Лунные капли во флаконе - Кэрри Гринберг

   Она обнаружила себя стоящей босой на полу в своей комнате: никаких волн, а внизу пред ней простирается вовсе не водная гладь, а залитая лунным светом лужайка, которую в обманчивой темноте так легко было перепутать с водой. Да и откуда здесь взяться морю - оно в нескольких десятках миль от их дома. Но отчего тогда воздух так свеж и приятен? Амелия вдохнула его полной грудью, не чувствуя ночной прохлады и сырости, проникающих в комнату. Занавески колыхались на ветру, точно крылья бабочки, и ночная сорочка Амелии то надувалась на ней парусом, то спадала, лаская тело.

   Она повернулась к трюмо, стоящему у платяного шкафа и не сдержала удивленного вздоха. В свете луны сорочка просвечивала насквозь, и вместо плотного хлопка, закрывающего ее тела от шеи до пяток, она увидела себя почти обнаженной, как Венера Боттичелли, стыдливо прикрытая лишь тонкой прозрачной тканью. Это было ужасно неприлично, но она не могла отвести взгляд от своего отражения, такого странного и пугающе нового. Несмотря на полную луну, в комнате было довольно темно, а девушка не хотела зажигать светильник, чтобы не нарушить всей очаровательной таинственности сегодняшней ночи. Первой ночи, когда она ничего не боялась, а лишь с удивлением смотрела вокруг, точно заново открывая для себя знакомые предметы. Амелия подошла вплотную к зеркалу, чтобы разглядеть эту новую себя и свою комнату: в отражении та казалась неожиданно просторной, словно бальная зала, а потолки устремлялись вверх, теряясь в темноте. Тени выписывали причудливые фигуры на полу и мебели, превращаясь то в высокую башню Рочестерского дворца, то в невиданного зверя, то в женский силуэт. Огромная кровать со скинутым одеялом маняще распростерлась позади, но девушка вовсе не хотела спать. Только не сейчас. Ей было дорого каждое мгновение - вдруг эта странная магия закончится, и она больше не будет слышать шум моря и чувствовать колыхание ветра в волосах, а вернется в свой обычный мир ночных кошмаров и постоянных страхов?

   Тень от дерева упала на Амелию через распахнутое окно, преображая ее. Девушка не могла оторвать взгляда от зеркала: она ни разу не видела, чтобы ее глаза были такими огромными, а кожа сияла внутренним светом, как Луна. Как завороженная, она смотрела на свое лицо и волосы, ставшие непривычно темными. Ночная сорочка, сделавшаяся прозрачной от лунного света, казалась ей сейчас совершенно лишней, и она без раздумий стянула ее и кинула на пол. Она никогда не видела себя целиком обнаженной, никогда не переодевалась у зеркала, старалась не смотреть на свою наготу, такую отвратительно постыдную, но сейчас казавшуюся ей совершенной. Амелия засмеялась, и отражение засмеялось вместе с ней. Молодая девушка по ту сторону зеркала была прекрасной и в то же время совершенно чужой, ведь Амелия не могла стоять голой перед трюмо и с таким бесстыдством себя рассматривать! Она должна сейчас спать в своей постели, а не слушать шум моря. Она не могла смеяться и кружить в лунном свете. Она не могла распахнуть окна, потому что боялась простудиться, потому что горничные наверняка заметят, потому что матушка будет ее ругать, потому что приличная девушка вообще не могла делать ничего подобного, что делает сейчас ее отражение. Конечно же, это какой-то другой человек!

   Девушка медленно распустила косу, в которую убирала волосы на ночь, и они тяжелыми волнами упали на спину и плечи, щекоча кожу. Если днем они были легкими, словно пух, и напоминали цветом солому, то сейчас они будто разом потемнели и потяжелели. Как у Элинор. Именно такой она видела ее в своем кошмарном сне. Эта мысль показалась ей такой необычной и удивительной, что она даже дотронулась до лица и легонько ущипнула себя за щеку, чтобы проверить, в самом ли деле это она. О да, отражение принадлежало ей: и это бледное лицо, и широко распахнутые голубые глаза, и светлые брови над ними. Ее нос, ее губы, и уши, отчего-то ставшие ей чужими. Амелия крепко зажмурила глаза, а когда открыла их вновь, и отражение, и комната в нем поплыли, как растекающийся по блюдцу мед. Прежде, чем пол начал уходить из-под ног, она успела сесть на стул и опереться на письменный стол. На нее внезапно накатила усталость прошлого дня, и Амелия подумала, что если закроет глаза, то заснет прямо здесь, даже не добравшись до кровати. Но вместо этого подвинула к себе тетрадь с тюльпанами - дневник, в который она сегодня еще не написала ни строчки, хотя и обещала себе вести записи ежедневно. Если она сейчас заснет, то день закончится, и она так и не успеет ничего написать.

   Амелия потянулась к чернильнице, в темноте нечаянно оросив каплями чернил стол, писчую бумагу и дневник. Она сама не видела, что писала, и оттого строки уходили то вверх, то вниз, наезжая одна на другую, а вместо букв изредка появлялись странные символы, несуществующие в английском языке. Но девушка все писала и писала, а когда чернила заканчивались, продолжала скрести сухим пером, раздирая тонкие страницы.

   "15 июня, какая чудесная ночь. Самая лучшая из всех ночей в моей жизни. Почему я всегда писала о днях, но молчала об этом чудесном времени, когда дом окутывает тишина, слышно лишь море за окном - нет, это не море, но я хочу, чтобы вместо лужайки под окном было именно оно - и чтобы ветер со свистом врывался в распахнутые окна? Он обнимает меня, шепчет что-то на ухо, и здесь становится так хорошо и свежо. Я качаюсь на его волнах, как в лодке. Если бы я только не была такой усталой, я бы спустилась сейчас вниз и бежала по траве в лунном свете, но глаза слипаются... Мне кажется, я сейчас засну. Доктор дал мне каких-то горьких капель, наверное, от них я теперь хочу спать и даже не знаю, закончу ли эта запись. Я пишу с закрытыми глазами - интересно, смогу ли я завтра прочесть то, что написала? Или все это тоже окажется сном?

   Я боюсь следующего утра, потому что это значит, что эта ночь закончится, а вместе с ней и то волшебство, что я испытала. Я боюсь снова стать собой и не увидеть больше в зеркале ту незнакомку. Я боюсь боюсь боюсь, что и шум моря мне лишь пригрезился, и вся моя свобода лишь воображаема. Сейчас я могу стать птицей и улететь прочь отсюда, меня ничто не держит. Я скинула с себя все лишние оковы и могу теперь стать свободной, но не закончится ли моя свобода вместе с рассветом?

   У меня так много дел завтра, а значит, мне нужно снова стать собой, такой рассудительной и правильной. Мне надо написать письмо Ричарду. Или я уже писала ему письмо? Тогда я напишу ему еще одно и скажу, что я люблю его, и что мой отец хочет, чтобы мы поженились. То есть что я этого хочу, ведь я этого очень хочу! Отец обмолвился как-то за ужином, что я скоро стану миссис Харви, а я не знала, что ответить и что сделать, и поэтому засмеялась. А сейчас я плачу, но я не знаю, почему, ведь я всю жизнь хотела выйти замуж на Ричарда и стать миссис Харви. Лучше я напишу ему об этом прямо сейчас, пока не забуду, что я его люблю. Ведь я же люблю его? А что тогда я чувствую к Сэмьюэлу? Должно быть, я падшая женщина, раз могу думать сразу о двух мужчинах - но об этом никто не должен знать! Я слышала, что тех женщин, у которых несколько мужчин, называют распутными, и неужели я теперь такая? Вдруг я тоже люблю Сэма? Как мне это понять? Все мои мысли сейчас только о нем, я хочу, чтобы он был сейчас рядом со мной. Я уверена, Сэм тоже услышал бы море и чаек, и, посмотрев на меня сейчас, тоже увидел бы ту девушку из зеркала. Но я не могу ему этого рассказать! Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он меня не любил. Но почему тогда Сэм меня поцеловал? Рука горит до сих пор! Это было так неожиданно и ошеломляюще, так... приятно. Прости меня, Господи, я не должна об этом думать! Как же мне стыдно... Если Ричард узнает, он возненавидит меня.