Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - К. Любарский

«Не христианин — не спасётся». Рискуя опять подвергнуться обвинению в неблагочестии, я должен смело заявить, что это — ересь. Если уж браться что-то тут формулировать, то правильно, православно будет сказать примерно так: мы спасёмся все вместе и каждый в отдельности, но христиане веры — в самую последнюю очередь.

О святой Руси. Один современный мудрец сказал: «Плохо будет народу, который сам себя называет святым». Святого народа нет, есть святые в народе — в каждом народе. Есть святая Америка, святая Испания, даже святая Германия (не уходя далеко в историю, это Боннхеффер, это Швейцер, это «Белая Роза» и другие). Святая Русь сегодня пополняется агностиками и политеистами. Православных в святой Руси очень мало.

Вы написали, что религия есть дело преимущественно людей слабых. Прошлый раз я уже обращал Ваше внимание на глубокую религиозность исключительно сильного человека — нашего великого Писателя. Но есть среди нас и такие слабые люди, которые именно вследствие своей слабости сильнее переживают трагизм, таинственность, глубину человеческого существования — и поэтому с особенной силой тянутся к Богу. «Жаждет душа моя к Богу Крепкому, Живому» (Пс 62.2). И, наоборот, бывает так, что все называют человека сильным, а он просто толстокожий и ничего не понимает. Итак, наша слабость не есть аргумент против нашей религии по существу.

Ваши соображения о тоталитарном мышлении и о различиях культур мне мало понятны и в тему реферата не входят, прошу меня от обсуждения их уволить. В остальном же на всё, заслуживающее внимания, я Вам ответил. Если потребуются ещё объяснения — я с готовностью их представлю.

В заключение должен предостеречь Вас от одной ошибки. Из Ваших писем видно, что Вам очень повредили духовно, как Вы их называете, «компатриоты православные». Боюсь судить, ибо сам я ведь никого из них лично не знаю. Судя же по нашему здешнему опыту, надо иметь в виду, что есть целая прослойка людей, для которых «русское православие» совершенно сливается с ущербным сознанием национализма. По нашим наблюдениям, для этого рода лиц характерны самоуверенность и даже агрессивность, косность мышления и недостаточная культурность, склонность к лжеименным преданиям и суевериям, иногда даже и фанатизм, и всегда — увы, поплевывание на икону Божией Матери (так обозначил в своё время о. Иоанн Шаховской феномен православного антисемитизма). По возможности простите им их личные слабости, но не сделайте такой ошибки — не думайте, что это и есть святое Христианство веры.

Обо мне же, Вашем недостойном приятеле, не подумайте, что у меня намерение «обращать» Вас. Всё, что я хотел — это убедить Вас переименоваться в агностика. А если придёт такое время и Господь Вас благословит обратиться к Христианству веры — то уж Вы-то сами сумеете разобраться, что к чему. А пока что не я Вас, а Вы меня обращаете в Христианство — обращаете слабостью Ваших аргументов и обращаете величием Вашего подвига. Вчера «исполнилось» Вам три года. Покорнейше прошу Вас, примите от меня самые какие только могут быть лучшие пожелания. Верую, что не пропадёт Ваш скорбный труд у Господа.

18.1.75

Корреспондентка Л.

Письмо С. А. Желудкову (от марта 1975)

Дорогой Сергей Алексеевич!

Это очень христианская идея[17]. Теперь мне как-то даже непонятно, что можно возразить против неё. Все Ваши оппоненты фактически не возражают, они просто иногда говорят не об этом, мимо. Уже давно для меня большим смущением было деление людей на верующих и неверующих. Это как заноза сидело в душе и мешало мне любить людей. В глубине души сидело это упрямое чувство, что мы чем-то лучше, даже худшие из нас. А неверующего человека, даже прекрасного, не могла оценить по достоинству, так как предполагала заранее, что в его душе есть как бы большая течь, пробоина, через которую всё добро вытекает. Теперь мне кажется очень несправедливым такое деление мира на две части, как и любое деление. Оно имеет ту же природу — чувство превосходства. Теперь-то я вижу, что это в моей душе пробоина, через которую чуть не вытекло всё моё христианство. Пробоина в отношениях с людьми, в главном — в христианской любви. Мне кажется, что Ваша идея о том, что христиане есть и вне христианского храма веры, очень важна. Она открывает по-новому глаза на мир, помогает увидеть этих людей и принять их. Одно дело скрепя сердце признавать, что есть хорошие неверующие, но они нам как бы живой укор, почти бельмо на глазу. Кто же любит укоры? А другое дело — видеть в них не чужих, которых нам надо обязательно переплюнуть, чтобы доказать своё, а своих уже, своих в главном. Вы помогли мне найти таких людей. Вы помогли мне стать немного скромнее в оценке собственного христианства и оценить по достоинству это незаметное, скрытое христианство людей доброй воли. Вот — у меня есть такой пример. Есть юноша, живущий в труднейших семейных обстоятельствах, несущий груз и своих болезней, совершенно лишённый столь простительного юношеского эгоизма и сделавшийся в свои двадцать лет — опорой и моральным центром семьи. Никто не поймет и не увидит со стороны этого подвига — для постороннего глаза всё обычно, обыденно. Но я знаю всю подоплеку отношений, мучения его души, рвущейся на простор, к творчеству, к общению, к свободе — и отказывающейся от этого не из малодушия, а из высшей мудрости, мудрости любви. Поставить свою жизнь в зависимость от жизни и счастья других — не просто, особенно в молодости. Это и есть христианство. Как старалась я раньше отыскать в нём какую-нибудь червоточину — ведь он же неверующий! Стыдно вспоминать.

Хочу поделиться с Вами моим открытием о вере. Это чувство посетило меня в храме. Я вообще принадлежу к «головастикам», часто сомневающимся и не умеющим верить как следует. И в храме часто находят на меня сомнения. Вот недавно стояла я на литургии, и как-то не могла войти в неё душой. Вся она — от Евангелия до Тайной Вечери — вдруг приобрела оттенок сухой историчности, прозы. Да, всё так, думала я, ну и что? Мало ли что бывало на свете. Особенно слова «Приимите, ядите…» я не могла понять иначе как символ, аллегорию, притчу, и мне показалось нелепым, что именно эти слова были подхвачены и повторялись столько веков. Что делать? Я стала себя уверять, что это не так, старалась получше вспомнить Евангелие, искала доводы в истории Церкви (всё это пронеслось быстро, за полминуты, во время «Тебе поём») — ничто не помогало. И я с горечью смирилась с тем, что нет у меня веры. И тут я почувствовала, что не теряю Божественную любовь, что она выше моей веры или неверия, что она так велика, что всех может принять, и ещё — что все эти события — Крест, Воскресение — не тяжкий непосильный нам груз, они спасительны для нас не под условием веры в них, а сами по себе, силой любви Божией, для всех — верующих в них и неверующих. Это чувство я запомнила, с ним пришло понимание того, что и к вере нельзя относиться суеверно, слишком дрожать за неё, слишком зависеть от неё, тем более — не уважать человека за то, что он не может верить.

Еще одно моё впечатление, которое вспомнила я, читая Ваш реферат. Одной из самых полезных для меня книг была книга С. Франка «С нами Бог». Я уже давно читала её, но мне запомнилась идея Церкви, как постоянно растущего и развивающегося организма, не ограниченного никакими постоянными формулами и догматами. И вот теперь — не входит ли Церковь в свой новый возраст? И, может быть, пришло время ей раздвинуть, вернее, понять свои границы?

Март 1975

(Это письмо до К. А. Любарского не дошло.)

С. А. Желудков

Письмо корреспондентке Л. (от апреля 1975)

Дорогая Л.! Ваше письмо возвращает переписку к основной теме реферата. Должен сказать, что именно Ваша поддержка имеет для меня особенную ценность.

«Любящим Бога всё содействует ко благу» (к Римлянам, гл. 8). Тяжелое искушение в вере разрешилось у Вас ценным откровением о вере. Посмотрите, так ли я Вас понял.

Смиренный человек верует в Бога и надеется, что Бог не требует от него непосильной веры. Ясно, что речь здесь о двух порядках веры. В первом порядке — вера в Бога, как глубокая интуитивная убеждённость. В Христианстве к этому первому порядку относится и вера во Христа. Во втором порядке — другие положения веры, принятые «из вторых рук» в священной традиции догматов, Писания, Культа. К этой-то вере второго порядка и относится печальное признание верующего человека: «Нет у меня веры». Я не могу сейчас разобрать, в чём собственно состояло и справедливо или несправедливо было сомнение, — для этого нужен личный разговор. Факт тот, что сегодня одно, завтра другое в этом втором порядке веры может оказаться «тяжелым непосильным грузом» для современного верующего человека. Признаю правильной Вашу рекомендацию: имея веру в Бога, во Христа — не унывать от сомнений в вере второго порядка. Как трагично, как нелепо, когда человек тратит душевные силы на мучительные порой раздумья о вере второго порядка — душевные силы, которые так нужны ему для жизни в вере и по вере… Я сам в этом грешен.