Живое предание - Иоанн Мейендорф

Абсолютные достижения, абсолютные победы, так же как абсолютные поражения, бывают только на духовном уровне; и ни победы эти, ни поражения не бывают обязательно признаны «миром». Евангелие не есть история успеха, и Христос не обещает успеха Своим ученикам. Собственный Его подвиг состоял в том, что он «отнял силы у начальств и властей» (Кол. 2:15), а не в революционном перевороте мира, не в улучшении его по сравнению с прежним его состоянием. Долгом нашим несомненно является участие в жизни мира и в поисках вместе с ним «лучших» решений или «наименьших зол»; но при этом мы должны также руководствоваться не только хорошо известными библейскими текстами о всеобщем спасении, но и мудрыми словами Екклезиаста: Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? (Еккл. 1,3). Если к нашим крайне серьезным экуменическим документам мы добавим немного бесстрастности и немного юмора, мы сделаем их более интересными для среднего читателя и, конечно, более богословски уравновешенными и менее триумфалистскими. Политических идеологов и доктринеров такой подход может, конечно, разочаровать, но, прислушавшись к миллионам молодых людей вокруг нас, мы можем с уверенностью сказать, что время догматических политических идеологий для большинства из них уже прошло. И ищут они не еще одну более радикальную идеологию, а человечную Истину. А что же человечнее, чем Евангелие Иисуса Христа?

Как христиане, мы не первые подумали о «единстве человечества» в связи с «единством Церкви». Начиная с Константина и в течение всех Средних веков христианская Церковь как на Востоке, так и на Западе, отказавшись от эсхатологизма раннего своего периода, считала, что Царство Божие нужно не только «ожидать», но и «строить». Между «священным» и «профанным» не существовало никакого различия. Ведь искупление принесено всему человечеству, и поэтому человечество должно быть не только объединено в сакраментальном общении, но и составлять единое общество, жизнь которого руководится Евангелием. Эти средневековые христианские идеи были по–своему верны, и некоторые из них действительны и в наши дни. Но теперь, когда кон–стантиновский период отошел в прошлое, мы можем определить, в чем он был богословски не прав, а именно: 1) в уверенности, что власть Христа может отождествляться с политической властью государства, и 2) в том, что универсальность Евангелия можно выразить в политических терминах. Сегодня мы готовы похоронить христианские империи и государства, но освободились ли мы полностью от ошибочных аспектов их богословия? Задать этот вопрос — значит указать на то, что богословие многих из наших «секуляристов» есть на самом деле богословие Константина, Юстиниана и Гильдебранда, хотя располагают они совсем другими средствами и предлагаемые ими методы тоже, конечно, иные. Однако основная мысль та же самая. Они хотят так определить христианство, чтобы оно разрешило проблемы этого мира, чтобы оно стало «актуальным», понятным современному «секулярному человеку», хотят использовать «секулярные» способы для достижения цели, поставленной другими. Но как же тогда быть с ответом Иисуса Пилату: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня (Ин. 18:36)? И как быть с демоническими силами, которые постоянно нас искушают (богаты ли мы или бедны, преследователи или преследуемые) властью, хлебом и легкими, «чудесными», т. е. утопическими, решениями?

Христианство уже достаточно пострадало оттого, что отождествляло себя с силой, с государством, с деньгами, с «истеблишментом». Многие из нас справедливо хотят освободить его от этих сомнительных союзников. Для того чтобы обрести истинную свободу, Церковь должна вновь стать сама собой, а не просто перейти из одного лагеря в другой.

Raison d'etre[100] «Веры и порядка» заключается в том, чтобы помочь нашим Церквам это осуществить. Не боясь диалектического конфликта среди нас, или между нами, или между нами и другими, давайте смело и честно высказывать свои мысли, не соглашаясь, если это нужно. Мы сейчас переживаем исторический момент, когда от «Веры и порядка» требуются не просто специальные знания в тонких богословских вопросах, но веское слово о том, чем озабочены все. Слово это должно придать истинное христианское значение нашему нужному и теперь неизбежному вмешательству в дело поддержки и помощи этому миру, этому обществу, этому человечеству, чтобы сделать их более праведными, более человечными. А это значение можно найти только в свете здоровой эсхатологии.

3. Эсхатология

Единство Церкви и единство человечества в высшем смысле и в полной мере совпадут только в свершении Царства Божия, и не раньше. Только в этой перспективе можно справедливо говорить, что единство Церкви есть предвосхищение единства человечества. Однако в Евхаристии уже сейчас возможно вкушать самую реальность будущего единства, которое будет не просто человеческим примирением и товариществом, а единством в Боге в полноте истины, в радости Царства. Евхаристия, как и вся литургия, в контексте которой она совершается, есть избавление от детерминизма этого мира, от животного существования, завершающегося смертью, от ограниченности и разочарований, с которыми мы, как христиане, встречаемся в этой жизни. Евхаристическое богослужение — это реальная возможность христианам «вернуться домой», поскольку они в силу своего Крещения являются гражданами Царства Божия, а не мира. Эсхатология Евхаристии есть освобождение, опытное познание победы, уже одержанной, подтверждающей слова Христа: В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир (Ин. 16:33). Эти слова исполняются на пути христианина к Царству Божьему. Мы верим, что это происходит не только эмоционально и субъективно, но совершенно реально, какими бы «жестокими» ни казались эти слова в глазах мира.

Евхаристия есть бегство не от реальности, а от рабства, от так называемых «необходимостей» мира, от детерминизма рациональности и потому победа над «начальствами и властями». Неудивительно, что значение богослужения как освобождения лучше всего понимают те христиане, которые отвержены миром, преследуемы, гонимы или подвергаются сегрегации — в коммунистической России или в черных гетто Америки. И я думаю, что именно к такому пониманию богослужения придут в конце концов все те, кто сегодня ищет отделения христианства от государства.

Поэтому Евхаристия, как событие эсхатологическое, есть «место» единства. Но Христос не только Омега, цель истории, Он также и Альфа. В Нем и начало, и конец. Это значит, что для христиан «последнее» не будет столь же «новым», каким оно явится миру. Судия «Последнего Дня» — уже теперь признанный нами Господь. Церковь держится апостольской веры и потому, что она знает о сотворенных Иисусом Христом делах от апостолов, и потому, что апостолы будут сидеть на двенадцати престолах и судить двенадцать колен Израилевых. Сохранение апостольской структуры Церкви не есть лишь консервативная реакция (как бы правомерна ни была здесь консервативность), но и эсхатологическая необходимость. Только те церковные структуры действительно необходимы, которые имеют эсхатологическое измерение. Так, например, тс из нас, кто настаивает на необходимости «апостольского» епископата, должны также показать эсхатологическое значение епископата. И здесь речь идет не только о практическом требовании по отношению к «миру». Альфа и Омега — едины; и этому единству Христос обещал, что врата ада не одолеют его. Но поскольку Евхаристия есть явление эсхатологическое par excellence, то только для нее и через нее открывается нам то, что в церковном строе действительно эсхатологично и потому необходимо для того, чтобы Церковь была Церковью. Об этом и спорили так долго Восток и Запад. Нужна ли Церкви вселенская структура, хотя она не определяется непосредственно Евхаристией (как определяется ею структура Поместной Церкви с епископом во главе)? Есть ли эсхатологическая необходимость в построении Вселенской Церкви вокруг вселенского «наместника Христова»? Находится ли «преемник Петра» только в одной конкретной Церкви, или же он есть в каждой поместной общине, которая через Евхаристию есть Церковь кафолическая, т. е. вся полнота Церкви в данном месте?

Ясно, что в богословском отношении этот спор — тот же, что спор об истории Церкви и единстве человечества. Евхаристия может совершаться только в определенном месте, но совершается она за весь мир. Кроме того, после пребывания в Царстве Божием христиане посылаются в мир для приготовления его к тому, чтобы стать Царством Божиим. Для достижения этой цели они должны действовать совместно, пользоваться теми средствами, которые предоставляет мир, говорить на понятном «секулярному» человеку языке, а на более глубоком, онтологическом уровне — взять на себя мир как творение Божие, в том числе, как мы знаем, и «грехи мира», ради его искупления.