Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник) - Коллектив авторов

Не теряя времени, Максим полез внаглую, прямо на ближайшую зенитную батарею. Отвлекающий маневр дал ему всего несколько секунд относительного затишья, а потом снаряды снова засвистели вокруг. Сто метров до цели. Ни одному летчику война не прощала подобной беспечности, а ему – прощала. Раз за разом.

Ведомые выстроились хвост в хвост, как бы прячась за его спиной, но один из них все равно умудрился поймать осколок под капот, отвалил в сторону и потянул над полем, дымя двигателем. А Максим открыл огонь. Шквал немецких снарядов обходил его самолет стороной, лишь немного посекло осколками обшивку правого крыла. Не страшно, техники за час подлатают.

В каждом письме Максим обещал Кате, что в следующем бою не будет рисковать. Что все взвесит, рассчитает и не полезет в пекло. Но раз за разом он вызывался на опасные задания и раз за разом ввязывался в самую гущу боя. Он не мог иначе. Зачем напрасно рисковать парням, если в эскадрилье есть он, которого не берет никакая пуля? Иногда ему казалась, что Катя знает о каждом его смертельно опасном подвиге, но никогда в своих письмах она не укоряла его за это.

Первый «Эрликон» окутался облаком пыли, поднятой его снарядами. Расчет второй зенитки бросился врассыпную, не дожидаясь, пока бешеный русский перенесет огонь на них. Еще два орудия, стоявшие чуть в стороне, продолжали молотить. Снаряды свистели вокруг самолета и рвались в воздухе, наполняя его смертоносными осколками. Довернув на оставшиеся орудия, Максим сбросил бомбы и свечой рванул в небо. Краем глаза он проследил, как отбомбились ведомые. Когда отзвучали последние взрывы, зенитки замолкли.

Максим включил рацию, послал в эфир: «Молодцы, ребята. Отлично сработали!» – и посмотрел в сторону багрового заката, полыхающего над самым Берлином.

Ласковое майское солнце согревало московские улицы, воздух был напоен ароматом сирени и отцветающих яблонь. Со дня победы прошло чуть больше двух недель, отгремел парад на Красной площади, однако праздничное настроение не покинуло город. То тут, то там можно было видеть, как нарядно одетая девушка бросается на шею седому красноармейцу. Катили по улицам полуторки, в кузовах, подбоченясь, ехали бравые солдаты, а прохожие улыбались им и махали руками.

Максим возвращался в город со смешанными чувствами. С одной стороны – на его груди красовались две Звезды Героя, он шагал на собственных ногах, радовался теплу и лету. С другой – писем от Кати не было уже два месяца. Что могло случиться? Неужели она не дождалась его каких-то восемь недель?

Встречные девушки улыбались Максиму, парни с откровенной завистью поглядывали на его Звезды и на лихо заломленную пилотку с крылатым пропеллером. Но когда он заходил в подъезд, на душе его было неспокойно.

В подъезде старого дома все оставалось по-прежнему. Как будто и не было никакой войны. Только крашенные масляной краской стены облупились чуть сильнее.

Чтобы не беспокоить соседей, Максим достал собственный ключ, который он хранил в вещмешке всю войну как талисман. Ключ подошел. Максим тихонечко проскользнул длинным коридором коммуналки к заветной двери.

Набрав полную грудь воздуха, спрятал за спину букетик сирени и постучал в дверь.

Некоторое время ничего не происходило, потом с той стороны послышалось шарканье ног.

Дверь отворила седая старушка. Время согнуло ее спину, избороздило лицо глубокими морщинами, выбелило волосы. Максим опешил. Он совершенно не знал, кто эта бабушка и почему она живет в их с Катей комнате. Улыбка на лице застыла, он непроизвольно сделал полшага назад.

– Здравствуйте. А где Катя? – выдохнул первое, что пришло в голову.

– Опоздал ты с войны, солдат. Померла твоя Катя, – ответила женщина надтреснутым голосом и подняла на Максима печальные серые глаза.

Дмитрий Лукин

Сто восемьдесят пятый Поликарпова

– Летчик должен любить свою машину! Без этого и думать нечего подниматься в воздух. Понял, Стриж?

Комиссар полка Егоров заслонил солнце и снова уставился на меня, как на врага народа. Надоело ходить туда-сюда, вот и завис надо мной темной громадиной – не шелохнется.

– Так точно, товарищ комиссар полка!

Чего же тут непонятного?! По три раза на день мне эту любовь к самолету вдалбливают.

Он удовлетворенно погладил усы и начал что-то говорить о щекотке и девушках за амбаром. Значит, занятие уже заканчивается. Самое главное сказано.

В глаза ударило солнце, я зажмурился и уже не слушал Егорова. Что толку? Мое дело – просто кивать да на радость старшим в нужный момент говорить: «Так точно, товарищ комиссар полка!» И летчикам весело, и комиссар доволен.

Хорошее настроение летного состава – залог победы. Поэтому я не обижаюсь, когда надо мной смеются. Пусть, лишь бы фашиста били точнее.

Шут полка из меня получился отменный. Все началось с «экзамена». Я его с треском провалил: не смог выпить граненый стакан водки. Сделал два глотка, а потом закашлялся – аж слезы на глазах выступили. Летчики пододвинули мне закуску и долго смеялись. За своего, разумеется, не признали. Я так и остался для них ребенком, случайно заброшенным в полк. Не товарищ, а дополнительная обуза. Толку в бою никакого, зато посмеяться можно.

Ну и пусть! Чем могу, как говорится, буду Родине полезен.

Раньше-то я, по наивности, думал, что все эти политзанятия проводятся специально для меня. Я ведь тут один «желторотик». Вот комиссар и поднимает мой боевой дух. Правильно, кстати, делает. Но зачем слушать Егорова приходят другие летчики нашего полка, некоторое время оставалось для меня загадкой. Они же у нас все асы и герои. «Красные соколы». Многие еще в Испании отличились. Некоторые в Монголии над Халхин-Голом летали. Не понимал я, зачем этих людей учат Родину любить. И самолеты. И девушек щекотать за амбаром. Разве они не доказали свою любовь на высоте?

К счастью, я быстро понял свою ошибку. Для наших асов у Егорова нашлись другие слова. На прошлой неделе он говорил о неподобающем поведении летчиков-истребителей: «Товарищи! Мне сообщили, что летчики некоторых полков предпочитают сбивать «мессеров» исключительно над штабами дивизий. Делается это для того, чтобы скорее получить подтверждение Земли о сбитом самолете и пополнить список побед. Надо ли объяснять, чем опасна подобная забава?! Да, многие командиры отказываются засчитывать сбитые самолеты противника до подтверждения Земли. Это нормальное положение дел. Советские летчики воюют не за звездочки и награды. Ваши сбитые немцы за ночь никуда не убегут. К сожалению, некоторые из вас не могут подождать один-два дня и впадают в истерику. Товарищи! Сбивать самолеты противника над штабом дивизии – это неправильная мода, это вредительство. Пока вы красуетесь перед командованием, ваши боевые друзья могут погибнуть в неравном бою, не дождавшись помощи».