Корона Ордынской империи, или Татарского ига не было - Гали Еникеев

«А огромные богатства, добытые ценой крови простых воинов, быстро растрачивались паразитической феодальной верхушкой. В результате Монголия на несколько веков отстала в своем развитии даже от стран, ставших жертвами опустошительных монголо-татарских погромов» (там же).

Но ведь «огромные богатства», так же как и массы пленников-рабов, как мечтал воображаемый «монгольский сотник Буга» — вымышленный герой советского писателя-историка С. И. Хмельницкого (49, 78), так и не были, если судить по фактам, привезены в Монголию.

И никак не находят следов награбленных богатств и сведения о толпах «невольников, трудившихся на монголов в их родных степях», ни в МНР, ни во Внутренней Монголии (КНР), хотя древние города, построенные татарами и уйгурами, там находят, выше приводились примеры. И самое интересное то, что эти «награбленные ценности» некуда было бы «растрачивать». Торговать-то не с кем было бы монголам-грабителям — это если продолжить мысль официальных историков до логического завершения.

Во-первых, торговля между Западной Европой (где могли тратить деньги и ценности представители «феодальной верхушки» «монголов-грабителей») и Азией со времен Римской империи и вплоть до XVIII–XIX вв. характеризовалась пассивным торговым балансом именно для Европы. В средние века практически все товары шли из Азии в Европу — и предметы роскоши, и ремесленные изделия, и шелк и ткани и т. д. и т. п. (73, 63–69). Из Европы в Азию шли именно и только деньги — золото, серебро, драгоценности и использовалось это все в обороте уже внутриазиатском. Было это — отсутствие собственного производства надлежащего уровня — огромной проблемой для Западной Европы, вызвавшей крестовые походы, например.

А во-вторых — в Азии и в Восточной Европе и так уже все практически было подвластно монгольским феодалам — им, если верить официальным историкам, все задаром отдавали «порабощенные» — мол, так их боялись. Так что «награбленные ценности» грабителям не было бы нужды никуда тратить — так бы и остались в «родных степях», если бы их навезли туда вернувшиеся домой «монголо-татарские полчища» — на радость современным халха-монгольским археологам да местным кладоискателям.

Но — как было замечено выше — никак не находятся «несметные» награбленные сокровища монголо-татар в степях Халха до сих пор. Не обнаруживаются ни драгоценности, ни следы иных богатств в Монголии Внутренней и Внешней, ни в Китае — именно в количествах, соответствующих масштабам описываемого официальными историками «мирового грабежа».

Насчет причин «отставания Монголии» В. В. Каргалов также, полагаю, не прав, все-таки эти причины другие, насколько известно халха-монгольским историкам, которым, полагаю, легче разобраться в данной части их собственной истории.

После падения монголо-татарской династии Юань в Китае и в Монголии, разгрома государства Северная Юань, «монголы оказались в значительной степени оторванными от внешнего мира — это с конца XIV — начала XV в. Их связи со странами Востока и Запада прервались почти полностью. Вследствие усиления политического и экономического давления со стороны китайской империи Мин пути международной торговли, ведущие в Монголию, были закрыты, и число иностранцев, посещавших страну, резко сократилось. Города и поселения, где некогда процветали торговля, ремесло и земледелие, получившие какое-то развитие в период Монгольской империи, пришли в упадок. Скотоводство по-прежнему оказалось единственной отраслью хозяйства страны. Кочевой быт и кочевые обычаи снова стали единственными нормами жизни монголов (выделено мной. — Г.Е.) (111, 139).

Как видим, причины отставания народа халха-монголов, начавшегося с момента окончательного падения монголо-татарского государства в данном регионе на рубеже XIV–XV вв., известны и названы конкретно. Это экономическая и политическая блокада халха-монголов от внешнего мира китайцами.

Китайцы, новые хозяева Монголии, весьма и весьма отличались от средневековых татар. Монголо-татары, чему приводились выше примеры, оказывали всемерное содействие и земледелию, и скотоводству и ремеслам, и торговле — тому виду хозяйствования, которым занимались те или иные «завоеванные и порабощенные» ими народы.

В отличие от средневековых татар китайцы (предельно мягко выражаясь языком научной интеллигенции, в данном конкретном случае халха-монгольского ученого-историка Чулууны Далая), «оказывали политическое и экономическое давление» на подвластный им народ халха-монголов, что и было основной причиной их отставания от многих народов мира.

Вот и «пришли в упадок» торговля, ремесло и земледелие — то есть, совершенно перестали заниматься подобной деятельностью, некому стало, а почему некому — об этом будет рассказано в следующей главе.

Осталось в конце XIV — начале XV в. в Монголии только одно производство — то самое малопродуктивное кочевое скотоводство, то есть основной способ производства, издревле присущий предкам халха-монголов. Но и возможности кочевого скотоводства опять-таки были резко снижены — с начала XIV в. наступает вековая засуха в степях Монголии, исчезает растительность на огромных пространствах, увеличивается пустыня Гоби, поглощая богатые травой и водоемами пастбища (34, 305, 307).

Как видим, причины «отставания халха-монголов от культурных народов», указанные официальными историками вовсе не проводимые «непрерывные завоевательные походы на тысячи километров» по просторам всей Евразии.

И главное — вряд ли виновен этот народ в организации всемирных «завоеваний, грабежей и погромов», приписанных им китайско-персидской легендой, повторенной уже в собственной интерпретации немецкими историографами, «иностранными специалистами» в петровской России, повторенной неоднократно, и повторяемой нашими доморощенными западниками до сих пор. Да и внутренних возможностей для развития не было у халха — они же были вовсе не средневековые татары, которые уже многое, как мы видели, умели, кроме кочевого скотоводства — и не «малопродуктивного», а товарного уже с X–XI вв.

Глава 5

«Две составные части и два основных источника» официальной истории о монголах. Легенда об «этнических первомонголах», ее «схема» и суть

В результате разгрома Хорезмского шахства на западе Азии и Цзиньской и Сунской империй — на востоке, к концу XIII — началу XIV в. держава монголов расширилась далеко за пределы Великой Степи — Евразии, «месторазвития» ее народа-основателя.

Некоторые сведения о ходе указанных войн, а также об их причинах, о которых склонны умалчивать официальные историки, сторонники версии «монголо-татарского нашествия на цивилизованный мир», будут рассмотрены в следующей части.

Здесь же обратим внимание на то, что и на Ближнем и на дальнем Востоке монголо-татары включили в состав подвластных своей державе территорий земли, основное население которых представляли чуждые им суперэтносы. С этносами, составляющими эти системы-суперэтносы, у средневековых татар, государствообразующего этноса империи Монголов, отсутствовало, как объясняет Л. Г. Гумилев, соответствующее, определяемое самой природой этнопсихологическое соответствие.

Или, выражаясь по-другому — отсутствовала комплиментарность между этносом средневековых татар и некоторыми этносами, входящими в состав суперэтносов — соседей Степного суперэтноса Евразии (34, 32–40, 130–135). Соответственно, также объективно отсутствовала возможность тесного сотрудничества (или хотя бы компромисса) на соответствующем уровне у монголо-татар с представителями китайского и «мусульманского»[99] суперэтносов, в отличие от той, которая имелась у них с этносами Евразии, например, с русскими и с тюрками Великой Степи и горной Уйгурии (там же, 35–36). Со своими соседями по «месторазвитию» монголо-татары составляли единый Евразийский суперэтнос, отличный как от суперэтноса китайцев, так и от суперэтноса «мусульманского мира» — арабов, персов, берберов, туарегов, тюрок южного Каспия и др. (там же).

Именно это природное этнопсихологическое несоответствие и предопределило враждебную деятельность представителей китайской и персидской знати против монголов (в смысле политического сообщества), в особенности потому, что объединяющей силой в этом сообществе был именно «этнос древних монголов» — соплеменников Чынгыз хана, или, как мы видели выше, средневековых татар.

Эта деятельность, например, в Персии, описана иранским историком следующим образом: «Истинно государственные династии (то есть персидская знать. — Г.Е.) получили доступ в новое правительство (монголо-татар. — Г.Е.). Сообразительные и способные люди… объединились в свой круг и постепенно изнутри завоевали господство над разумом и духом победителей… еще до основания Ильханского государства эти люди пошли на службу к монголам и… сразу же извлекли пользу из событий в интересах потребностей государства» (3, 141–142).