Солнце полуночи - Стефани Майер

Угрызения совести и вина сжигали меня вместе с жаждой, и, если бы я был способен — слезы сейчас бы наполнили мои глаза.

Что я сделал?

Зная, что битва уже проиграна, не было смысла сопротивляться тому, что я хотел. Я повернулся, чтобы опять посмотреть на девушку.

Она спряталась за своими волосами, но я мог видеть сквозь проборы в ее локонах, что ее щеки пылали ярко-алым цветом.

Монстру это понравилось.

Она не пыталась вновь встретиться со мной взглядом, но она нервно пропускала пряди волос сквозь пальцы. Сквозь ее нежные пальцы, ее хрупкие запястья. Они были такими ломкими, казалось, что я смог бы сломать их одним дыханием.

Нет, нет, нет. Я не мог сделать это. Она была такой тонкой, такой хорошей, слишком драгоценной, чтобы заслужить такую судьбу. Я не мог позволить, чтобы моя жизнь пересеклась с ее и все разрушила.

Но я так же не мог оставаться вдалеке от нее. Элис была права на счет этого.

Монстр внутри меня разочарованно шипел, когда я начал сомневаться, сначала прядя к первому варианту, а потом ко второму.

Оставшееся время с ней, пока я то и дело сомневался, прошло незаметно. Прозвенел звонок, и она начала собирать вещи, не обращая на меня внимания. Это расстроило меня, но я вряд ли мог рассчитывать на что-то другое. То, как я обходился с ней после аварии, было непростительно.

— Белла? — сказал я, не в силах удержать себя.

Моя сила воли уже успела разлететься на мелкие кусочки.

Она смутилась, ещё не успев посмотреть на меня. Когда она повернулась, ее лицо выражало недоверие и осторожность.

Я напомнил себе, что у нее были все основания мне не доверять. Так и должно было быть.

Она ждала, когда я продолжу, но я просто смотрел на нее, изучая ее лицо. Я делал короткие глотки воздуха через одинаковые промежутки времени, сопротивляясь жажде.

— Что? — в конце концов, спросила она. — Ты снова со мной разговариваешь? — в ее голосе звучало острое недоверие, но оно, как и ее злость, источало добродушие. Мне захотелось улыбнуться.

Я не знал, как ответить на ее вопрос. Я говорил ли я с ней снова в том смысле, в котором она имела это в виду?

Нет. Если у меня получится. А я буду стараться.

— Нет, не совсем, — сказал я ей.

Она закрыла глаза, что расстроило меня. Это перекрыло мне всякий доступ к её чувствам. Она медленно и глубоко вздохнула, не открывая глаз. Она стиснула зубы.

Глаза были все еще закрыты, когда она заговорила. На самом деле для людей это был не совсем нормальный способ разговаривать. Почему же она делала это?

— Что же ты тогда хочешь, Эдвард?

Звук моего имени, произнесенного ее губами, совершило много странного с моим телом. Если бы мое сердце могло биться, его ритм в этот момент бешено ускорился.

Но что мне ей сказать?

Правду, решил я. Я буду настолько правдивым, насколько смогу. Я не хотел заслужить ее недоверие, даже если заслужить ее веру будет невозможно.

— Мне жаль, — сказал я ей.

И это было честнее, чем когда-либо. Однако, не переходя грань, я мог только извиняться.

— Я был очень груб, я знаю. Но так правда будет лучше.

Будет лучше для нее, если я смогу продолжать в том же духе, продолжать быть грубым. Но разве я мог?

Ее глаза открылись, на лице все еще была осторожность.

— Я не знаю, о чем ты…

Я постарался донести до нее столько предостережения, сколько было позволено.

— Будет лучше, если мы не будем друзьями, — разумеется, она смогла почувствовать все, что я хотел донести до нее. Она была умной девушкой. — Поверь мне.

Ее глаза сузились, и я вспомнил, что уже говорил ей эти слова. Сразу перед тем, как нарушить данное обещание. Я вздрогнул, когда ее зубы сомкнулись вместе. Видимо, она тоже помнила это.

— Как плохо, что ты не решил поговорить раньше, — сказала она, сердясь. — Тогда не пришлось бы ни чем жалеть.

Я смотрел на нее в потрясении. Что она знала о моих сожалениях?

— Жалеть? О чем? — потребовал я.

— О том, что этот дурацкий фургон не раздавил меня! — огрызнулась она.

Я застыл, ошеломленный.

Как она могла о таком подумать? Спасение ее жизни было единственной приемлемой вещью, которую я сделал с момента нашей встречи. Единственной вещью, которой я никогда не стыдился. Только это, могло дать мне повод радоваться, что я вообще существую. Я боролся, чтобы оставить ее в живых с того самого момента, когда впервые почувствовал ее запах. Как она могла подумать так обо мне? Как она может так спрашивать меня о единственном хорошем поступке среди всего этого хаоса.

— Думаешь я жалею, что спас тебе жизнь?

— Я знаю, что ты жалеешь — резко ответила она.

Ее мнение о моих намереньях заставило меня вскипеть.

— Ты ничего не знаешь.

Как необычно и непостижимо было ее мышление! Она думала совершенно не так, как другие люди. Это, должно быть, и было объяснением тишины ее мыслей. Она была совершенно другой.

Она отвернулась, снова сомкнув зубы. Ее щеки покраснели, на этот раз от злости. Она свалила свои книги в кучу, рывком схватила их и помчалась к двери, не обращая внимания на то, в каком состоянии меня оставила.

Даже несмотря на то, каким раздраженным я был, было невозможно не найти ее злость немного занятной.

Она, не сгибаясь, шла прочь, не видя, куда идет, и поэтому задела дверной косяк. Она споткнулась и ее вещи с грохотом упали на пол. Вместо того, чтобы наклонится и собрать их, она стояла прямо, как будто не могла пошевелиться. Она даже не смотрела вниз, будто бы не была уверена, что должна подобрать свои книги.

Я постарался не засмеяться.

Рядом со мной ни оказалось наблюдателей. Я подлетел к ней, и сложил книги до того, как она успела посмотреть вниз.

Она уже наполовину склонилась, но увидев меня, замерла. Я вручил ей книги, следя за тем, чтобы не коснуться её ледяной кожей.

— Спасибо, — сказала она прохладным, резким голосом.

Ее тон вернул меня к действительности.

— Не за что, — сказал я столь же прохладно.

Она выпрямилась и быстро ушла на следующий урок.

Я смотрел ей вслед до тех пор, пока не потерял из виду ее рассерженную фигуру.

Испанский прошел как в тумане. Миссис Гоф никогда не обращала внимание на мои раздумья, она знала, что мой испанский превосходил ее, и она предоставляла мне свободу действий, давая возможность подумать.

Итак, я не мог избегать девушку. Это было очевидно. Но разве это означало, что у меня не было иного выхода, кроме как убить ее? Это просто не могло быть единственным возможным будущим. Должен быть какой-то другой вариант, основанный на хрупком равновесии. Я постарался думать об этом варианте.