Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика - Софья Хаги
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пелевин изобретательно переосмысляет видения Иоанна Богослова, помещая их в контекст нынешней одержимости потреблением. Медиа – современный аналог Тофета (места жертвенного сожжения) или Геенны из книги Откровения – огненного озера, где навеки обречены пребывать грешники:
Еще эти ямы называли геенной – по имени одной древней долины, где впервые открыли этот бизнес. Я мог бы добавить, что Библия называет это «мерзостью аммонитской». ‹…› Можешь считать, что тофет – это обычный телевизор. ‹…› Техническое пространство, в котором сгорает ваш мир294.
Люди ошибочно считают себя потребителями, но на самом деле это их поглощает все сильнее разгорающееся пламя жажды денег.
В «Generation „П“» апокалипсис – состояние, когда мамона поработила все человечество. В эклектичной мифологии Пелевина упоминаемый в Библии Ваал (он же злой бог Энкиду) правит Геенной (Тофетом). Когда Энкиду нанижет на свою золотую нить всех людей – по подобию социального/экономического/биоморфного организма орануса, – настанет конец света:
В мифе об Энкиду заметны и эсхатологические мотивы – как только Энкиду соберет на свою нить всех живущих на земле, жизнь прекратится, потому что они снова станут бусинами на ожерелье великой богини. Это событие, которое должно произойти в будущем, отождествляется с концом света295.
К этому концу ведут сам Татарский и представители погруженного во мрак поколения «Пепси» (оно же поколение «Пиздец») в целом. Пятиногий пес Пиздец – пелевинская версия эсхатологического Зверя из книги Откровения, истребляющего все живое. Зверь спит где-то среди снегов, и, пока он спит, жизнь продолжается. Проснувшись, он нападет. Татарский и его коллеги из медиа уверяют, что их тайное общество намерено защищать Иштар и мир от апокалипсиса, который принесет Пиздец, но позднее выясняется, что Татарский и его собратья по ремеслу и есть Зверь, уничтожающий все на своем пути. Сам Татарский ощущает, что все его поколение перешло в наступление.
Роман «Generation „П“» насыщен шутливыми, но настойчивыми демоническими мотивами, усиливающими эсхатологическую тему. В книге Откровения сатану освобождают и отпускают в мир, чтобы испытывать и прельщать людей. После знакомства с Татарским копирайтер Морковин вводит его в рекламный бизнес словами: «А ну-ка пойдем отсюда к черту»296. Позднее в романе эта метафора реализуется. Когда Татарский выполняет первый заказ в качестве копирайтера, ему на пейджер приходит сообщение: «Welcome to route 666» [англ. «Добро пожаловать на шоссе 666»] – число зверя и номер печально известного (пусть и вымышленного) шоссе в штате Юта297. «Серая страшноватость», сгустившаяся после распада Советского Союза, напоминает серый сумрак преисподней. Демонические ассоциации вызывает не только имя, но и фамилия главного героя, созвучная «Тартару» (аду).
Мелким бесом изображен не только Вавилен Татарский, но и его предшественник в медийном бизнесе, Легион Азадовский. Его имя вызывает в памяти фразу «легион имя мне» (Мк. 5: 9) и евангельский эпизод, известный как «исцеление гадаринского бесноватого», где Иисус в земле Гадаринской изгоняет бесов из одержимого. Азадовский сообщает об этом без лишних церемоний:
Ты не Владимир, а Вавилен… ‹…› У меня папаша тоже мудак был. Он меня знаешь как назвал? Легионом. ‹…› Сначала я тоже горевал. Зато потом выяснил, что про меня в Библии написано, и успокоился298.
Махинации Азадовского с недвижимостью в Москве напоминают приключения Воланда и его свиты в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова299.
Медийная карьера Татарского, или – на мифологическом уровне – его восхождение на зиккурат Иштар, достигает перевернутой кульминации, когда он спускается в яму глубиной сто метров под Останкинской башней (ад), где совершается его помазание как земного мужа Иштар и живого бога. Посвящение Татарского в тайный культ Иштар в «час ноль» в Золотой комнате знаменует наступление нового царства вне времени и истории, где «времени уже не будет» (Откр. 10: 6). В романе постапокалиптическое безвременье переосмыслено как уничтожение времени и пространства силами мировой торговли и рекламы. «Время сдается, пространство сдается» – еще один каламбур, обыгрывающий омонимию слова «сдается» (внаем и в плен). Разрушение пространства и времени – коммерческое предприятие.
Пародийный трактат Че Гевары завершается утверждением:
…Конец света… к которому неизбежно ведет вауеризация сознания, будет абсолютно безопасен во всех смыслах – ибо исчезает тот, кому опасность могла бы угрожать. Конец света будет просто телепередачей300.
В романе Апокалипсис превращается в комичный «Акапулькопсис» – от названия Акапулько, популярного курортного города в Мексике301. Борьба против истории и человечества подошла к концу – весело, безболезненно, окончательно. Буддист Гиреев, приятель Татарского, высказывает предположение, что Судный день уже наступил. Если проводить аналогию между божественным судом и расследованием уголовных преступлений, сейчас человечество в стадии следственного эксперимента, реконструкции совершенного им преступления. В отличие от традиционных апокалиптических нарративов, «Generation „П“» не сулит ни надежды, ни искупления.
Судный день для нечисти
«Священная книга оборотня» и Empire V продолжают апокалиптические темы, заданные «Generation „П“», воспроизводя, в частности, образы Москвы как падшего города и пса по кличке Пиздец, пелевинской версии эсхатологического Зверя. Оба романа, написанные в 2000-е годы, углубляют неортодоксальную трактовку эсхатологической темы Страшного суда. Перед нами уже не заурядные постсоветские люди, такие как Вавилен Татарский и ему подобные, беспринципное, алчущее власти и денег поколение «П», которому вынесен приговор. В романах, написанных Пелевиным в первое десятилетие нового века, преобладают сверхъестественные персонажи (оборотни – лисы и волки, вампиры), вокруг которых и строятся вопросы Страшного суда, наказания и искупления. Если усматривать здесь метафору человеческих грехов в гиперболизированной форме, новые персонажи позволяют Пелевину заострить эсхатологический нарратив о зле, наказании, а в исключительных случаях – искуплении.
Как узнаёт от одной из своих сестер-лис лиса-оборотень А Хули, в постсоветской Москве появится Зверь:
Пророчество гласит, что сверхоборотень появится в городе, где разрушат Храм, а потом восстановят его в прежнем виде. Много веков все считали, что речь идет об Иерусалиме, а пришествие сверхоборотня – предсказание, относящееся к самому концу времен, нечто вроде Апокалипсиса. ‹…› Между тем, в пророчестве нет никаких указаний на Иерусалим. А в Москве не так давно восстановили… храм Христа Спасателя…302
В роли Зверя-Пиздеца в романе выступает любовник А Хули, генерал ФСБ и волк-оборотень Саша Серый, воющий на иссякшие нефтяные скважины страны, чтобы извлечь из них остатки природных богатств. Отсылки к библейскому Апокалипсису соседствуют с отличными от иудеохристианских традициями – Саша зачарован скандинавскими мифами о конце света (Рагнарёк, Фенрир, Гарм и т. д.), причем его интерес к северным преданиям сочетается с ницшеанской мифологемой «гибели богов»303. Генерал-вервольф стремится к танатологической сверхвласти:
Парадоксальность сцены «вызывания нефти» не только в том, что разжалобить пеструю корову (вернее, череп, который от нее остался) должен именно один из тех, из-за кого страдает Хаврошечка (да и сама корова-Россия), но и в том, что в качестве шамана, «приводящего» в этот мир нефть, выступает сам дух смерти – будущий Пес Пиздец304.
Эксплуатируя
