Небеса нашей нежности - Анна Велозо

– Так значит, этот Августо твой… поклонник?

«О господи, – подумал Фелипе, – неужели моя дочь связалась с парнем, который ее бьет?» Он был знаком со многими женщинами, которых били мужчины. Тем не менее эти бедняжки все равно не хотели расставаться со своими возлюбленными. Фелипе молился, чтобы его дочь оказалась умнее и бросила этого негодяя.

– Да, наверное, его можно назвать моим поклонником, хотя я и не разделяю его чувства. Скорее он мой коллега. В киноиндустрии нормально показываться другим в нижнем белье.

– Наверняка это зависит от того, в каком фильме снимаешься, – с нажимом произнес Фелипе. – А в фильме определенного сорта я не хотел бы тебя увидеть. Тебе нужно вернуться домой, пока ты не пала еще ниже. Ты только на себя посмотри. Сидишь тут полуголая и избитая…

– Ох, это все из-за Селестины. Но это ты еще ее лица не видел. Ну я ей и врезала! – хихикнула Бель.

По лицу Фелипе скользнула улыбка. Ну хорошо, раз уж Бель так приспичило драться, то пусть она хотя бы побеждает.

– И ничего я не пала, – продолжила девушка. – Наоборот. Мне выпал уникальный шанс, и я за него ухватилась. Ты только представь, pai, сеньор Перейра сделает меня звездой! Мы уже записали пластинку – с самбой, которую я буду исполнять на карнавале. И все было бы чудесно, если бы я не поранила ногу и Селестина меня не избила. У меня зуб шатается, и я только надеюсь, что он прирастет обратно.

– Ох, Бель… – Сердце Фелипе сжалось от нежности.

Ему хотелось обнять свою малышку и подуть на ее ранки, как он делал, когда Бель была еще совсем маленькой.

– Прошу тебя, papai, поверь мне. У меня все в порядке, пусть тебе и кажется, что это не так. И ничего не говори mamae, умоляю тебя. Она меня притащит домой и запрет в комнате до Пасхи. Если тебе нужно что-то ей рассказать, сделай это уже после карнавала. Пожалуйста! – Бель, повинуясь порыву, употребила детское обращение «papai» – папочка – и говорила тем же тоном, что и в детстве.

И это помогло. Взгляд отца смягчился.

– Ну хорошо… – начал он.

Но тут в дверь постучали, а потом в комнату ворвался какой-то парень, не успела Бель сказать «Войдите».

– Вот деньги от patrao. – Августо немедленно перешел к делу. – И еще я принес тебе… Ой… – Он осекся. – Я вам помешал?

– Ни в коем случае. Заходи. – Бель махнула ему рукой и повернулась к отцу. – Это тот самый знаменитый сеньор Августо. – Она подмигнула. Они уже забыли о том недоразумении. – А это мой отец, excelentissimo [xl] сеньор Фелипе да Сильва.

Парень протянул Фелипе руку.

– Очень приятно, сеньор.

– Взаимно, Августо.

Фелипе этот юноша сразу понравился. У Августо было крепкое рукопожатие и открытая приветливая улыбка. Может быть, Бель оказалась не в такой уж плохой компании. Но почему она не одевается? Нельзя же принимать гостей в нижнем белье!

– Ну… эм… Тогда перейду к делу. Я принес тебе мазь для компресса. Ее приготовила женщина, у которой я снимаю комнату. Она лучше любого врача, поверь мне. Уже к послезавтрашнему дню все как рукой снимет.

– Спасибо, Августо.

– И еды я тебе принес, ее передала tia Мария. Я подумал, что в таком виде тебе не захочется выходить на улицу.

Конечно, он имел в виду синяки на лице Бель, но та сразу вспомнила, что сидит на кровати в нижнем белье.

– Пожалуй, оденусь.

Фелипе и Августо стыдливо отвернулись, когда девушка встала и набросила халат.

– Пожалуй, я вас оставлю, – сказал Августо и направился к двери.

– Нет-нет, оставайтесь. Мне уже пора, – возразил Фелипе.

– Честно говоря, вам обоим стоит уйти. Я очень устала. – Величественным жестом Бель указала на дверь.

Фелипе и Августо молча спустились по лестнице и, только выйдя из дома, расхохотались.

Глава 13

Это была жалкая церемония. Падре, согласившийся провести ее за ящик вина, скучал не меньше жениха и двух свидетелей – те получат за свои услуги по бутылке ликера. Служанка падре и пономарь маленькой церквушки сталкивались с подобным уже не в первый раз. Некоторые пары торопились придать своей связи хотя бы видимость пристойности. У них не хватало времени, чтобы подать заявление и уладить все бюрократические вопросы, связанные с заключением брака. И тогда бедные грешники спешно венчались, прежде чем причина их свадьбы не стала слишком очевидной. С этой парочкой дело обстояло не иначе. У служанки был наметан взгляд на определение срока беременности. И эта невеста уж точно ждала ребенка.

Хотя уже сорок лет прошло с тех пор, как республика объявила о разделении Церкви и государства и официально признавала только брак, заключенный государством, многим людям хватало и благословения священника. Они утверждали, что в этом случае сам Господь освящает союз мужчины и женщины, и их ребенок не является незаконнорожденным. По крайней мере, в глазах Бога и большинства их соотечественников, принимавших церковные браки.

Невеста была единственной из присутствующих, кого этот ритуал радовал. Остальные явно думали о своем.

Падре злился, поскольку венчание назначили на время, которое он обычно уделял дневному сну, и теперь он едва сдерживался, чтобы не зевнуть. Пономарь думал о просфорах в ризнице, которые уже начали покрываться плесенью от сырости. Служанка размышляла, не разогреть ли остатки обеда на ужин.

А жених вообще ни о чем не думал.

Голова Антонио была пуста. Он слушал шум воды в водостоках церкви, и ему хотелось в туалет. Он чувствовал запах еды, исходивший от служанки, и его немного подташнивало. Желудок переворачивался. Накрахмаленный воротник новенькой рубашки царапал подбородок, и приходилось прикладывать все усилия, чтобы не почесаться.

Словно издалека донесся голос падре. Возьмет ли он эту женщину в свои жены? «Да, возьму», – со скукой ответил Антонио.

Конечно, на самом деле он не хотел на ней жениться. Но друзья для того и нужны, чтобы помогать в трудный момент, верно? А его старая подруга как раз переживала трудный момент в жизни. Она забеременела, отец ребенка ее бросил, и теперь ей хотелось, чтобы ребенок родился в законном браке. Антонио объяснил ей, что ребенок, невзирая на их венчание в церкви, все равно будет считаться незаконнорожденным. Но его подругу это не переубедило. Ее семья и знакомые не обрадуются тому, что она втайне обвенчалась, но не отвернутся от нее. Все они были правоверными католиками, и для них венчание в церкви значило намного больше стандартной государственной процедуры заключения брака.

– Но они захотят со мной познакомиться, – говорил ей Антонио. – А к этому, дорогая моя Алисия, я не готов. Я не стану играть роль твоего мужа и уж точно не признаю твоего ребенка своим.

– Это и не нужно. Я скажу им, что ты уехал работать за границу.

– Говори им, что хочешь, главное, меня не впутывай. Я схожу с тобой к падре, раз для тебя это так важно, но не более того.

И вот теперь он стоит в этой жалкой церквушке в пригороде и клянется, что будет любить и почитать Алисию. Какой фарс! Он любил только одну женщину, но она от него отказалась.

Церемония – если это вообще так можно было назвать – предусматривала обмен кольцами. Алисия купила простые узкие обручальные кольца, а теперь новобрачным нужно было надеть их друг другу на палец. Антонио внутренне содрогнулся, думая о символической подоплеке этого обычая, но подыграл падре.

– Теперь вы можете поцеловать невесту, – сказал священник.

Алисия выжидательно посмотрела на него. Ей действительно хотелось, чтобы он ее поцеловал? И во что он только ввязался?

Антонио чмокнул подругу в щеку и повернулся к падре.

– Все, мы закончили? Мы можем идти?

Да, могли.

Перед церковью стоял «бугатти» Антонио. Несмотря на дождь, вокруг столь необычного автомобиля собралась стайка детей, с любопытством глазевших на диковинку. Вряд ли в округе встречались такие машины.

Антонио побежал вперед и открыл дверцу, затем за ним последовала Алисия, и, хотя бегала она удивительно быстро, девушка промокла до нитки. Белые туфельки – Алисия действительно нарядилась в белое, как настоящая невеста, – испачкались, прическа была безнадежно испорчена. И все же она сияла. Антонио едва мог это выносить. Он сорвал обручальное кольцо с пальца и выбросил в окно. По крайней мере, кто-нибудь из детей сегодня порадуется.

Но Алисия пребывала в неизменно прекрасном настроении. Она даже уговаривала Антонио выпить с ней за «этот знаменательный день», но он высадил девушку у ее дома и уехал.

Квартира оказывала на него гнетущее влияние. Может быть, все дело было в том, что живописный вид на бухту и бездонное небо закрывала густая пелена дождя и в комнате царил полумрак. Антонио щедро плеснул себе коньяка и выпил все залпом. Потом он налил себе еще и сел в свое любимое кресло. Читать было темно. Проклятый дождь! Зажигать свет ранним вечером – такое он делал в последний раз только в Европе, да и то зимой.