Ласковый хищник - Анна Андерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стив Войтович, отец Джона, всю жизнь строил дома. Послевоенный эмигрант, он был и строителем, и прорабом, а закончил карьеру подрядчиком. Он трудился не покладая рук, чтобы дать детям достойное образование. Правда, дочь Элиза быстро облегчила ему задачу, в шестнадцать лет отказавшись учиться дальше, а в восемнадцать выскочив замуж. Однако родители не были огорчены таким решением дочери, партию она составила на редкость удачную. Мужем Элизы стал чопорный англичанин-архитектор, влюбившийся в девушку с первого взгляда и до сих пор готовый носить жену на руках. Элиза же оказалась неплохой хозяйкой дома, собравшей в далекой Англии вокруг своего семейного очага компанию умных и приятных людей. Немного портили идиллическую картину сорванцы-сыновья, но тут глава семьи философски замечал, что и сам в их возрасте редко занимался созидательной деятельностью.
Джон же полностью оправдал ожидания отца, он пошел учиться, и Стив чувствовал, что все годы тяжелого труда не пропали даром. Начав работать, Джон решил сделать родителям подарок. Скопив кое-какие деньги, он заявил, что отцу пора на покой и что он хочет купить квартиру, где отец и мать могли бы спокойно жить в свое удовольствие. Однако Стив отказался от такого щедрого подарка сына.
— Я строил квартиры тридцать лет, — заявил он, — и не хочу больше видеть эти жалкие коробки с тонкими стенками. Ведь, когда я стану старым и глухим и твоя мамаша будет орать мне в ухо, все соседи будут знать, из-за чего мы ссоримся и что у нас на обед. Я заслужил право жить в своем доме!
Джон был несколько озадачен, но от своей идеи не отказался. Он взял крупный кредит и сказал родителям, что те могут выбрать себе жилье по вкусу. Выбор старших Войтовичей пал на двухэтажный дом на побережье залива Итон-бей. «Дом в колониальном стиле», как гордо называла неказистое строение Анна, мать Джона. Особняк носил гордое имя «Мистраль». Первый этаж дома опоясывала терраса, а потолки в двух комнатах наверху были такими низкими, что Джон с трудом мог выпрямиться в полный рост. Тем не менее во время своих визитов к родителям он обосновывался именно в комнате второго этажа, из окна которой открывался вид на гряду невысоких дюн с чахлой растительностью и залив.
Соседняя комната принадлежала Рут. Сюда Стив Войтович принес свою новорожденную внучку сразу из роддома, здесь обезумевший от смерти жены Джон впервые увидел свою дочь. Здесь же он впервые понял, что этот вопящий комочек плоти, убивший его любимую, — самое дорогое, что есть у него на свете.
Несмотря на то что родителей Джон навещал нечасто, именно «Мистраль», а не квартиру в Электронной долине он называл своим домом. Поэтому вполне естественно, что израненный предательством и вероломством Кэролайн, он устремился именно сюда.
В первый вечер Джон почти не разговаривал с родителями. Сказал только, что у него серьезные проблемы на работе и с Кэролайн, и поднялся в свою конурку. Он долго смотрел, как солнце садилось в воды залива. А внизу, в небольшой гостиной, Стив и Анна мучились вопросом, что же произошло.
— Я всегда говорила, что Джон слишком много времени уделяет работе! — восклицала Анна. — Наверное, бедняжка Кэролайн не выдержала этого. Женщине нужно постоянное внимание.
— Думаешь, Кэролайн не хватает внимания Джона? — спросил Стив, включая телевизор.
— Уверена в этом, — кивнула Анна.
— Но ведь и я особо не ухаживал за тобой, старушка! — усмехнулся Стив.
— Времена были другие! Ты ведь тогда просто спросил, поеду ли я с тобой на край света. А мне ужасно хотелось увидеть этот самый край света, так что я долго не раздумывала.
— Так дело было не в моем неотразимом обаянии?
— Неотразимое обаяние? Да я как вспомню сейчас твои штаны в зеленую клетку, которыми ты гордился, так думаю, что не надела бы их и на огородное пугало! А какой ты был неуклюжий!
— Ну знаешь, красотка! Я же не вспоминаю, что ты бегала на танцы в сапогах своего братца.
— Я снимала их в клубе.
— Да, ты была моей босоножкой… — мечтательно протянул Стив и, смутившись, уткнулся в вечернюю газету.
— Не делай вид, что читаешь, ты же без очков! — рассмеялась Анна.
— И все-таки я не помню, чтобы уделял тебе очень уж много внимания, когда мы приехали сюда, — проворчал Стив. — И ничего, мы из-за этого не ссорились.
— Стив, у нас уже были дети, а с нашими вечными переездами мне некогда было скучать. Стоило только обустроить один дом, как тебя переводили на другую стройку, и все начиналось заново. — Анна вздохнула и улыбнулась. — А помнишь, как ты строил торговый комплекс где-то в Канзасе? Там было голое шоссе, и только ваша стройка в поле! Нас тогда еще поселили во временных домиках, помнишь?
— Еще бы! Тогда еще Лиз умудрилась забраться в бетонную трубу опоры здания, помнишь? Они с Джоном поспорили, что она не испугается просидеть там всю ночь.
— Знаешь, у меня и сейчас сердце ноет, как вспомню. Главное, Джон-то каков! Ведь ни слова нам не сказал. Говорил потом, что Лиз бы обиделась на него, думая, что он нарочно ее выдал, чтобы выиграть спор. — Анна вздохнула. — Что же все-таки с ним творится, отец?
— Я поговорю с Джоном, обещаю. Только не сегодня. Пусть он сам все расскажет.
Анна поднялась с дивана и подошла к мужу. Положив руки ему на плечи, легонько сжала ладони.
— Я люблю тебя, Стив Войтович, мне всегда было с тобой хорошо.
Стив поцеловал руку жены.
— Эх, старушка, глупо было бы прожить столько лет вместе с тем, кому нельзя сказать такое!
— Знаешь, — задумчиво сказала Анна, — давай-ка завтра поваляемся в постели подольше. Мне кажется, Джону захочется с утра уйти к заливу, не будем путаться у него под ногами. А вечером, я уверена, он сам все расскажет. Уж я-то знаю своего сына. Ни один свой секрет он не сумел сохранить дольше суток.
Анна была права, на следующее утро Джон, встав пораньше, решил отправиться к заливу. Ему казалось, что у воды станет легче. Огромный, дышащий спокойствием простор заберет его смятение, успокоит обиду, поможет начать трезво мыслить, понять, что делать со своей жизнью дальше. Джон осторожно спустился на первый этаж, удивляясь, что родители еще спят. Обычно они вставали очень рано, но сейчас небольшая уютная кухня была пуста. Только на столе Джона ждал завтрак: стакан молока и еще теплые блинчики. Впервые за два дня Джон улыбнулся. Конечно, старики просто не хотели его беспокоить расспросами. Ничего, вечером он сам все им расскажет, может быть, попросит совета. Только не сейчас. Сейчас ему нужно самому в себе разобраться.
Проглотив завтрак, Джон подхватил легкую куртку и вышел из дома. Прохладный утренний ветер нес с залива запах водорослей, солоноватой воды и рыбы. Джон шел быстро, песок забивался в ботинки, но он не обращал на это внимания. Преодолев полосу дюн, он вышел к воде. Легкая серебристая рябь покрывала поверхность залива. Вдалеке, на самом краю песчаного пляжа, виднелись силуэты женщины и ребенка, идущих вдоль кромки воды. Малыш веселился, отскакивая на сухой песок каждый раз, когда волна подбиралась к нему слишком близко. Он не выпускал руку матери, которая нетерпеливо одергивала его, когда он прыгал слишком резво. Джон смотрел то на молодую женщину, то на далекую линию горизонта, где небо становилось светлее воды. Ему хотелось раствориться в окружающей тишине, растворить в ней все свои печали. Джон пытался насытиться спокойствием природы, чтобы трезво и без эмоций оценить все произошедшее, решить, что делать дальше. Но чем дольше он сидел, ослепленный отражением солнечного света от водной глади и оглушенный безмолвием, нарушаемым лишь плеском волн, тем настойчивее возвращались воспоминания. Джону казалось, что в голове у него пришел в движение тяжелый маятник, с такой упрямой монотонностью сменялись в его мозгу две картины: тонкий профиль спящей Кэролайн, подсвеченный луной, и жесткие складки в уголках губ доктора Уэлш, когда вчера она говорила с ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});