Горький мед - Мария Лебедева

Но тот был не на шутку встревожен и необычайно настойчив, он чувствовал, что тут что-то не то и над Ольгой нависла какая-то опасность.

— Ну, если ты так настаиваешь, — нехотя протянула она, — я скажу. — Мысль, как отвязаться от его докучливых расспросов, быстро созрела у нее в голове, и она, опустив глаза якобы от смущения, а на самом деле из соображений, как бы ненароком не выдать себя взглядом, произнесла: — Дело в том, что… ну, в общем, в квартире находился один мои знакомый… и я испугалась, что он мог бы встретиться с тобой.

— То есть — твой любовник, — отчасти насмешливо, отчасти неприязненно сказал он. — И как же его зовут, если это, конечно, не секрет?

— Кирилл, — непроизвольно вырвалось у нее.

— Красивое имя… — проговорил он раздумчиво, как бы соизмеряя ее вчерашнюю реакцию со степенью испуга от возможности нежелательной встречи двух возлюбленных — бывшего и настоящего. — Ну что ж, передай Кириллу, чтобы не забывал впредь дверь запирать, когда уходит, — произнес он наконец, и непонятно было, достаточно ли убедительным показалось ему Ольгино объяснение, потому что некоторая настороженность все-таки осталась в его взгляде.

Когда они вместе с дядей Пашей приехали в Александровку, стол на террасе был уже празднично накрыт и ждал лишь их появления. Дружная семья в полном составе уселась обедать, и дядя Паша, как виновник этого небольшого семейного торжества, счастливый от сознания, что наконец-то он дома, со своими близкими, пустился рассказывать всевозможные смешные случаи из больничной жизни.

Ольга понимала, что обеду суждено плавно перейти в ужин и что теперь до самого позднего вечера родственников не оторвать от стола и от нескончаемой беседы. Она встала, извинилась, сказав, что должна непременно заканчивать работу, и ушла в свою светелку. Ольга решила, что не позволит никаким посторонним мыслям отвлечь себя от злополучной рукописи и, пока не прочтет все, не разрешит себе думать о Светке, о Шурике и о вторжении в ее квартиру непрошеных гостей.

Поначалу это казалось делом почти непосильным, так как доносившийся с террасы смех и громкие возгласы постоянно возвращали ее из театрального абсурда в мир житейских перипетий, но понемногу она втянулась, перестала слышать голоса и другие посторонние звуки и потеряла даже счет времени.

— Олюшка, ты же больше четырех часов сидишь не вставая, — укоризненно сказал дядя Паша, входя в светелку и усаживаясь на топчан. — Лариса с Тамарой рассказали уже, как тебе плохо было вчера. — Дядя Паша с тревогой посмотрел на нее. — Конечно, это переутомление. Нельзя же так надрываться, пойдем в саду погуляем.

Предвечерняя прохлада окутала сад, нежаркое солнце, завершая свой ежедневный обход, зависло над горизонтом, его кроваво-красный цвет казался неестественным и жутковатым. Дядя Паша хозяйским глазом обводил свои угодья и вслух рассуждал о новых посадках, о дополнительной теплице и, конечно, об увеличении пасеки. Ольга, неторопливо шагая рядом с ним мимо яблоневых деревьев, не вникала в подробности планов по реорганизации хозяйства, она отмечала только радостные интонации дядипашиного голоса, в то время как отдельные слова с трудом доходили до ее сознания.

Сад притих, готовясь ко сну: те цветы, которые на ночь уходят в себя, захлопнули свои лепестки, деревья замерли в каком-то дремотном оцепенении, и легкий туман низко застелился по травке, как бы заботливо укрывая землю прозрачным покрывалом. Запахи усилились, и Ольга подошла к небольшой грядке с любимыми флоксами, которые издавали такой знакомый, такой нестерпимо пьянящий аромат, что ей захотелось зарыться лицом в эти душистые соцветья и дышать только им. Она сорвала один стебелек, чтобы поставить в воду у себя в светелке, и оглянулась вокруг.

И внезапно, словно впервые увидев эту картину засыпающего сада, Ольга была потрясена величественной простотой, незыблемостью и бесконечной новизной окружающего. Дыхание вечности почудилось ей вдруг в березе, золотисто-розовой от последних лучей солнца, в клубах пара, идущего, казалось, из самых недр вздыхающей земли, в мудрой вороне на заборе, напряженно косившей одним глазом, и беспричинная радость, какой-то немой восторг охватили ее, и все тревожные события последних месяцев неожиданно показались до смешного ничтожными и не заслуживающими внимания, во всяком случае столь пристального, какое она им уделяла.

От этого ощущения возникло чувство ценности и глубокой осмысленности любой человеческой жизни, и ее в частности, и ценность эта представлялась безусловной, как данность, и в доказательствах не нуждалась, раз существовала эта величественная гармония мира, где береза розовеет от заходящего солнца, где ворона сидит на заборе и дышит земля.

Дядя Паша возился на грядке с кабачками и патиссонами и не заметил ее просветленного состояния.

— Посмотри, Олюшка, какой красавец! — улыбаясь, сказал он, протягивая сорванный круглый овощ, похожий на огромную тарелку. — Вот мы завтра попробуем, каков он на вкус.

Становилось свежо, и они вернулись в дом. Домочадцы сидели на террасе за большим самоваром, весь стол был уставлен вазочками и плошками с вареньем различных сортов. Ольга от чая отказалась, сразу прошла в светелку и поставила флоксы в банку с водой. Она легла на кровать, боясь расплескать, растерять как-нибудь это новое ощущение, полученное в саду.

Проснулась она рано, когда все еще спали и слышалось только пение птиц да озабоченное хриплое кукареканье какого-то запоздавшего петуха.

Выйдя в сад, Ольга радостно вздохнула всей грудью навстречу приветливому солнцу и пошла к рукомойнику. Веселый сад, оживший после ночного покоя, встретил ее разноцветьем раскрывшихся цветов и волнами с детства знакомых запахов.

Умывшись, она вернулась в светелку и села за рукопись, твердо решив одолеть ее вчерашним методом полного погружения в работу. Это ей удалось, она не услыхала матери и тети Тамары, которые, проснувшись, принялись готовить завтрак, не слышала шагов дяди Паши, который отправился прямо с утра к Степанычу, чтобы обсудить с ним вопросы своего пчелиного хозяйства. И только когда дядя Паша громко постучал в дверь ее светелки, Ольга очнулась и оторвала голову от работы.

— Не спишь уже, Олюшка? — спросил он, входя в комнату с крайне озабоченным видом. — Я сейчас от Степаныча… он радио круглые сутки не выключает…

— Что-то случилось, дядя Паш? — заволновалась она.

— Да понимаешь… тут такое дело… — нервно проговорил он. — Непонятное что-то творится… Какая-то комиссия по чрезвычайному положению образовалась… президент отстранен…

Спустя полчаса вся семья сидела на веранде у старого приемника и слушала комментарии радиостанции «Эхо Москвы» по поводу происходящих в столице событий.

Игорь очень расстроился, потому что при таком раскладе мечтам о работе на строительстве коттеджей, скорее всего, не суждено было сбыться и под угрозой оказывалось материальное благополучие его семьи. Ирина плохо понимала связь между отстранением президента и возведением коттеджей, но тем не менее переживала, что у мужа резко испортилось настроение. Тетя Тамара, будучи стреляным воробьем, эту связь, в отличие от дочери, поняла сразу и закручинилась, что, не дай Бог, Ирине придется растить детей на мизерную инженерную зарплату мужа. Мать Ольги, как жена военного, вообще привыкла бояться каких бы то ни было нововведений, она только-только начала было привыкать к перестройке, и вот — на тебе, снова какой-то фокус.

И лишь Ольга с дядей Пашей поняли, что эти события грозят в первую очередь не материальному благополучию людей, а возвратом в прежние времена, когда вместе с цветными телевизорами в кредит всучивалась бесплатная дезинформация обо всем, что творилось вокруг, когда человека, прорвавшегося за границу, считали чуть ли не космическим пришельцем и вся страна дружно штурмовала столичные магазины в поисках мясных изделий и импортного ширпотреба.

«Эхо Москвы» сообщило, что к Белому дому начали стекаться люди, что перекрыто движение по улице Горького и на Манежной площади стоят танки. Дядя Паша засобирался в Москву.

— Это безумие, Павел! — в отчаянии кричала тетя Тамара. — Лара, скажи хоть ты ему, может, он тебя послушает! Оля, ты-то что молчишь?

— Дядя Паш, ну куда ты, в самом деле, поедешь? — пыталась урезонить его Ольга. — Тебе только стрессов после больницы не хватает.

— Павел, уймись! — уговаривала мать Ольги. — Ну какой из тебя защитник демократии, сам подумай!

— Я вот что предлагаю, Павел Сергеевич, — сказал вдруг Игорь, — мы с Ириной сейчас поедем в Москву, посмотрим, что там и как, а вечером вернемся и доложим вам обстановку. Идет?

— Вот речь не мальчика, но мужа, — пошутила Ирина, и все заулыбались ее нечаянному каламбуру.