Медальон для невесты - Барбара Картленд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И где, спрашивается, герцогиня? Разве она не знает, что должна наливать мне чай?
— Не думаю, что кто-то сказал ей об этом… — резонно возразил мистер Фолкерк. — Разве что вы сами потрудились сообщить ей о ее обязанностях.
Герцог бросил на своего управляющего такой взгляд, будто тот осмелился сказать ему нечто возмутительное:
— Полагаю, это вам следовало проинструктировать мою жену, в какое время тут накрывают на стол…
— Прошу прощения, ваша светлость. В дальнейшем я постараюсь лично следить за подобными вещами.
Герцог неожиданно расхохотался.
— Ладно, Фолкерк, ваша взяла, вы выиграли… А вам она пришлась по душе, эта сиротка, раз вы ее так защищаете! Впрочем, она безобидная, м-да… Я тут, правда, был так увлечен письмом, что… ну, ладно, об этом потом…
Он позвонил в колокольчик — тот самый серебряный колокольчик, который днем раньше призвал Тару и мистера Фолкерка в покои вождя на сочетание браком. Тут же в комнату вошел слуга.
— Вы доложили ее светлости, что чай уже подан?
— Ее светлость еще не вернулась.
— Не вернулась?! — воскликнул герцог, сдвигая брови. — Как не вернулась? Откуда?.. Ах, да, она ведь сказала, что пошла прогуляться!
Он глянул на часы, стоявшие на каминной полке.
— Ее нет уже более трех часов! Где она столько времени бродит? Думаю, Фолкерк, она физически куда крепче, чем можно было предположить! — И он хохотнул, довольный тем, как удалась его шутка.
— Пойду узнаю, куда отправилась ее светлость, — не улыбнувшись, промолвил мистер Фолкерк. Смутная тень скользнула по его лицу, и он поспешил отвернуться и тут же покинул комнату. Герцог подхватил с тарелки лепешку, откусил, прожевал, запил глотком чаю и подошел к окну.
А мистер Фолкерк в коридоре стал немедленно опрашивать слуг:
— Куда пошла ее светлость, кто-нибудь видел?
— По этой дороге, сэр.
— Она еще не возвращалась?
— Нет, сэр. Больше мы ее не видели.
Мистер Фолкерк вышел на улицу. День с утра выдался солнечным, но сейчас на небо наползли тучи: несомненно, дело идет к дождю.
— Лошадь! — распорядился он.
Очень скоро приказание было исполнено. Слуга передал ему поводья, и мистер Фолкерк, вскочив в седло, поскакал.
У ворот он спросил сторожа, не видел ли тот Тару. Сторож сказал, что она повернула налево и зашагала вдоль дороги, по которой они вчера приехали в замок.
Мистер Фолкерк повернул лошадь в указанном направлении и пустил ее рысью, внимательно поглядывая по сторонам. Не исключено, что Тара решила прогуляться по вересковой пустоши или среди сосен, росших вдоль ручья. Места эти очень красивые, и Тара вполне могла там задержаться, забыв о времени.
Но лишь отъехав от замка на добрых три мили, он наконец обнаружил ее.
Деревьев здесь не было, и только вересковые поля тянулись до самого горизонта. Он уже собирался повернуть лошадь назад, как вдруг ему показалось, что на холме над дорогой он видит фигурку. Она неподвижно темнела, почти незаметная.
У него невольно возникло чувство, что Тара забралась сюда и сжалась в комочек вовсе не для того, чтобы полюбоваться пейзажем: она сбежала! Герцог, несомненно, обидел ее — что он там бормотал про то, что был увлечен письмом? Нрав горячий, слов не выбирает… Сам-то он, Фолкерк, знает своего господина и понимает, что в иные минуты лучше его не трогать, а вот Тара, совсем еще девочка… Мистер Фолкерк почуял что-то недоброе.
Он быстро поднялся на холм и приблизился к Таре. Она сидела и плакала, прижав ладони к лицу. Между ее сжатых пальцев выступали слезы…
Спрыгнув с коня, он отпустил его пастись среди вереска. Тара продолжала безутешно рыдать, и он присел рядом с нею на землю.
— Что случилось? — спросил он ее. — Из-за чего ты так расстроилась?
При звуке его голоса Тара подняла голову. Не в силах справиться с обуревающими ее чувствами, она прильнула к его плечу и расплакалась еще сильнее.
Мистер Фолкерк бережно обнял ее за плечи, прижал к себе.
— Ну-ну, не надо плакать, — тихонько проговорил он. — Не может быть, чтобы все было так из рук вон плохо.
— Все… еще… хуже, — всхлипывая, прорыдала Тара. — Просто ужасно… Он мне сказал… чтобы я ушла… А мне… идти некуда… и денег у меня… тоже нет. Я ему не нужна!.. Он сам так сказал… Что же мне теперь желать? Может быть, вы увезете меня назад в Лондон? — И она разразилась новым потоком слез.
Она рыдала горько, отчаянно, как плачет ребенок, оставшись совсем один без всякой надежды на то, что его найдут и приласкают.
Мистер Фолкерк испустил прерывистый вздох.
— Все в порядке, Тара, — спокойно сказал он. — Его светлость не имел в виду ничего подобного. Он был сердит, но вовсе не на тебя! Там, в этом письме… В общем, это сейчас не важно. Просто ты попала ему под горячую руку! Его иногда лучше не трогать, уж мне-то это известно, поверь!
— Он женился на мне… из чувства мести! Я ему… совсем… не нужна… И теперь я должна… уехать из замка…
Мистер Фолкерк окинул взглядом вересковую пустошь. Привычная ему красота всегда настраивала его на возвышенный лад. Вот и сейчас ему нужен был верный тон, чтобы поговорить с Тарой, — она должна многое понять, чтобы начать жить здесь без страха и ужаса перед тем, к чему она не привыкла.
— Тара, все очень просто…
— Просто? Как это просто? — мокрыми губами пролепетала она и подняла к нему зареванное лицо. Фолкерк чуть не зажмурился. Лицо ее было прекрасно — в мелких жемчужинах слез, с сапфировым блеском внутри черных от слез ресниц. Он с болью в сердце отвел глаза… Но сердце ныло, продолжая смущать его разум. Что с ним делается? Всю душу перевернула ему эта хрупкая девочка, закаленная трудностями, уже выпавшими на ее сиротскую горькую долю, и в то же время такая ранимая! Она и не понимает еще власти своей красоты — внешней прелести и силы чувства! Наверное, потому он так и не женился, ибо не встретил в своем сословии избранницы, хотя бы чем-либо напоминающей Тару. А сейчас… не стоит рвать себе сердце на части. Судьба — от нее не уйдешь, ее не обманешь. Если чем-либо он сможет помочь Таре, он непременно это сделает для нее! Если от него что-то зависит — он этот шанс ей помочь не упустит! И если она станет счастливой, то будет счастлив и он… Господи, что за мысли его обуяли… Грешные мысли… Он всего лишь догнал беглянку и должен ее успокоить… А он? Успокаивает сам себя?
— Видишь ли, детка, — медленно и внятно снова заговорил он. Говорить отчего-то было трудно — язык пересох во рту и плохо его слушался. — Каждый… — Он прокашлялся и продолжил чуть более энергично: — Каждый наш поступок… неизбежно влечет за собой последствия, которые затрагивают не только нас, но и других людей. — Он нарочно начал отвлеченно, издалека.