...И белые тени в лесу - Мария Грипе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пробежалась глазами по книжным корешкам, думая разыскать поэму Оскара Уайльда, но здесь ее не было. В некоторых книгах на внутренней стороне обложки значилось имя Лидии Фальк оф Стеншерна. Над этим именем было написано другое – Клара де Лето. Этого имени Амалия никогда не упоминала, но ведь у Лидии до замужества была фамилия де Лето. Значит, Клара – это, наверно, ее мать, и на полках стояли те самые книги, о которых говорила Амалия и которые так много значили и для матери, и для дочери.
Я спросила Розильду о том, что она читает сейчас, надеясь, что она достанет Оскара Уайльда, мы с ней поговорим о «Балладе Рэдингской тюрьмы» и я спрошу про цитату, записку с которой нашла у себя в комнате. Я была почти уверена, что это она оставила записку, но Розильда показала мне совсем другую книгу – трагедию Шиллера [3] «Дон Карлос».
Когда я сказала, что не читала ее, Розильда написала в блокноте:
«Ты обязательно должна ее прочитать! Я тебе скоро дам».
Она прижимала книгу к себе, глаза у нее светились, я поняла, что для нее это много значит.
Потом Розильда захотела поиграть. Она закрывала мне глаза ладонями, я наугад вытаскивала с полки книгу и раскрывала в любом месте. Потом она убирала руки, и я читала ей вслух тот отрывок, который первый попадался мне на глаза.
Я достала том из собрания сочинений Рунеберга [4], мой взгляд упал на строки:
Скорбь и радость сердцеДелят на две части,Тонкой перепонкойЛишь разделены.Скорбь живет отдельно,Радость правит такжеУ себя в палатах.Мне не примирить их —Обе одинокоЦарствуют в глубинах.
Я на минуту прервалась, посмотрев на Розильду.
– Стихотворение называется «Радость и тоска». – сказала я. – Продолжать?
Она стояла, слегка отвернувшись в сторону, и кивнула, не глядя на меня.
Лишь она однаРаспахнула двериВ тонкой перепонке.Слились воедино,Ибо скорбь – блаженство,Радость же – унынье.
Закончив читать, я заметила, что Розильда стоит ко мне спиной, она лихорадочно что-то искала. Ее блокнот лежал на стуле возле книжной полки – я решила, что она не помнит, куда его положила, поэтому взяла блокнот и протянула Розильде. И тогда я увидела, что глаза у нее блестят.
– Розильда…
Она знаком показала мне, что не хочет разговаривать, и, отойдя немного в сторону, стала что-то писать, а потом плавным движением кинула мне блокнот, который я ухитрилась поймать на лету. Там было написано:
«Мне кажется, что я слышала… души твоей движенье… теперь я так этого жду».
Я перечитала фразу два раза и, ничего не поняв, вопросительно посмотрела на Розильду. Она озорно рассмеялась, выхватила у меня блокнот и написала в нем несколько слов. Затем протянула его мне, загадочно поблескивая глазами. Я прочитала:
«Единственный = Карлос = Карл?»
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Лишь немногие из тех, кого я знала, были такими же интересными и глубокими собеседниками, как Розильда. Вскоре я уже совершенно забыла о том, что она немая. Она писала почти с той же быстротой, что и думала, отвечала находчиво и остроумно. С Розильдой можно было поговорить обо всем на свете.
Держалась она удивительно просто – на самом деле никогда не подумаешь, что она вела такой замкнутый образ жизни. Во всяком случае поначалу, когда мы еще только хотели узнать друг друга получше, я ничего такого в ней не заметила. И только потом я поняла, что эта обособленность оставила в ней свои следы, но дело даже не в этом, тут были и другие обстоятельства.
Сама она, казалось, совсем не страдала от своей немоты. Она прекрасно владела собой и никогда не выпячивала этот недуг. Напротив, у меня сложилось такое впечатление, что Розильда считает, будто в ее немоте есть свои преимущества.
Однажды она написала у себя в блокноте известную цитату из Шекспира:
Слова летят, мысль остается тут;Слова без мысли к небу не дойдут [5].
Потом задумалась и снова взялась за блокнот:
«Мои слова остаются со мной. Мысли улетают, а слова я могу сохранить. Пойдем, я тебе что-то покажу!»
Она повела меня в одну из башенных комнат, это было круглое помещение, в котором стены с пола до потолка были увешаны полками. Посреди комнаты стояла маленькая табуретка. Розильда села на нее и взмахнула руками, показывая на стены. Затем написала в блокноте:
«Смотри, все, что вокруг, – это мои слова».
Взгляд у нее был загадочный. Я поняла, что раз она меня сюда привела, значит, очень мне доверяет. Розильда написала:
«Твои слова исчезают. Ты никогда об этом не думала? Если твой собеседник не слушает тебя, слова исчезают навсегда. А мои – остаются».
Я молча посмотрела на стены. Полки были уставлены блокнотами, в которые Розильда записывала свои беседы, здесь и хранились все ее слова, когда-либо обращенные к другим людям.
У нее превосходная память, объясняла Розильда, когда она смотрит на свои реплики, записанные в блокноте, она тотчас вспоминает, что ей на это отвечали, и таким образом фразу за фразой может восстановить в памяти весь разговор и пережить его заново.
«Ну как, нравится? – написала она. – Или, по-твоему, надо было выбросить эти блокноты?»
Нет, зачем же. И в то же время я слегка содрогнулась при мысли о том, что все слова, когда-либо кем-то произнесенные вслух, были бы вот так записаны! А может, это и хорошо? Тогда бы мы уж наверняка хорошенько обдумывали свои слова, прежде чем произнести их вслух.
– Это же никому не повредит.
Розильда серьезно кивнула. Ведь она и хранит их, потому что не хотелось бы забывать свои собственные слова. Сначала Розильда не относилась к словам так бережно, но потом жестоко за это поплатилась. Она глубоко задумалась и покивала головой.
Я поняла, что она намекает на свою немоту, и хотела было сказать, что если бы нам приходилось расплачиваться за каждое необдуманно сказанное слово, которое случайно сорвалось с языка, тогда бы все люди стали немыми, – но об этом я говорить не стала. Розильда уже думала о другом.
Она показала мне, что все блокноты расставлены на полках в определенном порядке, на каждом стоит год, месяц, день и даже время начала и конца разговора. Ну и конечно же, там было написано, с кем она разговаривала.
Свободного места на полках почти не осталось, но Розильда со смехом написала, что в замке есть еще много таких башенных комнат.
Для блокнотов с нашими разговорами у нее была специальная полка. И блокноты для меня тоже были отдельные. Как и для Арильда.
«И для твоего брата Карла, конечно, тоже».
Для разговоров с остальными Розильда использовала общий блокнот, а когда он заканчивался, начинала новый. Но наши беседы были такими интересными, что Розильде хотелось сохранить их отдельно. Она с довольным видом сообщила мне, что наша полка скоро заполнится до конца, потом кивнула на соседние, полупустые: в те годы она почти ни с кем не разговаривала.
Среди полупустых были так называемые «школьные полки», где хранились блокноты, оставшиеся с тех времен, когда в замке был учитель. Розильда и Арильд не ходили в обычную школу. У них были гувернантка и домашний учитель. В школьных блокнотах Розильда записывала ответы на вопросы учителя. Она немного полистала их, со смехом кивая на свои немногословные ответы.
Розильда считала, что сама себе была лучшим учителем. Ни один из преподавателей подолгу в замке не задерживался: всем им казалось, что здесь слишком тоскливо и одиноко, ни одного из них она так толком и не узнала.
Вот она и пыталась научиться всему сама. Например, иностранные языки – здесь ей никакой учитель не нужен. Она ведь все равно не может говорить, поэтому и произношению ее учить не имеет смысла. А вот читать и понимать книги Розильда и так умеет, этому она научилась сама.
Как правило, у них с Арильдом был один и тот же учитель, но некоторые уроки Арильду были неинтересны. Учить иностранные языки – это для него только время зазря терять. Он выучил самое необходимое из грамматики – ровно столько, сколько ему было нужно, чтобы с трудом читать своих любимых философов в оригинале. По философии у него был свой учитель.
Розильде тоже хотелось ходить на уроки философии, но Амалия ее отговорила. Философия – это не для молоденьких девушек. Розильда улыбнулась, вспоминая ее слова.
«Понятно, что дело было в общем-то не в самой философии, которая мне могла бы как-нибудь повредить. Это все из-за учителя. Он был красивым мужчиной».
И все-таки как бы то ни было, Розильда ухитрилась записать несколько бесед, которые украдкой вела с этим учителем. Она взяла блокнот и полистала, показав мне, какими обстоятельными были ее ответы на задаваемые им вопросы, – не сравнить с односложными фразами из остальных школьных блокнотов.
«Мы разговаривали о жизни, – написала она. – Это называлось „философия жизни“.
