Бриллианты на пять минут - Лариса Соболева

– А что за женщина продает колье? Кто она? Чем занимается?

Очевидно, он задал сразу много вопросов. Потому-то насторожилась Вера.

– Почему вас это интересует?

Казимир Лаврентьевич опустил веки, чтобы она не заметила искушения, горевшего в его глазах. Но искушение стало сильней, когда взгляд поневоле устремился на колье. Дьявольское сияние чего-то живого, притаившегося за отшлифованными гранями, вползало внутрь Казимира Лаврентьевича и скручивало все органы. Нет, перед ним не камни – отрава. Даже кровь по его жилам текла сейчас отравленная этим сиянием. Нельзя смотреть. Ювелир отвел взгляд в сторону и ровным голосом сказал правду:

– Дней десять назад мне приносила это колье старая женщина… Я почувствовал себя плохо… она ушла… и мне теперь хочется знать…

– Старая? – перебила Вера Антоновна. – Мне предложила ожерелье уборщица, которая работает в моем кафе. Ее зовут Ева, а прозвище Грелка, ей тридцать шесть лет…

– Что? – на этот раз перебил ее он. – Колье продает не старуха?

Казимир Лаврентьевич моментально вспомнил, что старушка приходила узнать приблизительную стоимость колье. И вдруг эту вещь продают за десять тысяч рублей? Нереально! Значит, уже началось. Алголь пустился в путь: будут обманы, смерти, разбитые судьбы… А он, Казимир Лаврентьевич, готов принять участие в цепочке фатальностей? Или не готов?

– Как оно попало к вашей Еве?

– Ева сказала, что ожерелье передала ей бабушка на смертном одре. Да и какая разница, как попала к ней эта вещь? Мне она нравится, я хочу…

– Большая разница, – возразил Казимир Лаврентьевич, выгоняя изнутри подступившую волну искушения. Но как же трудно было ему бороться с самим собой! – Вы не подумали, что ваша Ева украла колье? В результате вы можете лишиться и денег и колье.

– Ой, это все лабуда! – недовольно махнула она рукой и закурила. – Вы только скажите, сколько стоит ожерелье, остальное не ваша забота.

– Хорошо, – прекратил спор Казимир Лаврентьевич – ему на ум пришло неожиданное решение, и оттого он почувствовал некоторое облегчение. – Сразу я не могу этого сделать, вы должны понимать. Оставьте у меня колье, через несколько дней я определю стоимость. Возможно, эта вещь дороже той цены, которую запросили, а возможно, ей красная цена тысяча рублей. Я должен каждый камень протестировать.

Сейчас он жаждал одного – избавиться от Верочки и остаться с Алголем наедине.

У него была прекрасная репутация, Вера Антоновна не сомневалась, что Казимир Лаврентьевич не обманет, посему покинула мастерскую.

Оставшись один, старый ювелир подскочил на ноги и заходил по небольшому пространству мастерской. Он ходил с воодушевлением, радуясь и смеясь. Ему давно не было так хорошо, так легко. Казимир Лаврентьевич анализировал себя. В какой момент он ощутил, что колдовская сила Алголя отпускает его? О, это был самый тяжелый момент, ибо внутри его раздирали сомнения, терзало искушение. Он уже видел страшные картины, которые сейчас казались мимолетным наваждением больного рассудка. И это происходило с ним? Невероятно! Так когда открылись шлюзы и бесовщина вытекла из него? Это произошло, когда начал говорить правду о старухе. С каждым словом ему становилось легче дышать, потому что он дал себе установку: не мое и моим не будет. Казимир Лаврентьевич задержался у стола, глядя на колье с поразительным спокойствием, и усмехнулся:

– А я победил тебя.

Генрих, прячась за косяком, заглядывал в мастерскую через дверное стекло. Он видел возбужденного отца, который разглядывал какую-то вещь на столе. Пришлось подняться на цыпочки и вытянуть шею, чтобы разглядеть, чем вызвано столь нервное состояние отца. В это время внимательный глаз Казимира Лаврентьевича уловил отсветы камней на полировке, он наклонился к ожерелью…

– О, боже! – проговорил, упал в кресло и схватил колье.

Генрих ушел на цыпочках.

Ева проглотила ужас, подкативший к самому горлу, а ладонь, закрывавшую рот, сжала в кулак и опустила к горлу. Глаза чуточку привыкли к темноте, она уже отчетливо видела очертания мужской фигуры. Но кто это, каков он из себя? Перед ней как будто стоял черный столб и больше ничего. А ведь «столб» наверняка вперился в нее своими бельмами. И чего-то хочет. Ну что может дать ему простая Грелка? Любовь неземную? Так это – пожалуйста, сколько угодно и даром. Но зачем же было нападать?

Оправившись от первоначального ужаса, Ева уж открыла рот, чтоб спросить: миленький, чего тебе? Но мужчина заговорил первым:

– Отдай колье.

– Чего? – не поняла Ева.

И тут она сообразила, что надо бы двигаться в кухню. Там хоть свет из окна проникает, может, рассмотрит налетчика, а то говорить с тенью очень страшно. Или удастся позвать на помощь…

– Отдай колье, – повторила тень. – Оно у тебя.

– Какое колье? Я дам, я все тебе дам… но у меня нету… – поняла Ева слова, а сама тихонько переставляла ноги по направлению к кухне.

– Колье у тебя. Пушко продал его тебе, – сказал мужчина.

Ева едва не умерла – вторая волна ужаса сковала руки-ноги. Она вдруг позвоночником и затылком, низом живота, где в мочевом пузыре спряталась душа, кишками и всеми частями тела поняла: этот человек убил Пушка! Вот, значит, за что убил – из-за колье, которое стоит пять тысяч. Убийца в ее квартире, перед нею! И пришел он убить Еву-Грелку!

– Колье, да? Ожерелье, да? – лепетала Ева вялым ртом, язык отказывался ворочаться. – У меня его нету… честно… клянусь мамой и папой…

– Колье у тебя, дешевка!

Он наотмашь ударил Еву кулаком. Она отлетела аж до кухни, шмякнулась на пол, и… в этот момент в ней проснулась дикая тигра. Резво подскочив на ноги, понимая, что спасение в ее собственных руках, Ева кинулась к окну. Схватив со стола первое, что попало в руки – а это была пустая кастрюля, – Ева запустила ею в дверной проем. Мужик охнул, чертыхнулся, значит, кастрюля попала в цель, а она схватила следующий предмет – бутылку – и бабахнула ею по стеклу. Раздался оглушительный звон, стекла посыпались, а Ева заверещала изо всех сил, голой рукой сбивая осколки:

– Спасите! Убивают! Помогите! Люди!

Она ступила на табурет, чтобы выпрыгнуть из окна, но почувствовала, как сильные руки сцапали ее за пальто и отшвырнули к противоположной стене. Еву все били, она привыкла к побоям с детства и не видела в этом ничего запредельного. По ее мнению, мужики бьют абсолютно всех баб, и хороших и плохих, а бабское дело – терпеть. Но этот человек месил ее, как тесто. Он бил ее жестоко и больно, бил с упоением, какое рождает лютая злоба, и одновременно с ударами произносил:

– Колье! Где колье! Колье! Колье…

– Я отдала его… Вере Антоновне… Вот! Не бейте! – Извернувшись, Ева достала расписку и протянула ее садисту, одновременно закрывая голову второй рукой. – Расписка… Я отдала… ей… Не бейте меня! Не надо!

1919 год, март.

Мартын Кочура сообщил в первых числах марта, что пора седлать коней. Да, видимо, пришла пора делать выбор. На Дону против Советов поднималось казачество; на Украине свирепствовали большевики, полыхала настоящая крестьянская война, орудовали многочисленные банды; на Восточном фронте готовилось наступление Колчака, Юденич подступал к Петрограду, не дремали Врангель и Деникин. А люди, как ошалелые, пытались добраться до границ. Самое время прорваться хоть в Европу, хоть в Азию, лишь бы убраться подальше от кошмара. Очевидно, батька Махно тоже налаживал мосты к отступлению, посему собирал награбленное в одно место.

Николка оставил с Анастасией Левку, наказал: в случае его смерти не бросать барышню, а пробираться на юг, потом – куда получится. Левке примерно тридцать, он белобрысый, молчаливый и беззлобный. Трудно представить, что Левка делал налеты, грабил и убивал. Но это было. Хлопцы называли его в шутку адъютантом атамана. Впрочем, они были правы – ему Николка доверял, как себе.

Место, которое выбрали Стрижак и Кочура, было как нельзя более удобным для того, что они задумали. Из засады, как на ладони, открывался обзор на большое поле, через него простиралась наезженная дорога, ведущая к хутору, где, по сведениям, станут на ночь махновцы. А окружено поле пригорками и смешанными лесами. Обоз должен был подойти к вечеру. Махновцы создали себе лихую славу, посему ничего не боялись, часто выступали в походы днем, а ночью становились на отдых. Они полагали, что напасть на них ни у кого духу не хватит.

Смеркалось. Ждали в самом узком месте, где лес с одной и с другой стороны подходил к дороге. То Николка, то Мартын, сидя на лошадях, смотрели в бинокль, а махновцы не появлялись. Мартын время от времени снимал с веток снег, сжимал его в комок и прикладывал к голове – накануне готовился к атаке, явно подкрепляя себя изнутри самогоном. Но вот Николка приставил к глазам бинокль и тихо сообщил:

– Едут.