Ангелы крови - Максим Макаренков

Перебегая от одного дерева к другому, Кинби осторожно задел ветку, надеясь, что этого будет достаточно. Если мальчиков действительно, как он думал, послал Реннингтон, то они просто обязаны среагировать. Уж что-что, а готовить своих людей шеф Девятой комнаты умел. А этой паре, судя по рисунку движений, начальство оплатило еще и посещение одной из закрытых клиник техножрецов Лантоя, так что оставалось только гадать, какие сюрпризы встроены в их тренированные тела. Уж эмосканер и стандартный тепловизор, как минимум. И наверняка что-то еще.

Пожалуй, облегченные «металлизированные» скелеты, грудные бронемышцы и механические ускорители боевых комбинаций, решил Кинби, глядя на обманчиво расслабленные движения людей в темных костюмах.

Хорошие профи, крепкие, подумал он. Обыватель увидит только пару относительно безобидных, основательно налитых пивом менеджеров, бредущих домой после доброй порции ночных приключений.

Впрочем, у всех этих механизированных суперменов, считал детектив, есть один огромный недостаток. Даже два, решил он. Один логично вытекает из другого, но они не в состоянии это осмыслить. Первым недостатком, который должен был стать в эту ночь роковым для оперативников, являлась самоуверенность. Безграничная, основанная на страхе и статусе неприкасаемых. Следствием этой самоуверенности, к тому же усиленной отсутствием реального боевого опыта, являлась привычка к шаблонному мышлению.

Вампир был уверен, что подобная роскошь недопустима во времена, когда боги ходят среди людей.

Ну, наконец! Засекли. Отреагировали. Как он и ожидал, тихо и незаметно. Просто двое слегка подгулявших прилично одетых господ чуть шатнулись к краю аллеи, пошли, заметно пошатываясь, присматриваясь к кустам. Видимо, ищут, где отлить.

Но где же южанин?

Кинби был абсолютно уверен, что тот где-то поблизости. Наблюдает, прикидывает, рассчитывает.

И ему наверняка очень не нравится, что в его взаимоотношения с добычей кто-то вмешался. В чувствах этого человека он не сомневался – сам не раз оказывался на его месте, испытывая сладостное ледяное предвкушение охотника, оценивающего добычу.

Скользнув через проезжую часть к домам, Кинби позволил себе на долю секунды мелькнуть в свете фонаря и пропал в узких переулках старого центра. Впервые за долгое время он полностью отпустил себя, позволив своему я струиться через Ночь, наслаждаясь холодной горькой свободой нежити.

Мир вокруг плыл, словно фрагменты узора в калейдоскопе. Тяжело, грузно пульсировали чуть позади те двое. А вот и южанин – изящный, выведенный на черном бархате ночи рукой безумного каллиграфа росчерк, напоминающий чуть изогнутое лезвие старинного южного клинка.

Перепархивая с крыши на крышу, он уверенно двигался за ними чуть позади, по левой стороны улицы.

Вести за собой всю эту компанию дальше Кинби совершено не хотел. Очень вовремя замаячила впереди глухая стена.

Остановившись, огляделся по сторонам. Со стороны казалось, что он находится в легком недоумении. Мусорные баки, уродливые кирпичные заплаты заложенных оконных проемов нижних этажей и ни малейшего признака выхода.

Приближались шаги оперативников. Тихие, но, судя по ритму, полные плохо сдерживаемого раздражения. Гуще, темнее запульсировал иероглиф южанина.

Иди, иди сюда, беззвучно позвал Кинби, ну, не дай же этим животным испортить такую прекрасную охоту…

Костюмы вылетели из-за поворота – одинаковые, злые, самоуверенные. Больше всего они напоминали раздраженных ротвейлеров.

За их спинами мелькнула тень – южанин бесшумно спрыгнул с крыши.

– Эй, стоять, – рявкнул один из костюмов и наставил на Кинби палец.

Тишиг наслаждался происходящим.

Скользя по мягким, даже среди ночи млеющим от жары крышам, он испытывал ни с чем не сравнимое ощущение покоя и чистого наслаждения. Предвкушение акта последнего творения, возможности нанести завершающие мазки, создать поистине великое творение, завершить полотно существования этого странного белокожего существа, от которого отказалась сама Смерть, приводила Тишига в состояние спокойного отрешенного экстаза. Подобная возможность лежала за гранью наслаждения, о таком уже много веков не мечтали даже те тихие голоса, что делились с ним своими непроницаемо черными секретами посреди равнин из дымчатого стекла, куда он уходил во время своих медитаций.

Как он движется, как изящно, без малейшего напряжения, ведет за собой пару этих эффективных, но грубых существ, как он естественен и безупречен, почти с нежностью думал Тишиг.

Внезапно в рисунке движений того, внизу, что-то изменилось. Неужели он ошибся, и то, что он счел великолепным материалом для своего лучшего полотна – всего лишь вульгарный неинтересный обитатель этого плоского мира?

Но, нет, с облегчением выдохнул Художник, присматриваясь к едва заметному среди теней силуэту вампира, это он говорит со мной.

Сердце Тишига наполнилось восторгом. Он знает, что я здесь! Он почувствовал мое присутствие и предлагает игру! Он понял, что эти двое мешают и мне и ему, и оказывает мне знак уважения, разрешая подготовить холст, очистить место от всего ненужного.

Это будет не только моя картина, решил Тишиг, это будет наше совместное полотно.

Лучшего невозможно придумать. И он прыгнул в переулок, доставая короткий гибкий клинок.

К чести оперативников (а их действительно послал Реннингтон, тут Кинби не ошибся), они сумели почувствовать движение, а один даже успел наполовину развернуться.

На этом движении его жизнь прекратилась.

Клинок вошел ему под нижнюю челюсть и продолжил движение, пробив мозг. Откуда-то сверху послышался шум падающих камней. Тишиг досадливо поморщился, но не стал отвлекаться. Удерживая слабо трепыхающееся тело на вытянутой руке, он коротко ударил ногой и сломал второму оперативнику коленную чашечку. Хорошо тренированный боец зашипел и, падая на ставшую вдруг непослушной ногу, попытался откатиться вбок, доставая из поясной кобуры миниатюрный тупорылый пистолет. Тишиг не дал ему такой возможности. Выдернув клинок из обмякшего тела, метнул во вторую жертву. Лезвие вошло в глаз оперативника с такой силой, что пробило череп.

Подойдя к телу, южанин наступил на горло своей жертве и с усилием потянул клинок на себя.

Поднял голову и оглядел глухие стены домов.

Разумеется, его настоящей добычи уже не было. Над одним из мусорных баков темнел провал окна.

Художник задумчиво улыбнулся.

Он и сам любил изящество простых решений.

Охота обещала быть поистине незабываемой.

Бросить себя вперед и вверх. Стена приближается медленно, есть время рассмотреть каждый потрескавшийся кирпич, выбрать точку удара. Кулак соприкасается с камнем, и каждая клеточка неживого тела чувствует структуру камня, ощущает, как он поддается и разлетается гулким крошевом.

В клубах черной пыли и кирпичной крошки Кинби приземляется на лестничной площадке. Перепрыгивая через три ступеньки, несется вниз. Взгляд фиксирует мельчайшие подробности – неровность ступеней, истлевшее тряпье, пустые ампулы «ангельских слезок», презервативы, засохшее дерьмо.

Наплывает заколоченная крест-накрест дверь. Удар ногой, тяжелая створка вылетает в переулок, поднимая клубы пыли, врезается в стену противоположного дома.

Внутри восторженно звенят кристаллы черного льда. Набирая скорость, вампир несется по переулку. Отталкивается, взбегает по стене дома, взлетает над парапетом крыши, мягко приземляется, перекатом уходит к противоположному краю, вскакивает и продолжает скользящий бег, перепархивая с крыши на крышу.

Черный лед торжествует. Взгляд обретает давно забытую безжалостную зоркость.

Кинби чувствует, как впереди начинает тихонько петь Дымка и что-то глубоко внутри просит ответить. Приходится дать песне черного льда заполнить себя до краев, тогда немыслимое «что-то» обиженно умолкает и уходит на глубину, о которой Кинби ничего не хочет знать.

Город становится картой, улицы светятся прозрачным голубым светом, теряясь в светло-серых завитках Дымки впереди.

Справа виднеется развалина, о которой говорил Сольменус. Вампир прыгает на крышу дома напротив. Тихо, так, что ни одна пылинка не шелохнулась, приземляется. Проходит по крыше, не оставляя следов, садится на корточки и долго смотрит в черные провалы окон.

Кинби прислушивается, но южанина ощутить не удается. На долю секунды смазанное ощущение проскальзывает на границе чувствительности, но тут же исчезает.

Помедлив еще несколько минут, Кинби покидает крышу. Подъезд нужного дома зевает беззубым старческим ртом. Дымка совсем рядом, ее языки лижут заднюю стену дряхлой развалины. Неудивительно, что сюда не суются даже парни из Девятой комнаты и иерархи Домов Воцарения.