Бенедиктинское аббатство - Вера Крыжановская-Рочестер

– Я все скажу! В чем дело?

Я не назвал себя, чтобы не повлиять на ее признания, и еще мне хотелось проверить ее слова. Мария передала мне всю ее переписку, и из нее я узнал, что добрая аббатиса в прежнее время страстно любила рыцаря Теобальда и с горя приняла пострижение. Затем она покровительствовала любви графини Розы к герцогу, а в одной записке тот благодарил ее за предупреждение о покушении Теобальда, графа Бруно фон Рабенау. Вообще, в этих бумагах говорилось о множестве фактов, смысл которых ускользал от меня вследствие того, что, очевидно, часть писем была уничтожена.

Итак, я уселся, приготовил свои записные книжки и повесил факел так, чтобы хорошо освещалось ее лицо; мне хотелось наблюдать за ее впечатлениями во время рассказа. Я предложил ей начать, прибавив, что намереваюсь произвести дознание относительно старой любви герцога и Розы и о судьбе ребенка, родившегося от их связи.

Тихим, прерывающимся голосом, аббатиса рассказала следующее:

– Очень молоденькой осталась я сиротой и воспитывалась у тетки, которая была в большой дружбе с графиней Рабенау, матерью Бруно. Часто видела я последнего, сначала юношей, а позднее молодым человеком. Так как я была очень богата и высокого рода, то нас хотели поженить, и я жаждала этого союза всей душой. Бруно был красив, и я любила его со страстью, какой более никогда ни к кому не питала; но с его стороны я встретила полное равнодушие, и когда он узнал о проекте матери, то наотрез отказался от меня.

Во избежание просьб и увещаний двух очень любивших меня и желавших этого брака дам, граф отправился в продолжительное путешествие, никого не предупредив. Отъезд этот привел меня в такую ярость, что я поступила в монастырь, пожертвовала на него все свое состояние, но к любви моей примешалась ненависть, и мысль о мщении преследовала меня день и ночь.

Случай представился скорее, нежели я могла надеяться. У графа Бруно был младший, уже женатый брат, свояченица которого жила с ними. Роза была красавица, и, хотя моложе меня на два или три года, мы были с нею очень дружны. Когда я постриглась, она часто посещала меня, но вдруг прекратила свои визиты, и я узнала, что она сделалась графиней фон Рабенау, женой так безумно любимого мною человека. Один Бог и я знаем, что произошло тогда в моей душе; а когда Роза снова стала посещать меня, я решила отравить ее, чтобы отнять радость у обожавшего ее мужа и поразить его сердце. Но случай заставил меня изменить решение.

Графиня фон Рабенау, ветреная и чувственная, нисколько не ценила любовь этого столь же доброго, сколь и красивого человека и в беседах со мной только и говорила о внимании к ней герцога, тогда молодого и очень красивого. Адская мысль вошла в мою голову. Наведя разговор на этот предмет, я спросила ее шутя: «А хотела бы ты быть любимой красавцем герцогом?»

«Разумеется», – не колеблясь, отвечала Роза.

Ответ этот успокоил меня, я знала, как действовать.

При посредстве одного друга я сохранила отношения с двором, сумела увидеть герцога и, не компрометируя себя, дала ему понять о расположении к нему молодой графини. Тот сразу воспылал страстью, и все вышло по-моему. Я устраивала им свидания, и Роза, очень легко влюблявшаяся, особенно в герцога, скоро увлеклась им. Любовь герцога дошла до апогея, когда Роза стала горько жаловаться, что не знает, как избегнуть наблюдательности мужа.

«Переменимся ролями, – предложила я ей. – Разыгрывай здесь аббатису и принимай своего прекрасного герцога, а тем временем я буду играть роль супруги графа Бруно».

Чтобы объяснить возможность такого проекта, надо сказать, что граф в то время болел глазами. Днем он видел плохо, а с наступлением ночи до зари совершенно терял зрение. В виде лечения ему приказали купаться в озере, и для этого он поселился в своем замке Лотарзе, расположенном, как вам известно, очень близко от моего монастыря. Слишком долго было бы рассказывать, какой случай открыл мне, что был подземный путь от монастыря к замку. Где кончался этот путь? Я никогда не решалась узнать это.

Роза расхохоталась, но с восторгом приняла мой проект. Она сама побывала в подземелье и узнала, что выход был в молельне, рядом со спальней. Все устроилось, как я предполагала. Обхожу подробности, но в конце года у Розы родился сын, и почти в то же время и у меня появился сын.

Ребенок Розы, спрятанный в монастыре, умер; желая держать в руках герцога и его любовницу путем этой тайны, я скрыла его кончину и заменила своим сыном, сделав ему на руке знак. Позднее Роза открылась сестре, графине фон Рабенау, и та взяла ребенка и тайно воспитала его в одном старом замке. С тех пор я один раз видела его, уже молодым человеком, но не могла ему признаться, какая связь была между нами, и…

При этих словах все закружилось около меня, я задыхался.

– Ты лжешь! – кричал я. – Я не сын тебе!

Она в ужасе отшатнулась.

– Вы? Так кто же вы?

Я приподнял широкий рукав своей рясы и показал ей совершенно ясный герб.

– Энгельберт! – прошептала она.

– Доказательства, доказательства! – проговорил я свистящим шепотом, тряся ее.

Она поднялась и из-под платья достала довольно большую ладанку на тонкой золотой цепочке, отвинтила дно, вынула две тоненькие связки пергамента и протянула их мне.

Я лихорадочно развернул их и прочел вполголоса:

– «Ребенок погребен в надежном месте. Женщина, которую вы желаете для себя, придет в назначенный час. Я без особого труда добыл перстень, чтобы отметить ребенка, и являюсь за ним, когда вам угодно. Эйленгоф».

На второй бумаге были начертаны почти совершенно неразборчивые слова.

– «Я получила обещанную сумму. Аббатиса родила сына. Гильда».

– Это последнее письмо я купила у Эйленгофа на вес золота, – сказала мать Варвара.

Но я не отвечал ничего. Разбитый, уничтоженный, я сжимал руками голову; сомнения не могло быть; я – сын этой женщины и того великодушного человека, который занимался моим образованием с чисто отеческой добротой. А мать свою я помог погубить. Она была не так виновна!.. Что делать теперь? Убить ее? Невозможно! Эта мысль приводила меня в ужас.

– Кто этот Эйленгоф? Где он? – вдруг закричал я. – Всюду я наталкиваюсь на это имя! Мауффен упоминает его, Годлива также, теперь говорите вы! Я хочу все знать.

Мать Варвара, точно пришибленная, опустила голову.

– Он… – начала она. – Но ты должен сохранить мою тайну! Он – приор вашего аббатства, только он…

Она смолкла, а за противоположной стеной послышался легкий шорох. Я обернулся, и в ту же минуту дверь, о существовании которой я не подозревал, отворилась, а на пороге появилась высокая фигура самого приора.

– Как вы сказали, мать Варвара? – сказал он насмешливо, притворяя дверь. – Мне послышалось, что вы говорите о бароне Эйленгофе, состоящем будто бы приором аббатства? Вы рассказываете какие-то чудеса, и я полагаю, что одиночество помутило ваш разум. С чего вы взяли, что барон Эйленгоф приор? Я припоминаю, что аббатом этого монастыря состоит его брат, уважаемый человек, а не такой проходимец, как он. Итак, брат Санктус, вы нашли мать? Очень удачно вышло, что пылкое сердце матери Варвары внушило ей в молодости такие остроумные мысли!