Флот обреченных - Аллан Коул

К счастью, когда дебаты выдохлись, так и не выявив явного победителя, кто-то подбросил идею такие важные выборы проводить не электронными карточками, а открытым опросом. Поставили на голосование кандидатуру Этего.

Счет голосов начался с того конца стола, где сидела сама Этего и ее сторонники. Ее противники находились на другом конце стола. Первые девять «за» прозвучали быстро. Потом очередь дошла до Пэстора.

— Воздержался, — машинально произнес секретарь, отлично знавший позицию Пэстора. — Следующий.

— Простите, — возвысил голос Пэстор. — Я не высказался.

Секретарь уставился на него, озадаченный неожиданной репликой.

— Я не намерен воздерживаться, — сказал Пэстор. — Я голосую за.

Его слова были как удар молнии — после громкого всеобщего «ах» все разом заговорили, осознавая важность происшедшего. Секретарь далеко не сразу восстановил тишину. Голосование продолжилось.

Голоса Пэстора и его фракции имели решающее значение. Исход выборов стал ясен, никто уже не осмелился голосовать против. Этего была избрана единогласно — и стала главой таанского Верховного совета. Эта победа была такой внезапной, такой быстрой, что все члены совета как-то разом повеселели — нельзя сказать, чтобы все были довольны, но скорбь по поводу кончины лорда Ферле отошла на второй план. Все зашевелились, пожимали друг другу руки, хлопали друг друга по плечу и поздравляли себя с мудрым и скорым политическим решением. У них есть предводитель. Они не обезглавлены перед лицом противника.

— Позвольте задать вам один вопрос, миледи, — спросил один из членов совета. — Из имперских средств массовой информации нам известно, что маршал Ян Махони направляется во главе флота в Пограничные миры. Он поклялся вернуть Кавите империи. Что вы намерены предпринять? Или вы еще не готовы ответить на данный вопрос?

Этего встала в свой полный — немаленький — рост и вся преобразилась. Теперь казалось, что она стоит в сиянии ауры харизматического вождя. Истинная героиня, водительница народов.

— Пусть попытается, — отчеканила Этего. — Я бивала его в прошлом. Да, ему случалось бежать от меня поджав хвост. Я отняла и Кавите, и все Пограничные миры, как он ни тщился остановить меня. И я радуюсь возможности покончить с этим жалким воякой!

Все вокруг поддержали ее восторженными криками. Только Пэстор промолчал и поднял руки, призывая к вниманию. Этего взглянула на него с плохо скрытой ненавистью. Даром что он так неожиданно поддержал ее во время выборов и, в сущности, вывел на председательское место, застарелая ненависть к нему кипела в ее жилах. Этего бесила мысль о том, какую цену запросит этот человек за свою помощь. Однако она заставила себя натянуто улыбнуться.

— Да, полковник. Вы что-то намерены сказать?

— Мне хочется спросить: отчего вечный император придает такое огромное значение Пограничным мирам? На мой взгляд, они не являются ныне достойной стратегической целью. Вы уверены, что тут нет подвоха? Не планируют ли нас втянуть в какую-то авантюру?

— Разумеется, император намерен втянуть нас в авантюру, — сказала Этего. — Он нарочно раздувает значение Пограничных миров, с тем чтобы победа имперских войск в этом районе — стратегически никчемная — выглядела как великое свершение, как перелом в войне.

— И если мы позволим себе принять сражение на его условиях, — подхватил Пэстор, — не превратим ли мы его вздорные мечтания в реальность?

— Для этого им нужно разгромить нашу армию, — резко возразила Этего. — А я обещаю, что этого не произойдет. Однажды я уже доказала, что могу наголову разбить наглецов. И сейчас я повторю свой успех. Обратим пропагандистское жало операции против самого вечного императора.

Этими обещаниями леди Этего намертво связала себя — и целиком заглотила приманку. Теперь Пэстор до конца понял коварство вечного императора. Однако предложение Стэна о долговременной болезни все еще казалось ему глупым.

— Перейдем к следующему вопросу, — объявила леди Этего. — В мое распоряжение попал некий список, весьма важный список. Он был выкраден из секретных файлов имперской разведки.

Члены совета воззрились на листок компьютерной распечатки, которым размахивала леди Этего. Казалось, она в чем-то обвиняет их всех.

— Здесь семьдесят две фамилии. Это таанцы. Предатели. И я требую немедленного расследования и чисток. Я желаю, чтобы связи каждого предателя были прослежены. Никакой пощады. Вырвем эту заразу на корню. Мы не должны останавливаться перед высокими постами изменников…

Пэстор в первый раз кашлянул — репетируя симптомы своей затяжной болезни.

Глава 48

У этого кафетерия — в просторечии «свинюшника» — было несколько преимуществ, незаметных для глаза простого обывателя. На взгляд обычного человека — ветхое малопривлекательное здание, бывший склад, превращенный в дешевый кафетерий, грязный и пованивающий, притом расположенный в бедняцком соуардском районе с очень дурной славой. Если желаешь получить удар ножом между третьим и четвертым ребрами, то лучшего места не найти.

В общем-то, правильное описание.

Но были у этого «свинюшника» и свои преимущества. Скажем, обслуживали здесь не автоматы, а живые люди, которые, впрочем, на все смотрели сквозь пальцы — лишь бы кровь за собой вымывали. Пиво стоило всего-навсего десятую часть кредитки, алкоголь — половину. И разумеется, никакого акцизного сбора с этого спиртного в имперскую казну не поступало.

Здесь любого привечали: мужчина ты, или женщина, или какая непонятная инопланетная зверушка — сиди себе сколько хочешь. Достаточно взять кружку дешевого пива — и хоть полдня балдей, один или с товарищами, никто тебе дурного слова не скажет. Тут было самое место продать втихаря наркотик, спланировать, как обчистить какой-нибудь склад или чью-либо хату. Да и просто приятно потереться в обществе, чтобы не тосковать в своих четырех стенах.

А в глазах Чаппеля у этого кафетерия было одно очень специфическое достоинство. Он мог спокойно часами глядеть через тамошнее окно на глухую бетонную стену соседнего здания и слушать голоса. Каждый день эти голоса сообщали ему очередную порцию разоблачений гнусной и несправедливой деятельности вечного императора.

Тут надо, справедливости ради, отметить, что люди Сулламоры еще несколько недель назад убрали проекторы направленного гипнотического вещания. Теперь Чаппель слышал голоса, так сказать, собственного производства, и истории, поведанные ими, были предельно захватывающими.

Несколькими днями раньше он вдруг понял, что обязан что-то сделать. Что именно — неясно. Единственное, что лезло ему в голову, — использовать еще одно преимущество кафетерия, его близость к Центру демократического воспитания.

Любая война, даже самая «справедливая», имеет своих противников. Оппозиция включает в себя разную публику: начиная от искренних и убежденных пацифистов, а также просто холодных голов, которым ой как не хочется подставлять свою грудь под пули — неважно, во имя каких идей, и заканчивая темной публикой, которая не успела вовремя оседлать конька ура-патриотизма и теперь ютится на обочине политики.

Вечному императору приходилось постоянно следить за собственной службой безопасности, сдерживать ее рвение. Напоминать, что не является врагом народа всякий, кто думает или даже говорит вслух, что вечный император — кусок дерьма.

В теории все было прекрасно. Начальство службы безопасности покорно соглашалось с властителем. А вот на практике излишнее усердие встречалось на каждом шагу. Во время тяжелой войны свобода слова и прочие гражданские свободы не поощряются нигде и никогда. И тысячи подданных императора попадали в концентрационные лагеря, как злостные диссиденты, лишь за умеренные высказывания вроде того, что вечный император вряд ли знает ответы буквально на все вопросы.

Центр демократического воспитания представлял собой оппозиционную силу особого рода. Это общественное движение сплотилось вокруг убеждения, что вечный император слишком жестко реагирует на происки Таанской империи и надо было решать конфликт мирным путем. До самой войны Центр даже лоббировал выделение государственных бюджетных фондов на создание таких же центров на территории Таанского союза — для роста взаимопонимания и дружбы между населением двух государств. Собственно говоря, добрые люди, затеявшие этот Центр, верили в то, что достаточно оказаться на территории таанцев и начать открывать местному населению глаза на кастовость их общества и жестокость эксплуатации низших классов, как таанцы или потребуют реформ, или немедленно восстанут. К счастью, фонды так и не были выделены и, образно выражаясь, ни один из новых миссионеров не закончил жизнь в котле у туземных людоедов.