Вдоль по радуге - Лора Брантуэйт

За его спиной маячил притихший Том.

— Здравствуй, мое сокровище.

Если бы не Том, Кэтрин бросилась бы бежать без оглядки — сорвала бы на бегу босоножки и помчалась куда глаза глядят. Нет, к мисс Грэхем. Нет, за Грегом. Господи, помоги!

Но Том был, и Тома отделяла от нее худощавая, поджарая фигура Дэвида.

— Почему ты стоишь? Проходи, пожалуйста, — сказал он вкрадчиво.

Кэтрин затрясло. Чем тише он говорил, тем страшнее было потом.

— Не бойся. Я не обижу тебя. Я хочу поговорить. Разве ты не рада меня видеть?

— Нет. — Кэтрин собрала всю волю, все силы в кулак и решительно шагнула в дом, так решительно и порывисто, что Дэвид инстинктивно отшатнулся.

— Том, где Сэм? — спросила она, будто оторвала кусок мяса зубами — зло, быстро.

— Ушел.

— Давно?

— Да, когда папа приехал.

— Марш к мисс Грэхем! — со сталью в голосе скомандовала Кэтрин. — И оттуда звони Сэму. Переночуешь у него. Попроси вежливо.

— Но, мама…

— Без «но». Давай бегом!

К дьяволу условности, приличия и всю остальную чушь! Главное — спасти Тома.

Хлопнула входная дверь.

Тома он не достанет. Хотя бы не так легко и быстро, как мог бы. А может, и вообще все обойдется. Хотя вряд ли. Не нужно быть слишком наивной, это ни к чему хорошему не приводит. Входя в воду, где водятся пираньи, ты можешь сколько угодно убеждать себя, что пираньи робкие, милые создания, которые боятся человека. Им это аппетита не испортит.

Кэтрин явственно поняла, что сегодня Дэвид, наверное, ее убьет. Он решил, что она его рабыня. А с беглыми рабами во все времена были жестоки. На глаза навернулись слезы, но не от страха — от горечи. Почему именно теперь, когда она только-только научилась жить для себя, с удовольствием, счастливо, свободно? И что будет с Томом? Неужели ему придется возвращаться приют, в прежний или в другой? И почему ей отмеряй только один поцелуй с Грегом? Она так хотела бы узнать его объятия, и ласки, и чувственную власть над собой! И ее девочка, дочка… Ей так и не суждено родиться? Вообще-вообще?

Кэтрин рванулась к двери, чудом не споткнулась об угол дивана…

Дэвид поймал ее за руку. Как будто сомкнулись на предплечье железные клещи.

— Нет! — властно сказал он. — Пожалуйста, не уходи.

— Отпусти меня, — прошипела Кэтрин. Слезы побежали по щекам, злые слезы. Она не стыдилась их.

— Нет, Кэтрин. Я так долго тебя искал. Не отпущу. Я не хочу, чтобы ты сбежала снова.

— А как ты думаешь, почему я сбежала? Не догадываешься? Нет? Потому, что я не хотела тебя видеть! Никогда в жизни! И почему я должна слушать твои желания, а не свои?

— Потому, что ты моя жена. Потому, что я люблю тебя.

Кэтрин разразилась истерическим хохотом. От этого звука ей стало страшнее, чем от стального взгляда Дэвида.

— Да ну?! — сумела проговорить она. — Любишь, говоришь? Жена, говоришь? Ты уже потерял на меня право, Дэвид! За все, что ты мне дал, я сполна заплатила! Слезами, болью, кровью…

— Прости меня.

— Что?!

— Прости меня, — так же ровно и тихо повторил Дэвид.

— Ты что, издеваешься надо мной? По-твоему, это смешно? Тебе никогда не нужно было от меня ни прошения, ни любви, только послушание!

— Любовь и преданность.

— Лжешь! Я ведь любила тебя! Любила до потери памяти. Только тебе не было до этого дела. Ты хотел только приковать меня к себе цепью и чтобы я служила тебе. И этими своими цепями разрушил все, что во мне было к тебе хорошего.

— Ты до сих пор меня любишь.

— Нет. Меньше бить надо было.

— Любишь, не ври себе и мне.

— Тебе я имею право врать сколько вздумается.

Он притянул ее к себе и заключил в железные объятия.

— А так?

Она попыталась оттолкнуть его, но с тем же успехом Кэтрин могла толкать гору.

— Кэтти, красавица моя, ну что же ты такая упрямая? — ласково спросил Дэвид у нее над ухом и провел губами по волосам. — Я так и не научил тебя покорности?

— Кулак — плохой учебник, — глухо ответила Кэтрин.

Он поцеловал ее в висок. Осыпал поцелуями щеку, поддразнил губами мочку уха. Кэтрин ненавидела его в этот момент. И себя ненавидела тоже, потому что у нее внутри жила предательница. Кэтрин думала, она давно умерла, эта маленькая, теплая змейка, которая шевелилась каждый раз, когда Дэвид касался ее с лаской. Дэвид приручил ее, она была предана ему, она тянула Кэтрин к нему, толкала в его объятия даже после того, как он в первый раз поднял на нее руку. Любовь в ней умирала, а страсть — нет. В последние месяцы жизни с Дэвидом Кэтрин уже не чувствовала этой потребности быть неподалеку от Дэвида, которая точила ее, и змейку посчитала мертвой, и обрадовалась, потому что она привязывала ее к Дэвиду крепче любой веревки, крепче любого страха.

И вот — опять. Кэтрин стиснула челюсти. Наверное, это потому, что у нее давно не было мужчины, и потому, что Грег разбудил эту потребность, которая на какое-то время впадала в спячку.

Дэвид коснулся ее губ пальцем.

Кэтрин с ненавистью посмотрела ему в глаза.

— Пусти меня.

Он поцеловал ее.

С точки зрения техники это был один из лучших поцелуев в ее жизни. Змейка, свернувшаяся кольцами где-то внизу живота, пришла в движение, и ощущать это было сладко.

Кэтрин вспомнила, что так было очень долго: стоило Дэвиду коснуться ее, обнять, поцеловать, погладить — и она теряла голову. Она будто погружалась в теплое море, и все прочее оставалось на берегу. Она готова была преступить любые границы, преодолеть любой стыд, только бы единение произошло. Он был необходим ей, как половина себя, и сейчас накатило то же самое чувство.

Или не то же самое?

Разве может она перешагнуть через свой побег, эти дни и ночи отчаяния и всепоглощающего страха, которые сражаются с надеждой?

Разве может она перешагнуть через то утро, когда почувствовала себя живой — впервые за много месяцев?

Разве может она перешагнуть через Тома, который наконец-то нашел настоящего друга и стал счастлив?

Разве может она перешагнуть через понимание того, как мало ей осталось жить и как тщательно нужно выбирать, чем эти годы заполнить?

Разве хочет она этого?

И… Грег? Ураган чувств к нему, скандал в больнице, разговоры, белые орхидеи, сегодняшний поцелуй в машине…

Разве хочет она перешагнуть через все это? Предать только что обретенную жизнь? Только что обретенную себя?

Змейка в животе из теплой сделалась холодной. А потом исчезла. Туман перед глазами рассеялся, и Кэтрин показалось, что она воспринимает все ярко и четко, как никогда в жизни, и информации настолько много, что она сейчас, кажется, впадет в транс или сойдет с ума, потеряет связь между тысячами и миллиардами фрагментов реальности, которые ей сейчас открылись.