Поврежденные товары - Л. Дж. Шэн

“Ты же знаешь, что Лев останется здесь, если я не буду в порядке, верно? Мы всегда сдерживали друг друга. Когда один из нас попадает в беду, другой бросает все и идет им на помощь. Это абсолютно токсично. Он никогда отсюда не уедет, пока я рядом ”.

Это заставляет ее остановиться. Она закрывает глаза и делает глоток воды. - Вы так близки?

“Чувак!” Я вскидываю руки в воздух. “Я был там, когда умерла его мама. У тебя нет ни единого шанса.

Я ненавижу себя. Меня тошнит. Я использую смерть Рози, чтобы выиграть. Я официально опустился до самой низкой формы человека, какой только мог стать. Я думаю. Лицо Талии искажается от ужаса.

“Послушай, я знаю, что ты не наркоманка. Спортивные травмы для меня не в новинку. У меня было такое много раз. Если ты действительно серьезно относишься к возвращению в Джульярд ... - Она замолкает.

В моей груди расцветает надежда. - Да?

Талия на мгновение поджимает губы, затем вздыхает. “ Я кое-кого знаю. Он продает лекарства по рецепту. Они законные, регулируемые; его отец владеет CVS на Соледад-авеню. Но если я узнаю, что ты используешь опасные наркотики, Бейли ... Она качает головой. “Я скажу Льву”.

Наступает мимолетный момент ясности, когда я понимаю, что у меня есть возможность избавиться от вредной привычки и повернуться спиной к наркотикам, и что, возможно, мне следует сказать ей, чтобы она забыла обо всем этом.

Но затем Талия хватает свой рюкзак, достает блокнот, вырывает из него страницу и открывает свой телефон. Она начинает записывать номер на листке бумаги. “Его зовут Сидни. Он выглядит как придурок, но, поверь мне, у него чертовски хорошие связи”.

Талия вальсирует ко мне, ее движения проворны и целеустремленны.

Таким, каким был мой до того, как у меня накопилось столько травм, что хватило бы на целый сезон в НБА. Она складывает бумагу и засовывает ее за резинку моих леггинсов. - Просто сделай мне одолжение?

-Не говорить Льву? Я сдерживаю желание закатить глаза.

Она улыбается. - Ты же знаешь, какой он.

“Да”. Никогда не доверяй человеку, который говорит тебе хранить секреты от людей, которым ты небезразличен.

Я провожаю Талию до входной двери и закрываю ее за ней. Моя сестра наверху, перекидывает через плечо свою сумку Hermes. Она выглядывает в окно, вероятно, ожидая Uber.

Я кладу руку на плечо сестры, на самом деле ничего не чувствуя, и она отдергивается, как будто я незнакомец на вокзале, пытающийся ее ощупать.

Она хмуро вешает сумку на плечо, и все это читается в ее глазах. Боль. Неприятие. Неразбериха.

“Ты действительно зашел слишком далеко, не так ли?” Она усмехается. “Я вылетел срочным рейсом, чтобы поговорить с тобой по душам, а ты вместо этого заперся в подвале с этой змеей в светлом парике”.

У меня отвисает челюсть. - Талия милая.

Она откидывает голову назад и невесело смеется. “Талия - манипулятор. Поверь мне, чтобы понять это, нужен человек. Вероятно, она планирует твою кончину прямо сейчас, пока мы разговариваем.

—Как ты...

“Услышал достаточно через дверь, прежде чем разочароваться в тебе”.

У меня голова идет кругом. Я знаю, что заслуживаю ее гнева, но мне так жаль себя, что никто не делает мне поблажек.

-Ты разочаровался во мне? Я задыхаюсь.

Неважно, насколько плохо обстояли дела с Дарьей, когда она была подростком, она всегда любила меня. Я был уверен в этом так же, как в том, что солнце встает на востоке. Моя сестра всегда прикрывала мою спину.

Она открывает рот как раз в тот момент, когда роскошный BMW заезжает в тупик, чтобы отвезти ее в аэропорт.

“Нет, милая. Ты сама это сделала. Если жизнь и преподала мне один урок, так это то, что тебе нужно брать на себя ответственность за ситуации, в которые ты себя втягиваешь. Дай мне знать, когда я смогу помочь. Потому что это билет в первый ряд на твою гибель? Я этого не хочу”.

Глава

Бейли

Целая жизнь проходит в те дни, когда мы с Львом находимся в одном городе, на одной улице, но не на одной странице.

Восстают королевства. Рушатся империи. Почему-то я не звоню Сидни. Я также не выбрасываю листок бумаги с его номером. Я позволяю ему прожечь дыру на дне ящика моего ночного столика, пока размышляю о том, чтобы искупаться в океане и никогда не возвращаться на берег.

Я лежу лицом вниз на своей кровати, когда мама бульдозером врывается в мою комнату. Она перестала стучать, когда я впервые вернулся домой из больницы, и я знаю, это потому, что она не доверяет мне вареное яйцо, не говоря уже о том, чтобы не пытаться получить кайф от каких-нибудь невинных домашних принадлежностей.

-Привет, мама. - Мой голос приглушен подушкой.

-Милая девочка. В ее голосе слышатся нотки раздражения. “Твой отец и я оставляем свои роли твоих кровожадных, деспотичных охранников и сегодня вечером пойдем в театр”.

У них, должно быть, одно из их четверных свиданий с Бароном и Милли, Трентом и Иди, Дином и (иногда) Дикси.

-Что ты смотришь? Я поднимаю голову, притворяясь, что это важно и что я не совсем оцепенела и не умерла внутри.

Мама воспринимает это как приглашение присесть на край моей кровати. Моя комната, как и вся моя жизнь до употребления наркотиков, безупречна.

Белая двуспальная кровать с мягкой обивкой, стены пастельно-розового цвета, гирлянды-гирлянды, украшенные полароидными фотографиями всех моих друзей и семьи, тщательно продуманный туалетный столик и полка с моими любимыми сборниками стихов — все в твердых обложках, с обработанными краями и в отличном состоянии. Когда-то то же самое можно было сказать и об их владельце.

“ОКЛАХОМА!” Говорит мама. “Все заглавными буквами, с восклицательным знаком в конце, на случай, если вам интересно”.

“Звучит…безумно, - бормочу я. - О чем это?“

“Это мюзикл. Вообще-то, довольно известный. Я могу сводить тебя, если хочешь”. Мама вся разряжена. Мне приходит в голову, что они с папой ни разу никуда не ходили с тех пор, как я вернулся. Обычно они ходили на еженедельные свидания. Я уничтожил их социальную жизнь, а затем выстрелил им в голову на всякий случай, если у них еще был пульс. Они, должно быть, ненавидят меня.

Присоединяйтесь к клубу, ребята.

-Как бы мило это ни звучало, я устал. Я заставляю себя улыбнуться. “ Но ты иди наслаждайся