Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем - Дженнифер Хартманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я дрожу, когда он проводит пальцами по моим волосам. Несмотря на суровую наружность, Кэл касается меня очень нежно. Почти любяще. Я инстинктивно льну поближе к нему, а он продолжает перебирать мои волосы, пока футболка наконец не падает у меня с плеч.
На мгновение мы оба замираем. Его рука ложится мне на плечо, потом опускается на локоть. Я ощущаю на шее его неровное дыхание, и кончик его носа на миг касается моего затылка. Я вдруг осознаю, что сижу рядом с ним в одном только лифчике и легинсах, и в моей памяти всплывает тот наполненный вожделением момент на диванчике в подвале. Во мне вспыхивает искра.
Но Кэл всего лишь делает глубокий вдох, убирает руку и встает.
– Одевайся, идем на веранду. – С этими словами он оставляет меня одну на кровати, полуголую, рядом с разрезанной футболкой.
Я оставляю пижаму в покое – мне и без нее ужасно неловко – и надеваю вместо этого джинсы со свитером, в которых собиралась завтра ехать на работу.
Пару минут спустя я выхожу на веранду. Кэл сидит на садовых качелях, лениво покачиваясь. На коленях у него дремлет Стрекоза, свернувшись в крохотный бело-кремовый комочек, а у ног спят Кики и Зефирка. Кики вытянулась, лежа на боку, а Зефирка уткнулась мордочкой себе в лапы.
Я никогда не забуду эту картину.
Она врезалась мне в память навсегда.
Я подхожу и сажусь рядом с ним. Он бросает на меня взгляд, придерживая недопитую банку пива. Некоторое время мы молчим. Тишину разбавляют лишь легкий ветерок, наше ровное дыхание и похрапывание животных.
Наконец я прерываю молчание:
– Ты сказал, что я попадаю в приключения. – Я печально вздыхаю, пряча ладони в рукава свитера. – Я всегда думала так про тебя. Мы вечно попадали в неприятности, но это не казалось чем-то плохим. Это всегда было… весело. Увлекательно. Последние годы перед… – меня захлестывают чувства, и я с трудом сглатываю. – Это были лучшие годы моей жизни.
Кэл хмыкает себе под нос и слегка покачивает нас, глядя куда-то за проволочный забор.
– Наверное, в этом вся разница между приключением и передрягой, – говорит он. – Люди, которые тебя сопровождают.
Я медленно киваю и улыбаюсь, наслаждаясь его словами.
Под весом давних воспоминаний я подвигаюсь чуть ближе к нему, и наши плечи соприкасаются. Нелепое происшествие с футболкой стирается из моей памяти, как и момент, когда я оказалась у Кэла на коленях.
Я чувствую лишь тепло.
Умиротворение.
Защищенность.
Я замечаю, что он смотрит на звездное небо, и меня охватывает ностальгия.
– Эмма давала звездам имена, – говорю я и кладу голову ему на плечо. Я беспокоюсь, что он отстранится, услышав имя сестры, или даже оставит меня одну на веранде. Но он лишь бросает на меня взгляд; его лицо наполовину скрыто в тени, наполовину озарено лунным светом.
– Что ж, давай назовем их сами.
Я выдыхаю от нежданной радости. На моем лице расцветает улыбка, а глаза наполняются слезами.
– Давай.
Мы придумываем звездам имена, пока я не засыпаю, свернувшись на качелях рядом с ним и чувствуя под виском его широкое плечо. Неясные сновидения укутывают меня под звездным небом.
Это не светлячки…
Но все же они дают немного света.
Глава 13
Я просыпаюсь под золотыми лучами утреннего солнца в прохладной, мягкой постели. Свет, проникающий в гостевую спальню Кэла через одинокое окно, служит куда более приятным будильником, чем противное пищание моего телефона.
С усилием протерев глаза, я разглядываю залитую солнцем комнату. Она обставлена и украшена довольно скудно, но зато постель очень удобная, а пуховые подушки и вовсе убаюкивают меня, стоит на них прилечь.
Могу дать вторую подушку, если хочешь.
Я улыбаюсь, вспомнив слова Кэла. Он не просто демонстрировал гостеприимство – он вспомнил. Я всю жизнь спала с двумя подушками; не с одной и не с тремя. Подушек должно быть две, иначе я всю ночь проворочаюсь и не смогу нормально выспаться. Я так часто ночевала в гостях у Эммы, что Кэл запомнил мои предпочтения.
Что еще он обо мне помнит?
Что я то и дело путаю левый ботинок с правым?
Что я терпеть не могу фильмы ужасов – а он заставлял меня их смотреть и не давал закрывать глаза во время страшных сцен, так что я смеялась и верещала?
Что я обожаю рождественские праздники и весь декабрь хожу в ожерелье со светящимися бубенчиками?
Что я люблю сладости со вкусом лайма? Я всегда забирала себе все зеленые конфетки из пачки «Скитлс» и разом засовывала их в рот. Величайшим предательством в моей жизни был момент, когда из лаймовых их сделали яблочными.
Интересно, помнит ли он разные мелочи обо мне так, как я помню мелочи о нем.
Широко зевнув, я сбрасываю одеяло и смотрю время на телефоне.
7:02.
Мои глаза округляются при мысли, что я в кои-то веки выспалась. Обычно я просыпаюсь около пяти. Поспешно вылезая из кровати, я натягиваю джинсы, в которых вернулась в дом вчера около одиннадцати вечера. Спала я в просторной футболке, а не в тыквенной пижаме. Потом я надеваю коричневый свитер, приглаживаю волосы и иду по коридору в ванную.
Когда я наконец добираюсь до кухни, Кэл уже сидит за столом с кружкой кофе.
Он листает что-то в телефоне и бурчит, не поднимая головы:
– Утро.
– Доброе утро, – радостно отвечаю я, вертя головой в поисках собак. Спустя несколько секунд со двора доносится их лай. Через окно я вижу, как они прыгают вдоль забора, наводя ужас на ни в чем не повинную белку. Ох уж эти проказники. – Прости, что припозднилась. Кровать потрясающе удобная.
Кэл приподнимает голову и окидывает меня беглым взглядом.
– Хорошо.
Я переминаюсь с ноги на ногу у границы между гостиной и кухней и замечаю, что перед Кэлом стоит миска с хлопьями и бутылка шоколадного молока.
На моем лице расцветает улыбка.
– Ты совсем не изменился.
– Что? – он хмурится, поднося ложку ко рту.
– До сих пор ешь хлопья с шоколадным молоком.
Он бросает взгляд на коробку «Райс Криспис», потом на молоко, и снова смотрит на меня.
– Потому что это вкусно. Попробуй.
– Спасибо, не надо. Сколько разных хлопьев ты уже перепробовал?
– Почти все. Эти – лучшие, на втором месте «Чириос». «Корн Флэйкс» – тоже ничего.
Я
