Время перемен - Евгений Васильевич Шалашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не стал убеждать тетушку, что жители коммуны невинны, все равно не поверит, да у меня у самого на этот счет есть сомнения.
Выпив стакан чая, решил попросить у тетушки второй, погорячее, почувствовал, что мне в ногу тычется нечто твердое. Ох ты, а это же Васька!
Посадив кота на колени, принялся гладить его шелковистую шерстку, а он, басовито заурчав, вытянулся во весь рост. Поглаживая Василия, понял, чего же мне не хватало в этой жизни – простого домашнего уюта, пения котика. А еще я вдруг понял, что чужая женщина, бывшая теткой Володьки Аксенова, стала моей кровной родственницей. Эх, сюда бы еще Наташку. Сидела бы здесь, чай пила. Я бы ей даже котика уступил.
Глава одиннадцатая. Автограф императора
В кои-то веки у меня выдался отпуск – целых три дня. Пока партактив губернии, а также задействованные сотрудники милиции «шуршали», занимаясь проверкой задержанных, я отдыхал – гулял по городу, разговаривал с народом о сути и проблемах новой экономической политики, ходил с тетушкой Степанидой на рынок. Купил, кстати, ей мешок муки, подсолнечного масла, настоящего чая и сахара.
Встречались знакомые, но больше попадалось крестьян, приезжавших в губернский центр по каким-нибудь бюрократическим делам, или на рынок, или просто, ищущих по зимнему времени подработку – дрова поколоть, снег с крыш почистить, а те, у кого уцелели лошади – перевезти что-нибудь, а то и прокатить с ветерком новоявленных буржуев, желающих покрасоваться перед девушками.
Я тоже занимался хозяйственными делами – почистил от снега двор, починил покосившуюся дверь в дровяном сарайчике, а обнаружив, что он почти пустой, поговорил, на рынке с мужиками, а наутро, когда мы с тетушкой только-только проснулись, на двор привезли распиленные и расколотые дрова – и сарайчик доверху забили, да еще и поленницу сложили. И обошлось мне все удовольствие в сто тысяч. Тетушка причитала – мол, можно бы и дешевле, тыщ за тридцать, если только бревнышки привезти, а мы бы их сами и распилили, а коли любимый племянник бы чурбаки расколоть не успел, она бы уж как-нибудь дотяпала. А уж то, что за укладку в поленницы Вовка заплатил лишние пять тысяч, так это расточительство, и от соседей стыдно. Но мне, сколько себя помню, работать руками лень, а если есть деньги, так лучше я заплачу. И тетушке хорошо, и мужики довольны.
Но самое большое счастье случилось на третий день, когда тетка договорилась о бане, в которой я не бывал со времен Архангельска. Нет, вру, в Смоленске мы с Артузовым ходили в городскую баню, но мыться приходилось то в ванной, а то и вообще, «фрагментарно», в тазу или в корыте. Жаль, париться пришлось одному, а куда лучше бы улечься на полке, да чтобы тебя охаживали веничком (даже и мысли нездоровые появились – кто бы меня охаживал, но проговаривать вслух не стану).
Намывшись, вышел в предбанник и, развернув белье, выданное тетушкой, рассмотрел на подоле рубахи и на кальсонах лиловый штамп, утверждающий, что это «Каз. бѣлье 282 Черепъ. Пехъ. полкъ» понимающе хмыкнул – во все времена солдаты меняли казенное имущество на самогон, потом сообразил, что это мое собственное белье, в котором пришел с фронта. Беда, а ведь в памяти это должно быть вбито, как и «шестьдесят пять – двести двадцать восемь». Надеюсь, расшифровывать эти цифры не нужно?
В полнейшем умиротворении – и на хрена мне теперь какой-то Париж, где бани нет? – пошел в дом тетушки, пить настоящий индийский чай с оладушками. И, как это водится, не успел я допить четвертый стакан, как в дом пожаловал незваный гость – мой бывший начальник.
– Здравия желаем, – поздоровался товарищ Есин, входя в комнату. Увидев меня, распаренного и счастливого, виновато улыбнулся: – Владимир Иванович, прощения прошу, что отвлекаю.
Раздеваться начальник череповецкого губчека не стал, давая понять, что он ненадолго, и по делу, но шинель расстегнул.
– Присаживайтесь, – предложил я. – Чай?
– Как говорят: «Чай без вина, пей без меня», – улыбнулся Есин, снимая таки шинель и шапку, а покосившись на тетушку, вздохнул. – Ну, если в хорошей компании, то можно и чаю выпить. Но я бы покурил лучше.
Только Николай Харитонович уселся на лавку и вытащил из кармана портсигар (раньше, сколько помню, не пользовался), как мы услышали недовольное покашливание тетушки:
– Кхе-кхе.
Есин испуганно уставился на хозяйку дома, а я и сам не враз понял – чего это она, потом вспомнил:
– Николай Харитонович, так старообрядцы мы, нам курить не положено и дым дьявольский вдыхать тоже.
– А… – растерянно протянул начальник губчека, и уже собрался убрать папиросы обратно в карман, как тетя Стеша пробурчала:
– Так курите уж, что с вами поделать.
– С нехристями, – добавил я со смешком.
– С такими вот…
Тетка демонстративно задернула занавесочку, прикрывая домашний киот, а входную дверь напротив, открыла и мой бывший начальник с удовольствием закурил. Судя по дыму, он по-прежнему предпочитал набивать в гильзы самосад. Затянувшись, Николай Харитонович сказал:
– Владимир Иванович, я ведь вас поздравить забыл.
– Как это, забыл? Вы же меня поздравляли, – удивился я.
– Да я не про ордена, – отмахнулся Есин. – Я вас с женитьбой хотел поздравить. Стало быть, от всей души.
– С женитьбой?! – ахнула тетушка. – Володя, а чего же ты мне не сказал?
– Так не было пока свадьбы-то, потому и не сказал, – принялся я оправдываться, а потом поинтересовался у Есина. – Неужели Полина-Капитолина доложила?
– Капитолина… – фыркнул Есин. – Телеграмма правительственная пришла, так на телеграфе все на ушах стояли. Мол, кто же это такая, Полина Степановна, которой сам Владимир Ильич телеграммы шлет? Потом дошло, что это Капка наша.
– А что в телеграмме было?
– Сейчас я тебе дословно процитирую, – пообещал Есин. Нахмурившись, Николай Харитонович продекламировал: «Череповец тчк Гражданке Полине Степановне зпт в девичестве Капитолине Филимоновой зпт Аксеновой зпт Архиповой тчк
