Полдень, XXI век (март 2011) - Коллектив авторов

– Мне так сказал тот малый в конторе, да меня и не тянет, если честно.

– Не тянет? А почему?

– А зачем?

– Ну, если болтаться, как, скажем, болтаешься ты, тогда конечно незачем. Но ведь есть и другие варианты.

– Что за варианты?

– Можно стать одним из нас и иметь очень, очень большие возможности.

– В смысле?

– Да без смысла, без смысла. Вот ты хочешь вырваться за восемнадцатый, а что дальше?

– Суперигра.

Он хмыкнул…

– А ты знаешь, что такое суперигра?

– Да не очень.

– Ясно, – он опять хмыкнул.

Повисла пауза.

– Люди склонны к суевериям, – продолжил Боонд, и в голосе его зазвучали философские нотки, – они напридумывали себе всяких сказок. Страшных и не очень. Например, про злодея, скупающего их драгоценные души. А ведь всё проще. У каждого есть Большие Возможности, и каждый сам выбирает, что с ними сделает. И если кому-то они ни к чему, то мне-то они уж точно пригодятся.

– А зачем они вам?

– Супермену без них никак. Я ведь должен проделывать всякие головокружительные трюки, поганки всякие мутить должен. Если ты спросишь, чем хороша жизнь суперагента, я отвечу: за суперагентом стоит серьёзная контора с серьёзными возможностями; суперагент всегда знает своё задание, ему нет нужды ломать себе голову по этому поводу, и, наконец, у суперагента гораздо больше Больших Возможностей, чем у кого бы то ни было. Ты сможешь беспрепятственно и сколь угодно долго перемещаться между входными потоками вверенной тебе территории в полном осознании. Ты будешь выполнять интереснейшие задания. Твоё желание – будет закон. (Если оно не будет расходиться с желанием агентства Флемминга, тут же подумалось мне.) Ты будешь стоять над жалкой толпой людишек, глупо копошащихся в своей человеческой песочнице. У тебя будет насыщенная и интересная жизнь. (Очень насыщенная жизнь – плясать под чью-то дудку – опять подумалось мне.)

– Постойте, вы что, меня вербуете? – спрашиваю.

– Ну а почему бы и нет?

– А зачем я вам сдался, хотелось бы знать?

– Мы можем помочь тебе, а ты можешь помочь нам.

– С чего вы это взяли?

– Если бы было иначе, ты бы меня не нашёл.

– Но меня интересовало другое. Я лишь хотел выяснить своё текущее задание. Вы знаете ответ на мой вопрос?

– Конечно. Это очень просто. Задание восемнадцатого уровня заключается в том, чтобы узнать, как покинуть восемнадцатый уровень.

Вот те раз. Приехали. Такая постановка задачи вряд ли могла мне помочь. А этот улыбчивый из агентства Флемминга, вот хитрец! Если что разыщите, говорит, Боонда, он вам подсказку даст. Ну и что из этого вышло? Засветился я, да и все дела. А то, что надо выяснить, как из восемнадцатого отстрелиться, это я и без их Джеймса знаю.

Джеймс между тем смотрел на меня довольно-таки безразлично. То ли делал вид, то ли и вправду ему было глубоко наплевать и на меня, и на мой выбор. Хотя вряд ли совсем уж наплевать, ведь если я, скажем, проигрываю – мои Большие Возможности становятся ихними, а если сотрудничаю – получается, что всё равно они ихние. А раз ихние, значит и Джеймсовы тоже, к тому же, может, ему премию за успешную вербовку дают.

– Мне надо подумать, – говорю, – осмыслить, так сказать, – и делаю вид, что меня терзают смутные сомнения.

– Осмысли, осмысли, – отвечает Джеймс, – только не очень долго осмысляй. Я на твой вопрос ответил, так что с тебя причитается.

Ага. Вот так, значит. Ну ладно. Попрощались мы с Джеймсом, и я рванул до дома, сопровождаемый неприятным чувством, что меня пасут. Приехав, я плюхнулся на диван и начал осмыслять. Осмысление моё протекало в следующем русле.

Допустим, агентство Флемминга банкует, но ведь не они устанавливают правила по большому счёту. В конце концов, тот, кто мутит настоящую игру, он же выше всяких там Флеммингов и ихних этих Боондов. А значит, есть возможность отстрелиться. Есть. У меня возник план. За все мои путешествия по жизненным рекам я узнал многое. Особенно много я узнал про чёрные дыры. Иногда мне даже кажется, что когда-то давно, где-то в другом мире я уже создал одну чёрную дыру. Мне думается, что и сейчас я очень близко подошёл к знанию того, как протянуть тоннель от меня, как я есть, в эту самую дыру и втянуть себя туда. Там меня должны ждать дружественные мне маленькие человечки. Мой маленький народец. Они мне часто снятся, в этих снах они стоят с того края чёрной дыры и зовут меня, и машут руками. Они объясняют мне, что я должен сделать, чтобы протянуть этот тоннель. И, вы знаете, наверное, сегодня ночью я рискну. В конце концов, я не так уж много теряю. А этот суперагент хренов, я так чувствую, мне плотно сел на хвост. Так что, наверное, ситуация созрела и требует разрешения.

Он отстрелился ночью. Сначала сконцентрировался, затем резким толчком разогнался, и без колебаний втянул себя в чёрную дыру, и оказалось, что это он самого себя втянул в самого себя. Таким образом, он оказался на другом конце мира. Там его встретил его маленький народец и бросился ему на шею, а в небе расцветали салюты. И Большое Дерево Дамбу склонилось над ним и сказало:

– Отдохни с дороги, малыш. Завтра начнётся Суперигра.

Вячеслав Дыкин, Далия Трускиновская

Якорь спасения

Рассказ

Говорят, он до сих пор шастает по кабачкам-погребкам, где наливают пиво в большие глиняные и стеклянные кружки, где выставляют деревянные блюда с горячими колбасками и серым ноздреватым хлебом, где моряки пьют и зверскими голосами поют про то, чего на свете не бывает, а хозяин вздыхает и косится на новомодные большие часы, привезенные из Гамбурга. Он заглядывает, обводит взглядом длинное узкое помещение под сводами из розоватого старинного кирпича, вздыхает и бормочет себе под нос что-то вроде:

– Эх, опять не туда забрел… Будь он неладен!.. Но я его все-таки найду… Слышишь, Стелла Марис, я его найду!..

Лет этому человеку на вид – под шестьдесят, закутан в плащ, видны одни тяжелые и грубые сапоги с квадратными носами и невозможного размера, борода седая, торчком, лысина – в венчике жестких седых волос, нос – как у порядочного пьяницы, большой и лиловый. Иногда край плаща отлетает – тогда видно, что правая рука сжата в кулак. А узнать его можно по глазам. Такой тоски во взгляде, пожалуй, у живого человека и не увидишь.

Ну да, он не совсем живой. Он между нашим миром и тем, другим, болтается – такое бывает. Оттуда он может прийти только в темноте, когда зажигают фонари. Пока горят фонари – его время. Он может бродить по улицам, спускаться в погребки, заглядывать в окна. А как пойдет фонарщик тушить огоньки – тут его время истекает. Ворча и ругаясь, он отступает, пятится, пока спиной не упрется в ту стенку, которая между нашим миром и тем, другим. Упрется – и стенка его пропускает, а тот, кто случайно увидел это диво, еще несколько секунд наблюдает черный-черный силуэт – пока стенка не срослась.