Рандеву с Валтасаром - Чингиз Абдуллаев

БРЮССЕЛЬ. 17 ИЮНЯ

Столица Бельгии встретила их сурово. Дронго много раз бывал в Брюсселе, но подобного никогда не видел. В город были стянуты многотысячные полицейские силы. На улицах выстроились живые изгороди из охранников порядка. Были задействованы даже женщины-офицеры. На площадях дежурили инспекторы-кинологи с овчарками. Английские болельщики, известные всему миру своим буйным нравом, умудрились отличиться и на этот раз, превратив города Бельгии в арену непрерывных столкновений с полицией и с болельщиками других команд.

Участников «Литературного экспресса» распределили по нескольким отелям, и одна группа попала в отель «Ван Белль», находящийся несколько в стороне от центра, в арабском квартале. Почти сразу произошло неприятное происшествие: у латышского писателя Мариса Чаклаиса украли паспорт и деньги. Когда более ста человек путешествуют по Европе, по самым многолюдным городам, подобные эксцессы вероятны. Чаклаису еще повезло. Он был очень известным писателем, которого знали в посольстве Латвии, к тому же его дочь работала в латвийском посольстве, аккредитованном в Риме. В течение одного дня Чаклаису выдали дубликат паспорта, однако настроение у многих литераторов было испорчено. Беспорядки прокатились по всей Бельгии и вылились в небывалые столкновения с полицией не только английских болельщиков, но и фанатов из Германии, Турции и Дании.

Утром семнадцатого числа Дронго смутился вниз, намереваясь пройти к центру города. Он договорился с российскими писателями Мураевым и Харламовым встретиться у ратуши, чтобы пригласить их в известный ему греческий ресторан. Ресторан находился рядом с небольшой скульптурной группой, изображающей процессию слепых, словно сошедших с картин средневековых мастеров.

Дронго пришел на центральную площадь раньше времени и обнаружил сидевших в одном из баров представителей иберийских литератур. Среди них была супружеская пара — Альберто Порлан с женой. Рядом сидели Карлос Казарес, Инес Педроса и представитель Андорры Альваро Бискарги. Когда Дронго подсел к ним, они пили пиво.

— Здесь очень красиво, — восторженно сказал Альберто Порлан, — но я жду свидания с Санкт-Петербургом. Для меня это особенный город. Место, где творил мой любимый писатель Федор Достоевский.

— Вы не были раньше в Ленинграде? — поинтересовался Дронго.

— Никогда. — ответил Альберто, — мы с женой мечтаем там побывать.

— Это прекрасный город, — сказал Казарес, — я был там двадцать лет назад.

— А у вас в стране знают испанскую литературу? — спросила Мария Глория.

— Если вы спрашиваете про Сервантеса или Лопе де Вегу, то, конечно, знают, — кивнул Дронго, — но у нас знают и Кальдерона, и Кеведо.

— Франсиско Кеведо — мой любимый писатель, — оживился Альберто.

— А из современных у нас читают и Гойтисоло, и Камило Хосе Селу, — сообщил Дронго.

— У нас в Испании к нему неоднозначное отношение, — признался Альберто.

— Вы хорошо знаете испанскую литературу, — сказала его супруга.

— Я люблю вашу литературу. И, конечно, люблю испаноязычных авторов из Южной Америки, — заметил Дронго. — Среди моих любимых писателей много великих имен — Габриэль Гарсиа Маркес. Хорхе Луис Борхес, Мигель Отеро Сильва, особенно нравится его «Лопе де Агирре», Алехо Карпентьер, Марио Варгас Льоса, Карлос Фуэнтес, Марио Бенедетти, ну и конечно бразилец Жоржи Амаду. Я могу долго перечислять своих любимых писателей.

— Неужели вы их читали? — спросил восхищенный Казарес.

— Конечно, вы помните «Лавку чудес» Амаду? Он называл интеллектуалами людей утонченных и известных.

— Помню, — засмеялся Казарес, — он еще говорил о том, что они должны быть хорошо осведомленными людьми.

— А что вы знаете о португальской литературе? — ревниво спросила Инес Педроса, поэтесса из Португалии. Невысокая женщина со светлыми крашеными волосами и несколько расплывшейся фигурой: она была хорошо известна у себя на родине.

— Надеюсь, что ваши писатели Саррамаго и Редол так же известны у меня в стране, как и у вас, — улыбнулся Дронго.

— Я закажу еще пива, — поднял руку Альберто Порлан.

— Мне только апельсиновый сок, — попросил Дронго.

— Жаль, что Андорра не может похвастаться такими именами, — пробормотал Бискарги.

— Зато вы на стыке двух литератур и двух культур, — возразил ему Дронго. — Я помню, как во время посещения Андорры купил книгу Астуриаса «Война конца света» на английском языке.

— Да, — вежливо согласился Бискарги, — у нас продают книги на разных языках.

— А вот на испанском я не смог прочесть Варгаса Льосу, его «Глаза погребенных», — продолжал Дронго, но, думаю, найду эту книгу на английском.

Бискарги кивнул.

— О чем вы говорите? — спросил Альберто, закончив разговор с официантом.

— О литературе, — улыбнулся Дронго, — Альваро говорит, что в Андорре много читают, но сожалеет, что у них не было своего Сервантеса.

— Своего Сервантеса не было ни у кого, — поднял палец Альберто. — это был великий человек и великий писатель. Какой мощный образ он создал!

Официант принес сок и пиво. Дронго, выпив сок, попросил разрешения оплатить счет.

— Не нужно, — великодушно сказал Альберто, — мы все оплатим сами.

— Разрешите. — настаивал Дронго, — мне было очень приятно пообщаться с такими известными писателями как вы.

Он передал официанту деньги и поднялся. Откуда было знать этим испанским интеллектуалам, что Дронго никогда и ничего не говорил просто так. Откуда им было знать, что сегодня в разговоре с ними он проверил некоторые факты, на которые давно обратил внимание.

Творческий метод Дронго был достаточно сложен, но в то же время наиболее эффективен. Большинство людей предпочитает молчать в общении с незнакомцем, полагая, что так можно сохранить собственные тайны, узнав чужие. Разговорить подобных людей достаточно сложно, и Дронго никогда не пытался это делать. Наоборот, он начинал говорить сам, наблюдая, как люди реагируют на его высказывания, заставляя собеседников терять бдительность и либо соглашаться с его мнением, либо его опровергать. И на основе наблюдений он делал конкретные выводы. В любом случае он был достаточно коммуникабелен, чтобы вступать в контакты с любым собеседником.

Он спустился вниз и прошел к оперному театру, за которым находился греческий ресторан. У скульптурной группы, стоявшей в нескольких метрах от входа в ресторан, его ждали Мураев и Харламов. Весело поприветствовав ожидавших его российских писателей, Дронго первым вошел в ресторан и попросил хозяина принести меню. Они сели за столик, стоявший на улице, и для начала заказали себе по порции королевских креветок.

Харламов был относительно молодым человеком, но носил большую окладистую бороду и внешне походил на землепашца, сошедшего с картин русских реалистов прошлого века. На самом деле это был высоко образованный, начитанный человек; он работал в МГУ и уже подготовил докторскую диссертацию по творчеству Пришвина.

Михаил Мураев был одним из самых известных российских писателей. Прожив сложную жизнь, он начал публиковаться в довольно зрелом возрасте и был известен своим особым, скрупулезным отношением к стилю и слову.

Обед был в разгаре, когда речь зашла о чеченской войне, продолжавшейся в России.

— Мне кажется, это трагическая ошибка, — заметил Дронго. — Дело не в том, что мне не нравится, когда похищают людей или отрезают им пальцы и отрубают головы. Дело в том, что нельзя бомбежками и артобстрелами решить проблему целого народа. На место одного убитого встают двое мстителей, поэтому эта война никогда не кончится.

— В некоторые моменты нужно забывать о правах человека, когда речь идет о достоинстве нации, — сурово сказал Харламов.

— Это уже было в истории, — заметил Дронго, — был такой человек по фамилии Шикльгрубер, который говорил, что его не интересуют права чехов или поляков. Ему важнее обеспечить достоинство немецкой нации, прорвавшись к Данцигу и в Судеты. Вы помните, что потом он стал известен как Гитлер?

— Я совсем не то имел в виду, — обиделся Харламов. — Постоянные похищения людей, взрывы в Москве, другие террористические акты — все это не Чечня?

— Еще никто не доказал, что взрывы осуществляли действительно чеченцы. Они им нужны меньше всего. Что касается похищения людей, то я абсолютно солидарен с вами и считаю всех мерзавцев, виновных в подобных бандитских акциях, независимо от национальности, преступниками и негодяями. Но при чем здесь целый народ?

— А как обеспечить порядок? — горячился Алексей Харламов. Ведь им давали возможность самостоятельно строить свою жизнь. И чем это кончилось? Вторжением в Дагестан?

— Нужно отделять виновных от всего народа. — убежденно сказал Дронго. — и мне кажется правильным, если чеченцы сами будут наводить порядок у себя дома. Все равно, рано или поздно, придется вернуться именно к подобному варианту. Ничего другого предложить невозможно.