Танец с драконами - Джордж Мартин

Если сир Киван и Его Воробейшество думают, что с ней произойдёт то же самое, они сильно ошибаются. В её жилах течёт кровь лорда Тайвина. Я львица. Пресмыкаться перед ними я не стану.

Королева повела плечами, и её одеяние соскользнуло вниз.

Она обнажила тело плавным, неторопливым движением, будто была сейчас в своих покоях, готовясь принять ванну, и её не видел никто, кроме прислуги. Кожи коснулся ледяной ветер, по телу пробежала крупная дрожь. Она собрала в кулак всю волю, чтобы превозмочь желание прикрыть срамные места руками, как та дедова шлюха. Пальцы сжались в кулаки, ногти впивались в ладони. Все смотрели только на неё, пожирая глазами её тело. Что предстало перед их взорами? Я — красавица, напомнила она себе. Сколько раз она слышала это от Джейме. Даже Роберт не скупился на комплименты, когда, вдрызг пьяный, всё-таки добирался до её постели, и его член отдавал должное её красоте.

А вообще, когда люди глазели на Неда Старка, на их лицах было такое же выражение.

Надо было идти. Нагая, обритая, босая, Серсея начала медленно спускаться по широкой мраморной лестнице. Её руки и ноги покрылись мурашками. Она держала голову поднятой высоко, как подобает королеве, а её эскорт следовал впереди неё полукругом. Бедные Малые прокладывали путь, оттесняя толпу, а Клинки шагали двумя колоннами по обе стороны от неё. За королевой шли септа Юнелла, септа Сколера и септа Моэлль, а за ними — послушницы в белом.

«Шлюха!» — раздался крик из толпы. Женский голос. Женщинам нет равных в жестокости, когда дело касается их товарок.

Серсея не реагировала. Дальше будет больше, дальше будет хуже. У этих тварей нет большей радости в жизни, чем поглумиться над другими. Она не могла заставить их заткнуться, так что придётся делать вид, что она их не слышит. И смотреть на них она не станет. Её взгляд не оторвётся от Высокого Холма Эйегона, от башен Красной Крепости, переливающихся на солнце. Там она найдёт спасение, если дядя выполнит свою часть уговора.

А ведь дядюшка Киван хотел, чтобы всё было именно так. Он и Его Воробейшество. И юная роза, без сомнения. Я грешница, я искупаю свою вину, и мой срам видит каждый нищий в этом городе. Они думают этим сломить мою гордость, думают, что после такого я никогда не буду прежней, но они ошибаются.

Септа Юнелла и септа Моэлль шли рядом с Серсеей, а септа Сколера семенила позади, звеня колокольчиком. «Стыд и позор, — выкрикивала старая карга, — стыд и позор грешнице, стыд и позор!» Откуда-то справа контрапунктом вступил второй голос — мальчишка—разносчик, выводивший: «Пирожки с мясом, три пенса штука, горячие пирожки с мясом!» Мрамор под ногами был холодным и гладким, и Серсее приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться. Процессия поравнялась со статуей Бейелора Благословенного, он безмятежно возвышался над площадью, и по выражению его лица можно было писать трактат о человеколюбии. Глядя на него, трудно было поверить, что в жизни он был редкостным придурком. В династии Таргариенов были плохие короли, были хорошие, но ни один не пользовался такой народной любовью, как Бейелор, этот благочестивый, кроткий король—септон, который равно любил и простой люд, и богов, что, впрочем, не мешало ему держать в заточении собственных сестёр. Интересно, как это статуя Бейелора не рассыпается в прах при виде её обнажённой груди? Как говаривал Тирион, король Бейелор боялся собственного члена. Ей вспомнилось, что однажды он выгнал из Королевской Гавани всех шлюх. Их увозили прочь от городских ворот, а король молился за их спасение, но взглянуть им вслед, как писали историки, так и не решился.

«Шалава!» — раздался крик. Снова женщина. Из толпы что-то вылетело. Гнилой овощ. Коричневый, сочащийся какой-то мерзостью, он пролетел у неё над головой и шлёпнулся у ног одного из Бедных Малых. Меня этим не испугать. Я львица. Она шла вперёд. «Горячие пирожки, — кричал мальчишка—разносчик, — Покупайте горячие пирожки!» Септа Сколера звонила в колокольчик, распевая: «Стыд и позор, стыд и позор грешнице, стыд и позор!» Бедные Малые шли впереди и, расталкивая народ щитами, создавали узкий коридор. Серсея шла, куда её вели, шея одеревенела, удерживая голову высоко поднятой, глаза устремлены вдаль. С каждым шагом Красная Крепость была всё ближе. С каждым шагом всё ближе был её сын и её спасение.

Казалось, она шла через площадь целую сотню лет, но вот, наконец, ощутила, что мраморные плиты под ногами сменились булыжной мостовой. Со всех сторон их обступили лавки, конюшни и дома. Процессия начала спуск с Холма Висении.

Ход пришлось замедлить. Улицы здесь были крутыми и узкими, началась толчея. Бедные Малые теснили людей с прохода, но тесниться было некуда, и задние ряды напирали, выталкивая их обратно. Серсея шла с высоко поднятой головой и не увидела что-то скользкое и влажное под ногами, потеряла равновесие. Она едва не упала, но септа Юнелла поймала её за локоть и поддержала.

— Вашей Светлости не мешало бы смотреть под ноги.

Серсея вырвала руку. — Да, септа, — ответила она мягким голосом, хотя ей хотелось непечатно ругаться. Королева шла вперёд, в доспехах из гусиной кожи и своей гордости. Глазами она искала Красную Крепость, но той больше не было видно за высокими бревенчатыми зданиями по обеим сторонам улицы.

«Стыд и позор», — возглашала септа Сколера, и бренчал колокольчик. Серсея попыталась идти быстрее, но упёрлась в звёзды на плащах впереди идущих, и ей пришлось вновь замедлить шаг. Перед ними возник мужчина с тележкой, торговавший шашлыком, и процессия остановилась, ожидая, пока Бедные Малые уберут его с дороги. Серсее показалось, что мясо подозрительно напоминает крысятину, но пахло так соблазнительно, что каждый второй в толпе уже глодал по шампуру к моменту, когда путь освободили, и можно было продолжать движение. «Шашлык будешь, Ваша Светлость?» — выкрикнул какой-то мужчина, здоровый грузный мужлан с поросячьими глазками, внушительным брюхом и нечёсаной бородой, напомнившей ей о Роберте. Она с отвращением отвернулась, и тут шашлык полетел в неё. Мужчина попал ей в ногу, полусырое мясо сползло вниз, пачкая кожу её бедра жиром и кровью, и упало на мостовую.

В этой части города шум толпы был громче, чем на площади перед Септой Бейелора, может быть, из-за того, что зрители стояли совсем рядом.

«Распутница» и «грешница» — кричали чаще всего, но были слышны и другие выкрики — «пизда», «трахалась с братом», ещё кричали «изменница», и то тут, то там раздавались возгласы «Да здравствует Станнис!» или «Да здравствует Маргери!» Под её ногами была сплошная грязь, а проход был таким узким, что королева не могла даже обходить попадавшиеся на пути лужи. Ничего, от мокрых ног ещё никто не умирал, говорила она себе. Она тешила себя надеждой, что лужи под ногами были всего лишь водой, оставшейся после дождя, правда они могли с таким же успехом быть лошадиной мочой.