Когда зацветают подснежники - Вадим Прокофьев

Газета скупо сообщала, что в Москве всеобщая стачка. Да и не только в Москве. По всей России. Чем все это кончится?

Прошло еще несколько дней. В конце октября, в сумрачное, дождливое утро, Володю вызвали в тюремную канцелярию. Надзиратель спросил о вещах. Но вещей у Володи не было. Надзиратель пожал плечами:

— Ну, молодой человек, ваше счастье, поздравляю, вы свободны. Не забудьте, как только окажетесь в городе, зайти в церковь и поставить свечку во здравие его императорского величества. Вы свободны по манифесту 17 октября. Небось и не знали? Или уже прочли в залетной газетке? Знаю, знаю!..

Но Володя не слушал полицейского чиновника.

Свободен! А они не верили в манифест!

Он шел через старое кладбище и не замечал дождя, ветра, осени.

Свободен!

Он шел по улицам Киева и не видел людей.

Свободен!

И только вечером на вокзале, когда улеглось волнение, Володя понял, что чиновник прав. Ему действительно крупно повезло. Царский манифест — обман, ловушка. И в Киеве уже орудует черная сотня. И из Киева он должен уехать сегодня же.

Его арестовали на улице в ясный, солнечный день. Он был в пальто. А сейчас канун ноября. Холодно. В Киеве есть знакомые, они приютят. Но нет, надо ехать. Но куда? Можно было бы пробраться домой, в Вильно. Нельзя! Нужно ехать только в Москву, только в Петербург.

Володя пересчитал деньги, ему их вернули в тюремной канцелярии. Пять рублей все-таки украли. Ну черт с ними.

Денег хватит в обрез четвертым классом до Москвы.

Значит, Москва.

— Ну, друг мой, вам действительно везет. И я бы на вашем месте последовал совету тюремщика — поставил бы свечку. Во здравие русской революции. Это она вырвала у царя манифест. Только обольщаться, батенька, не следует. Пусть себе меньшевики вместе с кадетами верещат о победе революции, о новой, парламентской конституционной России. Все это блеф. Теперь они хотят как можно скорее покончить с революцией. А главное — загнать рабочих с улицы в старые, гнилые подвалы. Они боятся, что революция перешагнет через них. И тогда не будет ни меньшевиков, ни кадетов, ни конституции, ни царя. Мы в это верим. Но, батенька, до этого дня далеко. И нам еще предстоит гражданская война. Восстание. Ленин зовет к восстанию… Но я отвлекся. Вам еще раз повезло — ведь я случайно забрел на эту старую явку. И такая встреча… Вы говорите, что учились в динамической школе в Киеве? Да, да, бомбы нужны! Вы Грача — Баумана — не знали? Да где вам! Его так же, как и вас, недавно из тюрьмы выпустили. А потом черносотенцы убили на улице, средь бела дня. Я тоже выбрался из «Таганки» именно в этот несчастный день — восемнадцатого октября. Нас освободила революция, но уже идет, наступает контрреволюция. Убили и Грожана. Хотя Грожана вы тоже знать не могли. Вот он-то и заведовал всей московской техникой, бомбами, динамитом. Да так ловко заведовал, что никто не может после его смерти узнать, с кем был связан Павел Августович. Куда девал оружие? Теперь многое приходится начинать сначала.

— Иосиф Федорович, это тот Бауман, организатор побега из «Лукьяновки»?

— Тот самый. Ба, вы ведь тоже из «Лукьяновки». Что, небось не забыли тюремщики побега? Фантастично! Но бог с ней, с тюрьмой. Я дам вам явку к Кропотову — он ведает лабораторией, где производят бомбы. Будете помогать. Кстати, вам придется осуществлять связь еще с одним бомбистом. У него прозвище Черт.

— Черт? Я слыхал от Мирона. Тот в восторге от его проделок.

— А вот в МК не очень восторгаются. Слишком рискует. И чтобы вы не заразились от него, перейдете на нелегальное положение с документами репортера «Московских ведомостей». Это ваш Мирон осчастливил москвичей. Перетащил из Орла паспортное бюро. Документы стряпает — загляденье.

— У Мирона, возможно, сохранилась матрица печати, которую я ему резал еще в Пскове…

— Ого, батенька, да у вас выслуга лет солидная!..

Встреча с Иннокентием — Дубровинским, членом МК, видным большевиком — решила судьбу Володи. Он остался в Москве.

И снова запах кислот. Снова тревоги, ожидание событий. Поиски оболочек для бомб.

События опережали производство бомб. Они каждый день грозили обрушиться обвалом на помещичью Россию, на царизм, на кадетов и октябристов, на всю нечисть, против которой восстал народ.

Глава VII

Каждый раз, поднимаясь по этой белой мраморной лестнице в доме на Фонтанке, Кирилл Пантелеймонов, в прошлом мелкий филер, а ныне начальник целой группы «пауков», ведущих внешнее наблюдение, вспоминал поучительный рассказ своего шефа об истории дома.

Старые петербуржцы величают его «домом у Цепного моста». При этом понижают голос. А моста-то Цепного, поди, уже лет десять, если не более, как нет. Но врезалось в память россиянам это здание.

Да и как не запомнить! Тут с 1833 года размещалось III отделение личной императорской канцелярии. Великий шутник был его императорское величество, блаженной памяти Николай Павлович. Домик подарил шефу жандармов Бенкендорфу.

Говорят, что когда-то, еще в благословенном осьмнадцатом столетии, сей домик отстроил граф Остерман. И между прочим, проживал в сем доме некий коллежский асессор Флейшер. Доктор знатный. И бестия первостатейная — поместил где-то объявление, что, мол, есть такой медик, «который лечит всякого роду сильные нутренние и наружные болезни без изъятия», а проживает он по Фонтанке, в доме № 123.

Вот ракалья! «Нутренние болезни». Только ошибочку допустил — болезни «нутренние» без изъятия не лечат, никак невозможно. Такая уж это зараза — не пресечешь, считай, эпидемия, хуже чумы. Ведь до чего дошло — его «пауки», «подметки», «филиришки», по целковому за штуку, вдруг пригрозили забастовкой! Да еще и «экономические требования» выдвинули. Им, видишь ли, мало в лапу кладут, добавить бы надобно.

И все почему? «Дух времени». Та самая «нутренная зараза». Эпидемия! Ведь и чиновники тоже в революцию понтируют. Но эти, вишь, предпочитают вистовать только тогда, когда на руках все онеры, а так — пас. А «пауки» — вистуют. Мразь!

Пантелеймонов поднимается на третий этаж. Сейчас он предстанет перед начальником отдела политического сыска, и ему надлежит, как всегда, сделать сообщение о результатах недельного наблюдения. Обычно результаты всегда были. И начальство оставалось довольно. Ну, а сегодня какие могут быть результаты, если эти гороховые чучела всю неделю пьянствуют по кабакам и предъявляют свои требования. Ведь самому пришлось всю неделю шастать по улицам. Но один много ли успеешь? Ведь закон слежки таков: если увязался за кем-то, то уж, будь добр, проследи до конца. На другие объекты не покушайся.