Снег в Венеции - Николас Ремин

В зеркале Филомена Паска видела часть своей комнаты. Стол, за которым они будут завтракать, был накрыт продуманно и с любовью, язычки свечей в медных канделябрах подрагивали, потому что окно было еще не закрыто. Ничего, она еще успеет закрыть его – никому ведь не придет в голову пускаться в лирические излияния на сквозняке. А так все в полном порядке…

Правда, Филомену несколько смутил офицер, который постучал в ее дверь, как раз когда она собиралась ненадолго выйти из дома, чтобы подкупить кофе. Офицер хотел поговорить с Моосбруггером, но тот тоже вышел за покупками. Филомена без колебаний впустила офицера в квартиру Моосбруггера, чтобы он подождал там – императорские офицеры не имеют привычки воровать чужие вещи!

Когда Филомена Паска вернулась, Моосбруггер был уже дома – она увидела его сапоги перед дверью. Несколько погодя она услышала, как хлопнула входная дверь – это, наверное, ушел офицер. Их разговор с Моосбруггером вышел совсем коротким.

На очаге у Филомены Паски разогревался раковый суп – она была убеждена в том, что раковый суп увеличивает любовный пыл. Она заметила, что на столе недостает двух бокалов для вина, и решила постучать к Моосбруггеру – попросить бокалы у него, тем более что ей просто не терпелось поскорее увидеть соседа. Она вышла из своей квартиры, перешла через дворик, разделявший их жилища, и постучала в дверь. Когда из квартиры не ответили, она сама открыла дверь и вошла.

– Синьор Моосбруггер!

Филомена попыталась произнести это весело и даже игриво, но вышло не совсем естественно, потому чего голос у нее от непонятного волнения сорвался.

Когда ответа не последовало, она позвала соседа еще раз – громко и отчетливо:

– Синьор Моосбруггер!

И снова ей не ответили. Единственное, что она услышала, были одиннадцать звучных ударов часов на башне церкви Сан-Самуэле.

Она вошла в короткий коридор, остановилась и прокашлялась. Это был не обычный, а сценический кашель. В «Ла Фениче» его услышали бы даже в последнем ряду – на расстоянии ста метров он разбудил бы спящего. Но Моосбруггер, похоже, ничего не услышал.

Филомена Паска хотела уже повернуться и уйти, но ее остановил странный запах. Слабый, но противный. Он был ей знаком, но вспомнить откуда – она не могла. Как будто запах земли, влажной теплой земли, но с неприятной примесью… Может быть, какое-то пахучее лекарственное зелье? Но какое зелье мог пролить или просыпать Моосбруггер?

Филомена сделала шаг вперед и принялась осматривать комнату соседа.

Первое, что бросилось в глаза, – керосиновая лампа на столе. Ее свет падал на связку ключей, почти опустошенную бутылку вина и пару перчаток. Позади стола, словно вырезанный в стене, чернел прямоугольник окна, того самого, что выходило на Большой канал. Какое-то движение угадывалось за окном, но Филомена не могла ничего разглядеть: сквозь задернуты занавески до нее доносился лишь плеск волн у стены дома.

А еще мгновение спустя она увидела лежавшего на полу Моосбруггера.

Он лежал, словно спал, между столом и маленьким сервантом, в котором стояла посуда. Руки его с вывернутыми ладонями были раскинуты в стороны, глаза открыты. Казалось, он вот-вот заговорит. Но когда Филомена разглядела шею Моосбруггера, то поняла: он больше никогда не заговорит.

Порез на шее был узкий, черный, слегка блестящий. Не было необходимости подходить ближе, чтобы удостовериться – порез еще и глубокий. Верно, зарезали Моосбруггера так быстро, что он и пикнуть не успел.

Филомена Паска не стала кричать. Она лишь безмолвно опустилась на колени, как некогда на сцене оперного театра, откуда ее изгнали более двадцати лет назад. И впервые в жизни потеряла сознание…

Когда две минуты спустя она пришла в себя, в ногах была невероятная слабость. Филомена не смогла встать и на четвереньках выползла из квартиры Моосбруггера. Рот ее был перекошен от ужаса, прическа развалилась. Она закричала, лишь оказавшись на улице. Один из соседей отвел ее обратно в квартиру и отправил мальчишку-посыльного из лавки зеленщика на площади Сан-Бенедетто в управление полиции.

28

Новость о том, что в здании склада на улице Гарцони произошло преступление, застало Трона час спустя в траттории Гольдони за тарелкой ризотто с каракатицей. Траттория эта находилась в нескольких шагах от управления полиции, сотрудникам которого блюда здесь отпускались за полцены. Причина заключалась в том, что у хозяина траттории не было разрешения на продажу вина, а у полиции не возникало ни малейшего желания давать ему это разрешение; тем не менее вино он продавал – что позволяло всем предшественникам и нынешним коллегам Трона обедать здесь на весьма выгодных условиях.

Через полчаса Трон вышел из гондолы у палаццо Гарцони. Донесение, заставившее его немедленно отправиться на улицу Трагетто, было невнятным. Одно он понял: в здании склада произошло преступление.

Сержант, дожидавшийся на причале появления полицейской гондолы, протянул Трону руку, помогая сойти на берег.

– Труп обнаружила хозяйка этого дома, комиссарио, – первым делом доложил он. – Она в шоке, А в полицию об этом дал знать один из ее соседей. Труп в левой квартире.

– Кто на месте?…

– Гримани и Босси. Они в квартире.

– А женщина?

– Лежит в своей спальне. У нее соседка.

– Поговорить-то с ней можно?

Сержант пожал плечами.

– Потом, наверное, да Я вас к ней провожу.

– Вы знаете, как это произошло?

– Понятия не имею. Эта женщина хотела навестить своего жильца.

– И обнаружила труп?

– Так точно.

– Фамилия убитого Моосбруггер?

– Так точно.

Они прошли по коридору мимо склада. Перед приоткрытой дверью, из-за которой в коридор падала узкая полоска света, сержант остановился и отступил в сторону.

– Проходите, комиссарио. Гримани и Босси сидят на кухне.

Трон попал в узкий коридор, справа были две двери; из-за дальней доносились голоса – по-видимому, там и находилась кухня. Босси с Гримани сидели за кухонным столом, но при появлении Трона вскочили и отдали честь.

– Он рядом, – доложил старший по званию Гримани и указал пальцем в сторону соседней комнаты.

– Идите за мной и не забудьте взять лампу, – коротко приказал Трон. – Света потребуется как можно больше.

В комнату, где на полу лежал Моосбруггер, Трон вошел последним. Четыре керосиновые лампы Босси с Гримани поставили на полу, тело Моосбруггера было теперь хорошо освещено – ни одна деталь не могла ускользнуть от внимания комиссарио.

Человек, лежавший перед Троном на полу, имел мало общего с тем лощеным старшим стюардом с «Эрцгерцога Зигмунда», с которым Трон недавно познакомился. Вместо безукоризненной синей формы «Ллойда» на Моосбруггере были шерстяные брюки, покрытые пятнами крови, жилетка и рубашка без воротника. Голова была вся в крови. Роковой порез шел ровной дугой над самым кадыком – его явно сделали очень острым лезвием или бритвой. Пол был с небольшим наклоном, поэтому кровь стекла к стене, образовав маленькую лужицу у плинтуса.

Трон обратил внимание на то, что вся мебель стоит на своих местах – ни один стул не опрокинут, скатерть со стола не сорвана, ничего из посуды не разбито. Грубошерстный ковер лежал, как его положили когда-то давно. Ничто не говорило о том, что здесь произошла схватка. Нападение на Моосбруггера было совершено неожиданно.

В шкафу висели две пары брюк, пиджак и пальто, а элегантные форменные костюмы от «Ллойда» отсутствовали. Надо понимать, стюард носил положенный ему костюм только на корабле, а потом переодевался. Трон проверил карманы пиджака, однако ничего не обнаружил: ни мелких денег, ни документов, ни расчески. Две пары начищенных сапог стояли у изголовья кровати Моосбруггера, словно на выставке.

Таз на туалетном столе и стоявший рядом с ним кувшин для воды были пусты. Когда Трон приподнял матрас на кровати Моосбруггера, он ничего не обнаружил, кроме сурового серого одеяла с вензелем «Австрийского Ллойда». Очевидно, что крупных денежных сумм и важных документов Моосбруггер у себя дома не держал.

И в кухне ничто не привлекло внимания Трона. Как и в комнате Моосбруггера, окно здесь было едва ли не под самым потолком, да вдобавок еще зарешечено продольными металлическими прутьями – это доказывало, что в былые времена это помещение тоже использовалось под склад. На левой стене Трон увидел полки; на одной из них стояла большая фаянсовая кастрюля – ею пользовались, наверное, когда мыли посуду. В кастрюле, наполовину в грязной воде, стояли две высокие чайные чашки. Рядом с кастрюлей – тарелка и бутылка граппы, заткнутая пробкой. На полке лежали также хлеб и большой кухонный ноле Трон взял его и провел пальцем по лезвию. Оно было тупым и никак не подходило на роль орудия для убийства Моосбруггера.

Оставался еще платяной шкаф. Дверца его была чуть-чуть приоткрыта и легко распахнулась. На перекладине, тянувшейся во всю ширину шкафа, висели рубашки, форменные куртки «Австрийского Ллойда», пальто и нечто вроде шинели. Внизу, на самом дне, стояли сапоги, наполовину прикрытые висевшей одеждой. Здесь явно было что-то не так, как надо. Трон почувствовал это. И тут один сапог вдруг чуть сдвинулся с места.