Биологический материал - Нинни Хольмквист

— Более того, — добавил Матс, — поговаривают о том, чтобы снизить возрастную планку. Люди с ума сходят. Заводят детей в семнадцать лет, только бы обезопасить себя в старости. В клиники искусственного оплодотворения очередь на годы вперед. А также растет число заболевших СПИДом и хламидиозом, потому что женщины спят направо и налево без презерватива, лишь бы забеременеть.

— Участились случаи похищения маленьких детей, — добавила Горель. — Люди в отчаянии.

— Кажется, никто не может чувствовать себя спокойно, — прокомментировала Виви.

— И почему я раньше до этого не додумалась! Не стащила себе ребеночка. «Нужные» повсюду таскаются со своими колясками и со старшими детьми, носящимися вокруг. Можно было запросто подойти и вытащить спящего младенчика из коляски, пока они пытаются отловить остальных, — фыркнула Эльса.

Я же подумала: «Так вот почему Петра так настаивала, что я не подхожу на роль родителя, — потому что „ненужные“ становятся дефицитным товаром, в то время как спрос на органы и подопытных кроликов только растет». Я об этом подумала, но ничего не сказала. Потому что я еще не говорила своим друзьям, что жду ребенка. Случая не представилось.

Внезапно я поняла, что более подходящего случая мне может и не представиться. Я открыла было рот, чтобы произнести: «Говоря о детях, мне надо вам кое-что сказать», но Алиса меня опередила. Без всяких там «говоря о детях» она просто заявила:

— Мне надо кое-что вам сказать. — И продолжила: — Я должна это вам рассказать. У меня осталось не так много времени, поэтому я скажу об этом сейчас. У меня опухоль мозга.

В комнате повисла тишина. Тишина, которую не нарушали ни шепот, ни звяканье тарелок, ни скрип мебели. Полная тишина. Все присутствующие застыли. Все взоры были прикованы к Алисе, сидевшей справа от меня, которая в одну секунду словно состарилась на двадцать лет. Все сидели и молчали, пока она сама не заговорила:

— Они думают, что причина в облучении. — Она повернулась к Горель, новенькой, и пояснила: — Я принимаю участие в эксперименте с облучением. Что-то радиоактивное.

— Почему? — спросила Горель.

— Почему? Потому что я «ненужная» и подопытный кролик — вот почему! — усмехнулась Алиса и изобразила кролика.

Никто не рассмеялся.

— Нет, нет, — воскликнула Горель. — Я не то хотела спросить. Зачем им это облучение? Что они с ним собираются делать? Какая цель у этого эксперимента?

— Цель? — отмахнулась Алиса. — Дружочек, не имею ни малейшего понятия!

2

Чем дольше находились «ненужные» в Резервном банке, тем опаснее для здоровья были эксперименты, в которых им приходилось участвовать. И тем ближе был день финальной сдачи всех органов.

Теперь, зная, что «ненужных» не хватает, я начала замечать, что порядки в отделении меняются. Меньше прибывало новеньких, каждый месяц теперь можно было ожидать максимум трех человек, в то время как раньше они измерялись десятками. Поколения стали меняться быстрее. Например, Алиса успела пробыть в отделении только полтора года. А сразу после того ужина у Виви произошли следующие события.

Эльса приняла участие в ряде вредных и опасных экспериментов и рассталась с некоторыми органами. Это были эксперименты с очистительным средством, с сигаретами и никотиновыми препаратами, потом с химическими газами и парами. При этом ей пришлось отдать часть кишечника, роговицу глаза и косточку среднего уха. Она стала хуже видеть и слышать, чаще уставала, к тому же от этих экспериментов у нее появилась экзема на руках, развился бронхит, перешедший в астму. Ее состояние резко ухудшилось. Она больше не была той спортивной и сильной женщиной, которой прибыла в отделение. Она все время задыхалась, и ей все время хотелось спать. Больше не было прыжков с трамплина. Эльса довольствовалась медленным плаванием в бассейне.

Виви лишилась почки и части печени, приняла участие в испытании нового медицинского препарата, от которого она находилась в состоянии то эйфории, то глубокой депрессии. А побочными явлениями были головокружения, учащенное сердцебиение, угревая сыпь и выпадение волос. Они с Эльсой за рекордно короткое время превратились в престарелую пару, которая медленно прогуливалась рука об руку в зимнем саду, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть или откашляться.

Лена, находившаяся в отделении уже три года, считалась настоящим ветераном. Когда настала ее очередь сдать все органы, она поступила, как Майкен: объявила всем о том, что ей предстоит, но не сказала когда. Однажды она просто исчезла, и все. С Эльсой и Виви случилось то же, что тогда со мной: они пошли ее искать и столкнулись с сотрудниками отделения, выносившими вещи из квартиры.

Но больше всего мне было жаль Алису. Именно она стала первой жертвой возросшего спроса на человеческий материал.

Я же была избавлена от любых опасных экспериментов. Я делала регулярные обследования, принимала витамины, ходила на йогу и танцы. Исследования, в которых я принимала участие, были совершенно неопасными и касались изучения сна, возможностей человека видеть в темноте и различать звуки. Это был вопрос времени, прежде чем Эльса, Виви и Алиса заметили бы, что со мной обращаются иначе, чем с ними. Это вопрос времени, прежде чем они поймут, что я беременна. Я располнела: грудь увеличилась, живот было видно даже под свободной одеждой, которую я начала носить, чтобы скрыть свое положение. Я перестала переодеваться в раздевалке, принимать душ в фитнес-центре, плавать в бассейне и посещать сауну. Но я понимала, что больше нельзя скрывать правду и что надо обо всем рассказать друзьям. Поскольку я считала Эльсу моим лучшим другом, ей я решила рассказать все в первую очередь. И скоро представился удобный случай. Виви проводила инвентаризацию в библиотеке, так что Эльса была вечером дома одна. Теперь они всегда спали вместе, как когда-то мы с Юханнесом. Мы были у Эльсы дома. Подруга полулежала на диване, тяжело дыша. Я сидела в кресле напротив.

— Эльса, — начала я, — я должна тебе кое-что сказать. Что-то очень важное.

Она посмотрела на меня одним глазом — роговицу второго она сдала на органы — и с тревогой спросила:

— Только не говори, что ты тоже больна.

— Нет, я не больна. Я беременна.

— Что? — Эльса замахала руками, неуклюже садясь на диване, повернулась ко мне слышащим ухом, закашлялась и хриплым голосом спросила: — Что ты сказала?

— Я беременна, — повторила я.

— Ты с ума сошла? Это что, шутка?

— Нет, я не шучу.

В ее взгляде — я никогда не видела, чтобы она так на меня смотрела, — я не могла понять, какие чувства были в этом взгляде — ненависть, недоверие, зависть?

— Как, черт возьми, тебе это удалось? — выплюнула она.

Я дернулась: никогда еще Эльса при мне не ругалась. Я ничего не ответила.

— И давно ты об этом знаешь? — спросила она.

— Я узнала за день до смерти Юханнеса, — ответила я.

— Но это было несколько месяцев назад. Почему ты мне ничего не сказала?

— Я говорю сейчас, — ответила я. — Это… — я запиналась, слезы набежали на глаза, — нормально, когда человек ждет, прежде чем рассказать друзьям. В начале беременности слишком велик риск выкидыша.

— Я это знаю, черт возьми! Думаешь, я вчера родилась? Думаешь, ты первая из моих знакомых, кто залетел и теперь хвастает этим направо и налево?

Я ничего не ответила.

— Какой месяц? — спросила она, хватая ртом воздух.

— Семнадцатая или восемнадцатая неделя, — успела я ответить, прежде чем она вся покраснела, и с ее губ сорвался сдавленный стон.

Видно было, как ей трудно дышать. Эльса схватила со стола ингалятор, приставила ко рту и надавила. Сделав вдох, она стала дышать ровнее.

— Так у тебя будет ребенок… — сказала она. — Ребенок? Здесь?

Я покачала головой.

— Ага. Вот как. Не здесь? Тебя что, отпустят, чтобы ты жила как «нужная»? Полной жизнью? Хвасталась своим отпрыском? Расхаживала по улицам и площадям со своей коляской и кучей всяких детских причиндалов?

Я снова покачала головой и рассказала о выборе, который мне предложила Петра: аборт или усыновление. Разумеется, я ни слова не сказала о третьей возможности — карточке-ключе, которая у меня всегда была при себе и которую я часто держала в руке, но так и не приняла никакого решения. Я пока даже не пыталась найти двери, которые можно было бы открыть с ее помощью.

Я ждала, что после рассказа Эльса почувствует ко мне симпатию или хотя бы пожалеет. Но ничего подобного не произошло. Вместо того чтобы выразить сочувствие по поводу того, что я не смогу вырастить своего ребенка, она сказала:

— Не знаю, как сказать, но это довольно паршиво. Паршиво, что ты больше не одна из нас.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты больше не одна из нас. Как мы можем тебе доверять, если ты стала такой же, как они?