Совдетство 2. Пионерская ночь - Юрий Михайлович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что бранишься? – спросил, выходя на крыльцо, Жоржик.
– Да вот, старуха моя пошла, ить, за водой, а какой-то растяпа казенный подойник утопил.
– Да уж, беда так беда!
– Вот воротился за кошкой – пойду теперь ловить.
– За кошкой? – изумился я, и в моем воображении возник Сёма, которого хватают, без жалости привязывают за хвост к жерди и суют в колодец, там он от ужаса выпускает когти и начинает, чтобы не утонуть, бить лапами по воде и, в конце концов цепляет бадейку. Тогда его, жалкого и мокрого, вытаскивают наверх вместе с утопленной емкостью.
– А чем же еще? Багром не достать – глыбко.
– Можно посмотреть?
– А чего ж нельзя? Пойдем!
«Кошка» оказалась железной цеплялкой, похожей на тройной рыболовный крючок, увеличенный до размеров маленького якоря. На длинной витой веревке Санай спустил цеплялку вниз и пошерудил там, как работник Балда в море, беспокоя черта. Несколько раз дед выбирал веревку, но безрезультатно – кошка приходила пустой. Наконец, крикнув: «Есть!» – он вытащил черную осклизлую бадейку, тройник зацепил ее когтем за поржавевшую дужку.
– Мать честная, – воскликнул Санай. – Бадья, да не та!
– Как не та? – удивился Жоржик.
– Эвона, вся мореная и ручка железная. А у нашей люминевая была.
– Точно!
– Эта тоже наша, в позапрошлом году пропала. Думали, кто чужой мимоходом прихватил. А она тут как тут. Значит, кто-то свой упустил и смолчал.
Оттого, что «кто-то другой» тоже утопил бадью и тоже не сознался, мне стало полегче. Санай снова опустил «кошку» в колодец, снова покрутил веревкой из стороны в сторону и вскоре вытащил второе ведро с алюминиевой дужкой, то, что потерял я час назад.
– Ну вот – теперь у нас два казенных ведерка. Спасибо растяпе…
– Колодец надо бы почистить, – заметил дед Жоржик.
– Это зачем же?
– Вода тиной отдает…
– Кто сказал? – и Санай напился прямо из бадьи, проливая воду себе на грудь. – Сахар! У нас тут ключи особые! С серебром. Попробуй-ка сам, Петрович!
Жоржик тоже хлебнул и как-то странно посмотрел на меня.
– Ты, наверное, Юрок, слишком глубоко зачерпнул? – спросил он с подозрением.
– Ага… – покраснел я и опустил глаза.
– Ты больше, милый, так никогда не делай!
– Не буду…
По случаю спасения сразу двух бадеек Жоржик предложил соседу выпить можжевеловой, а на закуску открыл привезенную из Москвы банку шпрот. Перед тем как съесть маслянистую, темно-золотую рыбку, Санай долго держал ее на вилке перед блеклыми глазами и ворчал:
– Вот ведь что городские удумали – мальков коптить!
10
На Волге мы, конечно, не только рыбачили. Сразу за огородами начинался лес, полный сокровищ. Иной раз, пойдя в елочки…
Тут надо бы кое-что объяснить. На задах, за хлевом, тянулись узкие грядки картошки, усыпанной красивыми белыми и фиолетовыми цветами с желтыми глазками. Жоржик помогал тете Шуре ее окучивать и поэтому получил разрешение изредка выкапывать молодые клубни, и я узнал, как она растет. Дед, глубоко взяв заступом, поднимал на лопате целый куст вместе с большим куском рыхлой земли. Затем он встряхивал стебли, грунт осыпался, обнажая корни и картофелины, желтые, как репа, а величиной от лесного ореха до хорошего яблока. Их даже не надо было чистить, бабушка только мыла корнеплоды, обтирая жесткой тряпицей, складывала в чугунок и ставила на керосинку, выкрутив фитили на полную. Полчаса – и готово. Сваренную картошку посыпали мелко порезанными чесноком и укропом, а еще на стол ставилась свежая сметана, которую мы тоже покупали у хозяйки, – такая густая, что алюминиевая ложка стояла в ней торчком. Мне разрешалось выбрать себе самые мелкие и нежные на вкус картофелинки.
– Осенью с куста килограмма три сняли бы! – прикидывал Жоржик. – А сейчас от силы кило.
– Если бы да кабы… – отвечала бабушка. – А как гниль или жук колорадский нападет?
– И то правда!
Картофельные грядки от леса отделяла, чтобы чужая животина не забрела, невысокая изгородь – продольные березовые слеги с торчащими сучками, примотанные лыком к редким бревнышкам-столбикам, вбитым в землю. В самом углу участка высились две копны – сено и солома – на питание и подстилку Дочке и овцам, курчавым существам с доверчиво-глупыми глазами. Если затаиться поблизости и долго наблюдать, можно увидеть, как мыши по стерне молниеносно перебегают из одной копны в другую. Видимо, отсюда Сёма и носил на крыльцо недоеденные хвосты. Его часто можно были видеть на самом толстом столбике. Подобрав под себя лапки, вжав голову и округлившись, он издали был похож на вырезанную из дерева и посеревшую от времени кошачью фигуру. Мышам это заблуждение обходилось дорого…
За забором начинались молодые сосенки, растущие в несколько рядов. В день приезда Жоржик шел с топором и заступом за огороды, выбирал четыре дерева, стоявшие друг к другу поближе, и рыл посредине яму, примерно метр на метр. Затем он уходил глубже в лес и возвращался с молодыми елочками, которые втыкал в землю между сосенками, и получалась квадратная каморка, защищенная непроницаемыми колючими стенами с узким проемом для входа. Это и была наша уборная, которой мы пользовались целый месяц. Перед отъездом яму засыпали, а побуревшие елочки мне разрешали сжечь, и я на это мероприятие приглашал деревенских друзей.
Так вот, сходив в «елочки», я порой возвращался, неся пригоршню маслят с шоколадными шляпками и бухтурмой, удивительно похожей на зернистое топленое масло. А сразу за сосенками, в редком березняке на кочках росли кусты с жесткими голубоватыми листиками и сизыми ягодами величиной с мелкий крыжовник. Местные называли их пьяникой, дачники – гонобобелем. Башашкин уверял, что древние люди, не знавшие ничего про виноград и самогонные аппараты, делали из пьяники бражку. Если набрать гонобобель в банку и закрыть, то уже через день-два ягоды дадут густой бордовый сок, который тут же начнет бродить, испуская кисловатый запах дрожжей.
За березняком начинался настоящий лес. Деревья становились толще и выше, закрывая небо. А внизу, меж стволами, сплошняком росли низенькие кустики со светло-зелеными листочками, усыпанные темно-синей черникой. Съешь горсть – губы и язык становятся такими, будто ты выпил пузырек фиолетовых чернил. Иногда рядом попадались вовсе низкие растения с глянцево-изумрудными листьями и рубиновыми ягодками, горько-кислыми на вкус. Чтобы наполнить поллитровую банку, надо поползать на коленках, но зато брусничное варенье – это вещь! А вот костяника встречается редко, ее не собирают, просто срывают алую ягодку, напоминающую по форме малину, и отправляют в рот. Она кисло-сладкая, с хрустящими косточками внутри и очень полезная. А полезно, как известно, все, что в рот полезло…
Чернику же местные собирают ведрами: уходят в лес чуть свет и к обеду возвращаются с полными подойниками. Из этой ягоды получается густой кисель и замечательное варенье, а также ее сушат, рассыпав на печи по газете ровным слоем. Многие сдают чернику в заготконтору, что в Старых Селищах. Говорят, Антоновы, которые живут возле
