Рок - Евгений Чазов

Вот почему меня не удивляло, что еще до смерти Андропова Д.Ф. Устинов, касаясь будущего страны, неоднократно возвращался к кандидатуре М. Горбачева как Генерального секретаря. Я понимал, что Устиновым движут и личные интересы, что ему было бы легко работать с Горбачевым — ведь их связывали дружеские отношения. Однако, зная расстановку сил в Политбюро и его традиции, когда вопросы решались узкой группой старейших его членов, я все же сомневался в успехе. К тому же я знал отношение к Горбачеву Черненко, Тихонова, Громыко, Гришина. Что же все-таки будет: возобладает ли здравый смысл и возрождение страны, начатое Ю. Андроповым, продолжат его молодые сподвижники или победят «старики» со старыми традициями партийных лозунгов и деклараций, деятельностью по известному принципу: «так не может быть, потому что так не было»?

Действительность превзошла мои опасения. Накануне пленума ЦК КПСС, на котором должен был обсуждаться вопрос о кандидатуре Генерального секретаря, мы встретились с Д. Устиновым в правительственной поликлинике на улице Грановского. Я помнил его недавние намерения, и мне стало не по себе, когда он сказал, что на встрече группы членов Политбюро (Черненко, Тихонов, Громыко и он) было решено выдвинуть на пост Генерального секретаря К. Черненко. Другого выхода, по его словам, не было, так как на это место претендовал А. Громыко, и это был далеко не лучший вариант. Я понял, что о кандидатуре Горбачева не было даже речи. Понимал я и то, что «не лучший вариант» — это с позиций Д. Устинова, которого больше устраивал больной и слабохарактерный Черненко, чем властный и в определенной степени упрямый Громыко. Много позднее во время одной из моих встреч с А. Громыко тот подтвердил, что кандидатуру Черненко предложил сам Устинов.

Первое, что у меня непроизвольно вырвалось после признания Д. Устинова: «Как же Вы могли, зная, что Черненко инвалид, что он не работоспособен, выдвигать его на эту должность? Все Политбюро знает этот факт — ведь еще осенью 1983 года были наши официальные заключения о состоянии его здоровья. Да и как он сам согласился с этим предложением, ведь это только ускорит его гибель?» Смущенный Д. Устинов постарался быстрее ретироваться. А я подумал: «Господи, какое же это грязное дело — борьба за власть. На какие же компромиссы, в том числе и с совестью, приходится идти, даже если такие честные люди, как Устинов, вынуждены из-за политической конъюнктуры делать и говорить не то, что думают на самом деле». Сегодня я понимаю, что я тогда «не от крыл Америку».

Все это было в прошлом и еще ярче проявилось совсем недавно. Опять в борьбе за власть прежние враги становятся друзьями; идеологи коммунизма, прослужив ему верой и правдой не один десяток лет, предают его анафему и утверждают, что нет ничего лучшего, чем капитализм; те, кто еще недавно произносил панегирик истории на шей страны, не только отрекаются от своих слов, но и обливают ее грязью; деятели, еще вчера представлявшие СССР как сверхдержаву, идут с протянутой рукой на Запад. Чего не сделаешь ради политических амбиций!

На пленуме ЦК, на котором Генеральным секретарем был единогласно избран К. Черненко, мне было стыдно и за себя, и за других членов ЦК. В то время как в ЦК, так и в Верховном Совете СССР послушно работала «машина голосования», штамповавшая решения, принятые Политбюро. Да и решения Политбюро обычно навязывались ему небольшой группой, определявшей его политику. Иерархия строго соблюдалась в этом «органе коллективного руководства партией и страной». Может быть, это пустяк, но меня всегда удивлял — и при руководстве Брежнева, и при руководстве Горбачева — строго определенный ритуал размещения за столом во время заседания членов Политбюро: в зависимости то ли от весомости их мнения, то ли от близости к Гёнеральному секретарю. При Брежневе рядом с ним сидели напротив друг друга Н. Подгорный и А. Косыгин, М. Суслов и А. Кириленко, а при Горбачеве -Е. Лигачев, А. Яковлев, Н. Рыжков.

В феврале 1984 года партийная иерархия и партийная дисциплина сыграли злую шутку с КПСС и со страной, обеспечив избрание заведомо слабого во всех отношениях лидера.

В конце концов не столь важно, что кто-то предложил кандидатуру тяжелобольного К. Черненко на пост Генерального секретаря, важно, что ни в Политбюро, ни в ЦК не нашлось человека, который высказал бы то, о чем думало, но молчало большинство членов ЦК: что реформирование страны и партии, начатое Ю. Андроповым, не под силу К. Черненко. И не только потому, что это связано с его болезнью, но и вследствие ограниченности кругозора, отсутствия у него представлений о путях выхода страны из кризиса. И хотя в своей речи после избрания Черненко пытался представить себя приверженцем новых идей и начинаний, предложенных Андроповым, все понимали, что с надеждами на принципиальные перемены придется подождать. Даже Тихонов, активно ратовавший за Черненко и представлявший его членам ЦК, не мог объяснить, почему все-таки выбор остановился именно на нем, и ограничился общими выражениями, более подходящими для стандартной характеристики отдела кадров, чем для представления при выборе руководителя сверхдержавы.

Меня несколько покоробило заключительное слово М. Горбачева на этом пленуме, в котором он дословно заявил следующее: «Пленум прошел в обстановке единства и сплоченности. На пленуме с чувством огромной ответственности перед партией и народом решены вопросы преемственности руководства». Не надо было Михаилу Сергеевичу, считал я, заявлять на всю страну об «огромной ответственности перед народом». Я понимал, что выступление Горбачева должно было продемонстрировать единство в Политбюро и прекратить всякие разговоры вокруг фигуры М. Горбачева как одного из лидеров страны. Не знаю, просили его выступить в поддержку Черненко или он сам, понимая обстановку и думая о своем будущем, решил не обострять отношения, только я еще раз понял, что он отнюдь не «рыцарь с открытым забралом», а дипломат, расчетливый политик, легко идущий на компромиссы, умеющий, когда необходимо, отступать, чтобы дождаться своего часа. Но тогда я (как, наверное, и многие другие не только из окружения Горбачева, но и из состава членов ЦК) усмотрел в его поведении не отсутствие бойцовских качеств, а дальновидность, мудрость политического лидера, сохраняющего единство партии и страны.

Позднее, когда я видел, как настойчиво и открыто, казалось, в безнадежных ситуациях боролся за власть Б. Ельцин, я вспоминал, как без всякого сопротивления сдавал свои позиции М. Горбачев. А ведь в отличие от Ельцина он был не одинок. Но он не решился, даже опираясь на уже значительную группу сторонников, дать бой старой номенклатуре.