Поцелуй Ледяной розы (СИ) - Рябинина Татьяна

В состав аббатства, кроме мужского монастыря святого Иоанна, входил Большой монастырь для девственниц, госпиталь, приют для прокаженных и монастырь для кающихся грешниц, где могли жить не только монахини и послушницы, но и состоятельные женщины, решившие на время удалиться от мирских забот. Именно там герцогиня Алиенора намеревалась провести остаток жизни, не принимая, тем не менее, монашества.

- Что будет делать Анри, когда мы окажемся в аббатстве? – спросила Мэрион Хьюго, ведущего его лошадь.

- Я думал об этом, - нахмурился Хьюго. - Все знают, что это не ваша личная служанка, а нанятая на время. Мы скажем, что у нее родня поблизости, к которой она и отправится. Якобы. Анриетта уедет, а ночью в мужской монастырь вернется Анри. Попросит убежища как несправедливо обвиненный в преступлении.

- Его не выдадут?

- Нет. Это давний обычай – просить защиты у алтаря церкви. Находясь в монастыре, он будет в безопасности. А вы сможете видеться.

- Разве о такой жизни я мечтала? – горько усмехнулась Мэрион.

- Будем молиться и надеяться, что все изменится.

- Только это и остается.

- Приветствую вас в стенах Фонтевро, высокочтимые дамы, - произнесла она тоненьким голоском, никак не вязавшимся с ее мощным сложением. – Кельи для вас и ваших служанок приготовлены. Вы сможете принять ванну и отдохнуть, а потом всех ждет трапеза. Надеюсь, ваша жизнь здесь будет спокойной и благочестивой.

Неужели молодые девушки, которые не собираются становиться монахинями, добровольно готовы спрятаться за этими стенами, с недоумением подумал Анри. Ну ладно Мэрион, ее вынудили обстоятельства. Или некрасивая и уже не слишком молодая леди Джоанна. А миловидная и совсем юная Айрис? Или такова была воля ее родителей, которые надеялись таким образом уберечь дочь от соблазнов до замужества?

- Мать Эжени, - выступила вперед Мэрион. – Моей служанке, к сожалению, завтра утром придется продолжить путь. Она была со мной лишь по дороге сюда. Ее родные живут в Шиноне. Возможно, найдется какая-нибудь послушница, которая согласилась бы прислуживать мне?

- Разумеется, - кивнула аббатиса. – Мы кого-нибудь для вас подыщем. А пока вашей служанке надо набраться сил.

Анри готов был покинуть Фонтевро сразу же, чтобы уже утром вернуться и явиться к аббату мужского монастыря. Пусть даже без отдыха – лишь бы не проводить еще одну мучительную ночь наедине с Мэрион. Но это показалось бы всем слишком странным – чтобы женщина отправлялась в путь с вечера, да еще без сопровождающих. Он бросил короткий умоляющий взгляд на Хьюго, но тот едва заметно покачал головой: ему предстояло ночевать в мужской обители.

Впрочем, опасения оказались напрасными. Анри уснул сразу же, едва улегся на скамью – такую же узкую и неудобную, как в Барфлёре. И проснулся, когда зазвонили колокола, созывая монахинь и послушниц на раннюю утреннюю службу.

- Давайте договоримся, Анри, как мы с вами будем видеться, - сказала Мэрион, помогая зашнуровать блио и пристроить грудь, с которой ему предстояло прожить еще несколько часов.

- Как только я устроюсь, найду возможность дать вам знать. По крайней мере, мы будем рядом.

- Я хотела быть с вами рядом совсем иначе, - слегка покраснев, вздохнула Мэрион, и Анри сжал ее в объятьях.

- Я хочу верить, что когда-нибудь это случится. Герцогиня рассказывала мне о судах любви. На одном из них решили, что любви в браке быть не может. А я в это не верю. И очень хочу, чтобы вы были моей женой, Мэрион.

- И я хочу быть вашей женой, - на ее глаза навернулись слезы. – Но боюсь, что это невозможно. Если вас не оправдают, вам так и придется скрываться. А если все узнают о том, что на самом деле мой отец убил Готерта и что он виновник смерти вашей матери… Тогда наше имя будет опозорено. И ваш отец никогда не согласится принять меня как невестку. Да и вы…

- Не говорите так, Мэрион, - Анри поймал губами слезу, побежавшую по ее щеке. – Даже если мой отец… но я ведь знаю, что вы ни в чем не виновны. Почему же вам отвечать за его грехи?

- Вам пора… - Мэрион всхлипнула и спрятала лицо у него на груди, смяв пух. – Лучше уехать, пока все в церкви. А куда вы денете осла? Не бросайте его в лесу, волки съедят.

- Оставлю в ближайшей деревне. Не прощаюсь, Мэрион! До встречи!

Вскарабкавшись на осла, Анри выехал за ворота монастыря и тут же услышал тихий свист из ближайших кустов. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он спешился и юркнул в заросли.

- Думаю, уже не увидимся, - Хьюго обнял его. – Сразу после мессы мы отправляемся в Вернёй. А может, и вообще больше никогда не встретимся. Но я рад, что познакомился с вами, Анри. Буду вспоминать о вас.

- И я, Хьюго.

- Постарайтесь поменьше попадаться кому-либо на глаза, пока не избавитесь от женского платья. Да и потом тоже. Лучше будет, если в аббатство вернетесь к вечеру, когда уже стемнеет. Не называйте свое имя, когда будете разговаривать с настоятелем. Упирайте на то, что вас оклеветали, обвинили в том, чего вы не совершали, просите защиты. Но будьте готовы к самой тяжелой работе.

- Лучше тяжелая работа, чем смерть. Но вот сколько мне придется пробыть здесь? Как знать, что, если всю жизнь?

- Вы можете забрать Мэрион, Анри, и уехать с ней туда, где вас никто не будет знать.

- Верхом на осле? – с горечью спросил он. – Что я могу дать ей, кроме своей любви? Жизнь в нищете? Мне все равно, кто ее отец, но не все равно, чьей женой я предложу ей стать: рыцаря или беглого преступника.

- Не теряйте надежды, Анри. Мы все будем молиться: вы, я, Мэрион. Я верю, что Господь вас не забудет.

Наконец они распрощались, и Анри двинулся через поле к деревне. Заходить в нее он не решился. Оставил осла у околицы и, обойдя вокруг, углубился в лес. Там он снял женское платье, аккуратно свернул его и спрятал в дупле приметного дуба – на всякий случай. С собой у него было лишь немного денег и небольшой узелок с парой кусков хлеба и сыра – остатками вечерней трапезы.

Начало смеркаться, и Анри отправился в обратный путь к аббатству. Когда он добрался до ворот, они уже были закрыты. Но монах-привратник сжалился над ним, впустил и даже подозвал послушника, приказав ему отвести путника к отцу Мэтью – настоятелю мужского монастыря.

‍

Выслушав Анри, тот задумался, то потирая подбородок, то ероша венчик седых волос вокруг тонзуры.

- И в чем тебя обвиняют, сын мой? – спросил он.

- В убийстве.

- И ты можешь поклясться перед алтарем, что не совершил его?

- Да, конечно, святой отец. Но я не могу оправдаться, потому что находился рядом с местом убийства. И видел, кто это сделал.

- И никто не может свидетельствовать в твою пользу? – бледные, словно выцветшие, глаза настоятеля пристально смотрели на Анри.

- Один человек был со мной, но…

- Женщина? – понимающе кивнул отец Мэтью. – И ты не хочешь, чтобы кто-то узнал об этом? О том, что она была с тобой?

- Да, женщина. Но дело не в том. Это дочь убийцы. Даже если она осмелится, ей никто не поверит. Отец хотел выдать ее замуж за того… за убитого.

- Не понимаю, - настоятель нахмурился. – Тогда зачем было его убивать?

- Это долгая история, - покачал головой Анри.

- Я должен знать. Или не смогу тебе помочь.

Выслушав его рассказ, настоятель надолго задумался.

- Если уж сама герцогиня Алиенора не смогла выручить тебя… Ты можешь оставаться здесь столько, сколько потребуется. Возможно, Господь подскажет тебе выход из этого положения. Иногда оно выглядит безнадежным, но решение оказывается намного проще, чем кажется, надо только подождать. Послушник отведет тебя к брату Лоуренсу, эконому. Он покажет тебе келью и определит твою работу.

Дни побежали один за другим, похожие, как две капли воды. Анри выпало послушание на конюшне, работа грязная и тяжелая. Но он был даже рад, поскольку не оставалось ни сил, ни времени на долгие печальные размышления. Ни о Мэрион, ни о будущем. Работа, длинные церковные богослужения, сон урывками – вот и вся его новая жизнь. Иногда он или Мэрион оставляли знак, рисуя мелом крест в проеме стены, разделявшей мужскую и женскую половины Фонтевро. И тогда ночью они встречались в условленное время и в условленном месте неподалеку от обители. Свидания эти были нечастыми и короткими – и вовсе не потому, что им не хотелось друг друга увидеть. Напротив, держать себя в руках, не преступая границы дозволенного, с каждым разом становилось все труднее.