Последнее письмо из Греции - Эмма Коуэлл

Мои глубочайшие соболезнования по поводу смерти вашей матери. Ее многим будет не хватать, но ваша боль неизмеримо тяжела. Специально прилагаю фотографии двух ее картин, которые я с гордостью храню и надеюсь показать лично при встрече. Интересно, как продвигаются поиски потерянной пятой.

С уважением, Тони.

Открыв первый файл, я узнаю одну из картин, которой он владеет. За более чем сорок лет маминой работы она написала много картин – каталог огромен, – и упомнить все невозможно. Однако картины Тони, как я теперь понимаю, из особенной, греческой серии.

Первая целиком посвящена морю. Блестящие волны безошибочно греческие. Я никогда не задумывалась, где картина написана, это мог быть любой морской пейзаж мира, но теперь важен каждый штрих. Свет в этой части материка неповторим – это Метони. На другой картине оливковая роща. Каждый оттенок зеленого изображен так же, как синие краски на первой. Эти работы ближе к импрессионизму, чем обычные абстрактные модернистские, но мамин стиль четко прослеживается.

Я сочиняю ответ, спрашивая, удобно ли будет встретиться в пятницу утром. Наконец судьба пошла мне навстречу.

Я с надеждой молюсь, чтобы Тони мне помог. Приятно было бы воочию увидеть картины, и я намерена найти ту, которую не видела никогда.

* * *

Столик на террасе – настоящее произведение искусства. В центре – фарфоровый кувшин с цветами от Тео, от свеч с цитронеллой ветерком разносится аромат лимона. Стол накрыт белой льняной скатертью с бабочками – ручная вышивка. Я делаю снимок и помещаю в соцсети, не забывая поддерживать бизнес-аккаунт. В течение последних шести месяцев это был мой единственный вклад в дело. Тиф посылает мне фотографии с различных мероприятий, которые она обслуживает в Лондоне, наше присутствие онлайн поручено мне. Из нас двоих я лучше разбираюсь в социальных сетях и выгодных возможностях, которые они предлагают, но, конечно, я далеко не знаток. @кухнясофи: столик на двоих #местособытий #отпусквгреции #шефзаграницей.

В холодильнике охлаждаются бутылки с розовым вином и заправка для салата. Налив небольшой бокал вина, я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.

В маленькой колонке тихо играют случайные композиции из телефона.

Закатное солнце на прощание раскрашивает небо яркими красками. Счастливое время, когда со светом происходит что-то волшебное.

От стука в дверь сердце уходит в пятки. Я кладу за щеку мятную карамельку и, глядя в зеркало, провожу бальзамом по губам. Глаза горят от волнения, ничего не могу с собой поделать, я дрожу и надеюсь, что не уроню барабульку.

Я открываю, и мы с Тео одновременно расплываемся в улыбке. Смотрим друг другу в глаза, и между нами появляется заряд ощутимой энергии. Мне неловко, но я не в силах оторваться от его глаз, мерцающих в золотом свете. Он протягивает бутылку вина и сумку, в которой, похоже, наш рыбный ужин.

– Yiássou, Софи.

Наверное, я таращусь, когда беру у него сумку и бутылку.

– Kalispéra, Тео.

Он шагает в комнату и, обхватив мои щеки, касается их нежными губами. От неожиданности у меня перехватывает дыхание. От него пахнет летней свежестью, цитрусовыми, и мне хочется освободить руки, прижаться к нему и целоваться по-настоящему.

Черт, почему, когда он меня целует, хоть и в щеку, у меня в руках рыба?

Он отстраняется и завораживает меня взглядом.

– София, я так рад тебя видеть.

При звуке моего имени на его родном языке внутри вспыхивает настойчивое желание, будто я пробуждаюсь от долгого сна. Я смущаюсь, удивленная охватившей меня непреодолимой волной страсти. Между нами вот-вот разгорится пламя, а я даже дверь не закрыла.

– Вина? – выдавливаю я, откашливаясь и пытаясь взять себя в руки.

Он кивает, все еще озорно улыбаясь, и я стараюсь не пролить вино. Когда я наливаю, руки трясутся оттого, что он рядом.

– Yiámas, – мы чокаемся и пьем после его тоста. – За нас.

* * *

Ужин восхитителен, самой понравился. Свежайшая рыба легко отслаивается под легкой хрустящей корочкой. Острые каперсы, белый винный уксус и заправленный медом салат идеально сочетаются с шелковистой мякотью. Разговор течет легко, будто мы знакомы много лет. Но игривое подводное течение, словно готовая разбиться о берег волна, постоянно всплывает на поверхность на протяжении всего ужина.

В паузах непринужденной беседы я возвращаюсь к морскому пейзажу. Даже в темноте он постоянно меняется. Маяк на горизонте, завораживающие огни отдаленного берега, гул мотора, рассекающего темную воду. Небо сегодня чистое, усеянное звездами, и тонкий месяц едва отбрасывает свет. Язычки пламени стоящих на столе свеч танцуют в прохладном воздухе, бросая через стекло длинные тени.

– Где ты научилась готовить? – спрашивает Тео, потягивая вино. – Да так мастерски!

– Сначала у мамы. Наверное, это врожденное. Но мне всегда хочется узнать больше. Особенно здесь – меня все вдохновляет.

– Но вряд ли тебя привела сюда еда… Что заставило тебя приехать в Грецию?

Музыка смолкает, и повисает мучительная тишина. Наконец я отвечаю:

– Причина та же. Моя мать. Пропавшая картина, которую я ищу, – одна из ее работ.

– На вечеринке у Кристины ты обмолвилась, что потеряла близкого человека. Ты говорила о маме?

Мелодия маминой любимой песни вызывает ностальгию, мои пальцы касаются ручейков конденсата на бокале с вином. Я делаю глубокий вдох, надеясь, что наберусь мужества ответить.

– Да.

Я боюсь произнести что-то еще, чтобы не расплакаться. Мне отчаянно хочется рассказать ему все, но слова застревают в горле. Хотя я поведала о маме Кристофу, говорить об этом с Тео требует сил – история безрадостная, я не смогу сдержать эмоции и испорчу весь вечер.

– Я понимаю твою боль, она совершенно естественна, так что, если не можешь, не отвечай.

Глядя на него, я узнаю проблески чувств, которые он пытается скрыть. Он тянется за табаком. Скручивая сигарету, оглядывается на меня. Он и раньше так делал, когда разговор затрагивал трудную тему.

Он теребит ближайший предмет, который может найти, тщательно обдумывая ответы или их избегая. На его мрачном от воспоминаний лице дрожит отблеск свечи. Зажигалка освещает его ярче, черты лица видны отчетливо, как и скрытая боль. Собираясь с мыслями, он машинально постукивает по столу пальцем.

– Это, конечно, далеко не то же самое, но тридцать два года назад, когда мне было девять, ушла мать. К другому мужчине. Внезапно. Отец очень переживал, и наша жизнь изменилась.

Он стискивает зубы, голос слегка дрожит, в его чувстве утраты отчетливо видна боль.

– С тех пор я скорблю о том, чего никогда не было. А ты, ты скорбишь обо всем, но и то и другое для