Повесть о чекисте - Виктор Михайлов

— Идите, Гефт! — И уже обращаясь к Купферу: — Вот, учитесь работать у немецкого инженера! — сипло крикнул Загнер (он охрип от крика).

— Пусть Цинглер отзовет из машинного команду буксира! — поставил условие Гефт.

Не теряя времени, Купфер направился в рубку.

Последовала команда Цинглера, и на верхней палубе появились механик и машинисты. Перебивая друг друга, они жаловались на качество ремонта, на бригаду, на инженера Гефта, пока майор не крикнул:

— Молчать! Нечего сваливать собственную бездарность на чужую голову!..

Тем временем Гефт, Ляшенко и Тихонин спустились в машинное отделение. Им удалось выполнить команду Цинглера, и буксир с трудом, не слушаясь руля, на одних двигателях, но ошвартовался у заводского пирса. Форштевень был смят до привальных брусьев и планшира. Руль заклинен, сорван кормовой фальшборт и сломан флагшток...

Рябошапченко встретил Гефта на пирсе. Он видел, как «Райнконтр» таранил шаланду, и волновался, не зная, кто в это время был у машины.

— Все в порядке, Иван Александрович, — успокоил его Николай, — «Райнконтр» надолго вышел из строя. Кроме того, баурат обещал списать команду. Словом, мы еще на буксире поработаем! — У него было отличное настроение, хотя усталость давала себя знать.

Пользуясь тем, что на заводе никто не контролировал его время, Николай ушел домой. Ему не терпелось остаться наедине с клеенчатой тетрадью. Но мать была дома, а отец вот-вот должен был прийти, и Николай решил компенсировать себя за плохо проведенную ночь.

Все еще горели плечи, обожженные накануне на пляже, ныли руки от непрерывного физического напряжения, но только он коснулся головой подушки, как уснул...

Проснулся он от ощущения того, что кто-то на него пристально смотрит. Николай открыл глаза и осмотрелся. Окно закрыто светомаскировкой, на столе горит лампа, рядом, пододвинув кресло к кровати, сидит отец. Артур Готлибович в темном костюме, при галстуке. Вернулся из гостей или собирается в гости? Николай посмотрел на часы: стрелки показывали десять минут одиннадцатого. Спал восемь часов!

Заметив, что сын проснулся, Артур Готлибович сказал:

— Я хочу серьезно с тобой поговорить.

«Мне сегодня везет на «серьезные» разговоры! Днем Петелин, ночью отец», — подумал Николай, но сказал:

— Я слушаю тебя, — и спустил ноги с кровати.

— Сперва прочти вот это, — отец положил на столе перед ним листок бумаги. Это была сводка Совинформбюро, напечатанная Юлей. С обратной стороны еще не высох клейстер.

— Где ты это взял?

— Я снял листовку со стены дома на Екатерининской... Ты прочитал?

— Да! — он знал эту листовку наизусть.

— Что скажешь? — в голосе отца слышались драматические ноты.

— Очень интересные сведения...

— Ты веришь им?

— А почему бы нет?!

— Но это значит, что через несколько месяцев Советская Армия будет в Одессе!..

— Надо думать.

— Удивительное спокойствие! — возмутился Артур Готлибович. — Что же будет тогда с тобой?

— Ты полагаешь, отец, что я не найду общего языка с советским командованием?

— Я говорю с тобой серьезно, а ты ведешь себя как гороховый шут! Отвечай, что ты думаешь делать?

— Хорошо, папа, я подумаю...

— Думай! Думай, черт возьми! Но смотри, чтобы не было поздно! — Артур Готлибович поднялся и ушел в свою комнату, хлопнув дверью. Сводку Совинформбюро он захватил с собой.

Николай еще долго слышал голоса родителей, беседа их затянулась за полночь...

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ГРАССИРОВАЛ

Интерес к связям Берты Шрамм стоил Юле нескольких пропущенных лекций. Было бы не так обидно, если бы наблюдение дало ощутимые результаты. Зина могла помочь ей только после окончания рабочего дня, но в вечернее время Шрамм вообще не покидала квартиры.

Дом на Колодезном жил своей обособленной жизнью. Утром — открытые настежь рамы, в окнах ни души. Вечером сквозь щели неплотной светомаскировки — тени, звуки музыки, говор, смех.

За три дня Берта Шрамм выходила из дому несколько раз. Она была в цветочном магазине, купила корзину гиацинтов и просила прислать на Колодезный. Дважды была в ресторане, заказывала ужин на десять и двенадцать персон. Один раз была в «Гамбринусе», где встречалась с Асей Квак. Они вдвоем сидели за столиком и пили пиво, потом к ним подсел Мавромати. Один раз Шрамм заходила в комиссионный магазин, долго перебирала всякие безделушки, а купила старинный веер, резной, слоновой кости.

На четвертый день, в пятницу, Берта вышла из дома, натягивая на руки длинные белые перчатки. На ее согнутом локте висел зонтик. Сумки при ней не было — она не собиралась делать покупки. Около ювелирного магазина на Дерибасовской Берта остановилась и внимательно оглядела себя в зеркало. Одетая в светло-серый строгий костюм с кружевным жабо, она выглядела просто и нарядно. Чем-то она была озабочена. По Дерибасовской Шрамм дошла до Пушкинской и свернула направо. Здесь, взвизгнув тормозами, немного опередив ее, остановился черный «Хорьх», открыв дверцу, из машины высунулся адмирал Цииб. Она подошла к машине и поздоровалась. Видимо, адмирал предложил ей сесть в машину, потому что она отрицательно покачала головой. Дверца захлопнулась, «Хорьх» развернулся и уехал в сторону порта. Некоторое время Шрамм оставалась на месте, наблюдая за машиной, и, только убедившись в том, что Цииб уехал, она пошла в прежнем направлении.

Берта остановилась возле подъезда пятиэтажного серого дома, осмотрелась и вошла в парадное.

Юля перешла на противоположную сторону улицы, наблюдая за стрельчатыми окнами лестничного проема. Вот фигура Шрамм мелькнула на площадке между вторым и третьим этажом, затем между третьим и четвертым. Площадку следующего этажа она не проходила.

Юля снова перешла улицу и вошла в парадное. Ее встретило гулкое эхо, словно в пустой церкви. Она медленно начала подниматься по лестнице. Сердце билось так, точно хотело выпрыгнуть. На площадке четвертого этажа три квартиры — десятая, одиннадцатая и двенадцатая. В какую же из них вошла Берта Шрамм? Юля поднялась выше, притаилась за поворотом марша и приготовилась ждать.

Прошло минут тридцать.

Вдруг открылась дверь на площадке пятого этажа, сначала появилась детская коляска, за ней немолодая женщина с ребенком на руках. Увидев Юлю, она бесцеремонно сказала:

— Вот кстати! Подержите ребенка, пока я снесу вниз коляску.

Юля с ребенком на руках начала медленно спускаться на площадку четвертого этажа...

Щелкнул замок, и открылась дверь двенадцатой квартиры. Вышла Берта Шрамм, глаза ее были красны от слез.

— В следующий га-аз, Игма, не опаздывать! — кто-то резко сказал ей вслед, и дверь захлопнулась.