Чёрный всадник - Владимир Малик

Час спустя в печи потрескивал сухой валежник, в большом горшке булькал пшённый кулеш, заправленный салом. Кроме пшена и солонины, в казацких саквах нашлись коврига хлеба и несколько головок чеснока. Палий походным ножом разрезал хлеб на шесть равных кусков, на каждый из них положил по зубчику чеснока, в большую глиняную миску, что принесла бабуся из кладовки, налил кулеша, дразнящего ноздри проголодавшихся людей вкусным запахом жареного сала, и пригласил всех к столу.

— Мать! Друзья! Угощайтесь чем бог послал… Если б ещё по чарке горилочки — так и вовсе был бы отменный ужин!

Ярко пылал хворост. В хате стало тепло, уютно. Даже закопчённые стены казались не такими мрачными, неприветливыми.

— Мать, ты прожила в Немирове всю жизнь, — сказал Палий, облизав ложку и запихав её за голенище, рядом с ножом. — Так, верно, многих здесь знаешь?

— Не многих, а почитай, всех, сынок, — ответила старушка, вытирая сухой морщинистой рукой губы. — Разве что позабыла ныне кого… Укоротил бог память к старости…

— Когда-то знавал я тут одного человека… Давненько, правда, это было. Поди, лет десять, а то и пятнадцать минуло, как видел его последний раз…

— Кто это?

— Мирон Семашко…

— Как не знать… Я всех Семашков знала… Ещё когда девкою была, то с Мироновым батькой вместе на вечерницах гуляла.

— Вот и хорошо… Мирон живой?

— Вот этого не ведаю, голубчик… А жинка его, Федоська, живёт на Шполовцах.

— Да, да, Феодосия, — обрадовался Палий. — Так, может, проводишь нас к ней?

— Миленький, я по сугробам и до колодца едва ль доберусь, а ты хочешь, чтоб я вас провела аж до Семашков… Не близкий свет! Но тут по соседству живёт Савва Грицай, Федоськин брат… До него я, может, как-нибудь и добреду. А он человек молодой. Быстренько доведёт вас до Семашков…

— Что ж, и это неплохо, — поднялся Палий. — Пошли, мать… Арсен, ты со мной!

Хата Грицая и вправду оказалась недалеко. После того как старушка обогрелась и поела кулеша, она быстренько семенила по снегу, опираясь на палочку.

В окнах света не было. На стук бабуси никто не отозвался. Тогда Палий трахнул по раме кулаком так, что стекла задрожали. И сразу же послышался густой мужской голос, будто хозяин, притаившись, стоял у окна:

— Кого там черт носит?

— Савва, открой! Это я!.. — прошамкала старушка.

— Ты, бабка Секлета? — голос звучал недовольно. — И чего шастаешь среди ночи?

Дверь приоткрылась, на пороге появилась высокая фигура в длинной белой рубахе.

— А это кто с тобой? — испуганно отшатнулся хозяин, норовя захлопнуть дверь.

Но Арсен мигом просунул ногу в щель, навалился плечом, вошёл в сени. Палий поспешил успокоить мужчину:

— Не бойся, хозяин! Я товарищ Мирона Семашко.

— Ты знаешь Мирона Семашко? — недоверчиво прогудел голос из темноты.

— Ещё бы! Однокашники по Киевской коллегии…

— Вот как! Тогда заходите…

Палий повернулся к старушке, спросил:

— Мать, сама добежишь до дому или проводить? Мы тут малость задержимся… Если встретишь кого — про нас ни гугу!

— Сама, касатик, сама доковыляю как-нибудь… И не сумлевайся — буду молчать, как рыба!

Когда за старухой скрипнула калитка, Палий и Звенигора прикрыли дверь в сени.

— В хате уже спят?

— А мы зайдём в боковушку, — ответил хозяин. — Погодите минутку, я принесу огня…

Вскоре он пришёл со свечкой и впустил гостей в небольшую холодную комнату рядом с кладовкой. Здесь пахло высушенными травами и мышами.

Поставив свечу на стол, смел тряпкой с широкой лавки пыль, предложил:

— Садитесь… Что вас привело ко мне в такую позднюю пору?

Савва смотрел прямо и твёрдо. В его взгляде все ещё таилось недоверие. Это был сильный мужчина лет тридцати. Под белой рубахой проступали широкие мускулистые плечи. Копна густых чёрных волос закрывала половину лба и придавала лицу суровое выражение. Было видно, что он очень встревожен приходом незнакомцев и с нетерпением ждёт ответа на свой вопрос.

— Друже мой, — Палий говорил мягко, доверительно, стараясь и голосом, и всем видом рассеять тревогу хозяина хаты, — мы прибыли из-за самого Днепра… Понятно, что привело нас сюда не одно только желание повидаться со своим старым товарищем… Привело нас в Немиров очень важное дело, связанное с жизнью и свободой близких нам людей. А чтобы их вызволить, нам нужна помощь. Вот зачем мы хотим встретиться с Мироном Семашко. Думаю, он не откажет нам…

— Он не сумеет пособить.

— Почему?

— Ему самому нужно помогать.

— То есть?..

— Люди Юрася Хмельницкого схватили его и бросили в тюрьму.

— За что?

— Кто его знает… Видать, за то, что запорожец, да и деньжата у него прежде водились. Сестра уже носила выкуп, но Мирона не отпустили. Юрась говорит — опасный преступник… Запорожец!

— Во-о-он как! — Палий задумался. — Что же делать? Я очень надеялся на Мирона… А тут, оказывается, его самого выручать надобно… Так вот, нам позарез нужны глаза и уши, чтобы знать, что делается в Немирове, особенно в окружении гетмана.

Савва поднялся. Облегчённо вздохнул.

— Теперь мне понятно… Кажется, я смогу быть полезным вам. С одним условием… Если вы поможете освободить Мирона…

— Друже, давай не будем говорить об условиях, — перебил его Палий. — Мирон — мой давешний приятель, и дело моей чести помочь ему! Но сам знаешь: иногда не все сбывается, что намечается.

— Ладно. Я согласен. Пожалуй, сейчас, не откладывая до утра, мы сходим к Феодосии, Мироновой жене, а моей старшей сестре. Она, поди, узнала что-нибудь новое о Мироне… Там и договоримся о дальнейшем.

2

В хате их было пятеро: трое пропахших морозом мужчин, сестра Саввы Феодосия и её пятнадцатилетний сын.

Сидели на лавках и скамьях вокруг стола, застеленного белой скатертью. В тёмном бронзовом подсвечнике пламенела свеча. По комнате расплывался приятный запах воска. Зеленовато-жёлтый огонёк слегка колебался от дыхания людей и отбрасывал на стены подвижные колышущиеся тени.

Взаимное доверие было установлено сразу же, как только гости, переступив порог, поздоровались с хозяйкой.

— Я хорошо помню тебя, пан Семён! — сказала Феодосия, крепко, по-мужски, пожимая руку Палия. — Только раз заглянул ты к нам, лет двенадцать назад, ещё в старой хате, у свекров, но мы все частенько вспоминали об этом. Как вы тогда с Мироном красиво пели!..

— Было такое, было! — посветлел Палий, разглядывая стройную, красивую молодицу. Хотя, правду говоря, сам он плохо помнил её, молоденькую в то время, худенькую жену Мирона, но то, что она не забыла его, облегчало дело. — И должен сказать, что ты с тех пор похорошела, даже помолодела, пани Феодосия!