Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последней каплей, переполнившей чашу семейной трагедии Пушкина, стал дворцовый маскарад – многолюдная пышная сцена в духе драмы Лермонтова; звучат (титры) финальные аккорды интриги.
Дантес – барону Геккерену: «Я хочу непременно видеть ее сегодня».
Император – Бенкедорфу: «Она здесь?» – «Через пять минут всё будет известно…»
Бенкендорф – барону Геккерену. «Где она?»
Барон Геккерен – мадам Пушкиной: «Мой сын умирает от любви к вам. Не будьте к нему столь строги».
Пушкину – он тоже здесь, на маскараде – всюду мерещится жена, улыбающаяся завораживающей, победной улыбкой поочередно и Дантесу, и императору Поэт спрашивает свояченицу Екатерину, где ее муж, Дантес, и уверяет, что тот изменяет ей прямо здесь и сейчас. Найдя некие маски, они видят их жаркий поцелуй, и Пушкин угадывает, кто прячется под личиной: Дантес и, о ужас! Наталья Николаевна.
Пушкин – Дантесу: «Подлец!»
Пушкин – барону Геккерену: «Вы, представитель коронованной особы, как грязная старуха, сводничаете вашему сыну».
Пушкин – Николаю I: «Я весьма признателен Вам, Ваше Величество, за отеческое попечение о моей жене!»
Царю нечего ответить, и он отводит глаза. Маскарад гремит и грохочет.
Сестры Гончаровы на гуляниях; сани, офицеры, музыка. Пушкин мчится к месту дуэли. Супруги разминулись.
Барон Геккерен – Бенкендорфу: «Пушкин с моим сыном на поединке. Примите меры, чтобы отвратить от меня несчастье…»
Николай I – Бенкендорфу: «Что ж, пошлите жандармов, но…»
Это было роковое «НО»: дескать, пошлите жандармов, но не торопитесь, не спешите; пусть себе стреляются. Дуэль выгодна только ему, вершителю судеб: чем бы ни кончился поединок, он избавит его сразу от обоих соперников – один будет убит (или тяжело ранен), другой – показательно наказан (дуэли запрещены). Оба так или иначе потерпят поражение в любовной игре.
Все движется по царскому сценарию и повелению. Он громко веселится, наблюдая за катающимися. Пушкин получает пулю в живот и из последних сил целится в противника сам. В его воображении Дантес внезапно исчезает: раненый Пушкин видит лицо императора, который целился ему в сердце. Когда узнает, что противник только ранен, произносит: «Впрочем, если мы оба поправимся, придется начинать сначала…»
Кого он имеет в виду? Дантеса или царя? Или обоих?
То есть дуэлянт будет стреляться не до первой крови, а до первой смерти.
Жандармы к дуэли так и не успели.
Только у постели умирающего мужа до его плачущей, мгновенно постаревшей жены дошло наконец, что она наделала своим легкомыслием, что с ними обоими сделали те, кому она так нравилась и кто ее так добивался.
Царь молча передает Бенкендорфу письмо для Пушкина. Лейб-медик царя привозит письмо по назначению – это то самое письмо, которое уже было показано в картине «Жизнь и смерть Пушкина»: «Если Бог не велит нам увидеться, посылаю тебе мое прощение и вместе мой совет исполнить долг христианский. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свое попечение».
Но за строками царского послания Пушкину в картине «Поэт и царь» мерещатся хищные лица его врагов-погубителей – императора и Дантеса. Веры письму нет: в нем коварство и обман, целовать письмо он не станет ни за что. Мысль, что после его смерти царь завладеет Наташей безраздельно, подрывает последние силы. Еще один вздох – и Даль (Е. Воронихин), ближайший друг, закрывает почившему поэту глаза.
Финальный титр: «Опасаясь волнений, Николай I приказал тайно увезти тело Пушкина в село Михайловское».
Зимняя дорога, ночь, мороз, жандармы, мертвое тело на тряской телеге.
Итак, первый советский фильм, снятый на закате эпохи немого кино, стал самой звучащей картиной – столь важную роль играют в ней титры, слова, реплики: именно они мотор действия. Картина стремится к звуку: поэт должен читать свои стихи вслух, в полный голос; поэт не может быть немым, без голоса и слова; так что строки стихов, изображенные в титрах как иллюстрация то задумчивого, то восторженного, то вдохновенного выражения лица поэта, выглядят все же фальшиво и натужно.
Это несоответствие темы картины и ее немого формата критика заметила при первых же просмотрах. Известен отзыв В. Маяковского – его выступление на диспуте «Пути и политика Совкино»: «Возьмем картину “Поэт и царь”… Нравится картина… Но если вдуматься, какая дичь… Для того чтобы показать на экране плохинькую любовную драму и подозрительный блеск императорских балов, затрачены громадные средства, шумит неумеренная реклама и толпы зрителей идут в кинотеатры с тем, чтобы унести оттуда впечатление о Пушкине, как о добром мещанине и неудачном муже… Стихи пишут по-различному. Но во всяком случае, дурацки взъерошив волосы, отведя левую ножку в сторону, сесть к столику и сразу написать блестящее стихотворение:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,К нему не зарастет народная тропа, —Это есть потрафление самому пошлому представлению о поэте, которое может быть у самых пошлых людей… Мы знаем Пушкина бабника, весельчака, гуляку, пьяницу… Что нам дается? Какая-то бонна в штанах… Пушкин с императором – на фоне памятника, который поставлен Антокольским тридцать пять лет назад»9.
Журнал «Советский экран» сразу после выхода фильма на экраны страны поместил подборку отзывов известных пушкинистов10.
М. Бабенчиков: «Отмечаю первое, что бросается в глаза. Памятник Петру I, работы Антокольского, поставленный перед Монплезиром в Петергофе во второй половине н.с., никак не мог служить местом встречи Николая I и Пушкина».
В. Вересаев: Фильм «не талантлив, лишен стержня, хаотичен. Главное же – исполнен грубейшего дилетантизма, переходящего в форменное невежество».
В. Шкловский: «Гардин хороший режиссер. В “Поэте и царе” есть хорошие места: хорошо смонтирован гнев Пушкина, есть хорошее в смерти. Картина могла бы быть хорошей. Между тем она отвратительна. Все, что насюсюкано о Пушкине за сто лет, все есть в ленте».
Стоит привести и высказывание современного (2013) зрителя:
«Актёр-Пушкин, мужик с дурновкусными хрестоматийными бакенбардами и совершенно картонным характером, либо разговаривает стихами (естественно, у него легко вылетают из уст готовые строчки, хотя любой более или менее образованный человек, видевший хоть один черновик Александра Сергеевича, знает, как он работал над словом), либо ревнует жену к каждому пню (да простят это высказывание лощеный Дантес, хитрый Николай I, вынашивающий коварные планы, и еще какой-то мужик, любящий всех баб сразу), либо не в меру бурно играет с детьми (хотя эти сцены – едва ли не самые живые); ах да, периодически он скачет в неопределенную даль на лошади… Дело даже не в том, что ни один поэт в мире не говорил готовыми стихами, не в том,
