Йога дважды рожденных - Евгений Слогодский

Кстати, вот это воспоминание момента моего рождения вернулось ко мне в день моего восемнадцатилетия, когда я все отчетливо вспомнил. Вспомнил свои мысли, вспомнил, как врач шлепнул меня по спине, потому что я молчал и задыхался, после чего я сразу же закричал, вспомнил, как в этот миг луч солнца в окне прорвался сквозь облака и упал на меня.

Я отчетливо увидел, как мои самые ранние воспоминания охватывают анахроничные черты предшествующего воплощения. Их ясные картины приходили ко мне из далекой жизни, когда я был обитателем гор, покрытых белыми, ослепительными шапками снегов. Эти отголоски прошлого, благодаря не имеющей измерения связи, дали в тот день мне возможность увидеть и проблески будущего. Вспомнил я и свою вот ту самую первую мысль. Вспомнил и заплакал – я понял, что прошлая моя жизнь была чудесной, много краше и насыщеннее нынешней. Почему я оказался здесь? Я не понимал…

Евгений замолчал, и лицо его потемнело.

– Так это и было твоим просветлением, твоим пробуждением? – тронул я за руку примолкшего риши.

– Нет, это я так, просто вспомнил, – встрепенулся Евгений, будто от сладкой дремы. – Моя история с пробуждением не имеет прототипа, но по сравнению с реальностью она невинна, как новогодняя открытка. А само это пробуждение случилось со мной лет где-то в двенадцать. Мне родители выписывали в то время детский журнал «Мурзилка». И если они забывали мне продлить подписку, то я шел в подъезд к почтовым ящикам, заглядывал в их щели и, когда находил знакомую обложку, выковыривал журнал из ящика. Прочитывал, а потом возвращал его на место. И жители нашего подъезда, бывало, удивлялись, почему журнал приходит к ним с недельной задержкой, и жаловались на почту.

А в то время «Мурзилка» был высокоинтеллектуальным журналом, это сейчас дяди-рулевые выпускают различные журнальчики для детей с множеством картинок, пригодных к просмотру разве что кончеными дебилами. А тогда большинство картинок представляли собой какие-то головоломки, загадки, то есть развивающими были. Допустим, найди семь одинаковостей или сколько-то там различий и тому подобное.

И вот, в этом журнале «Мурзилка» шла нескончаемая эпопея противостояния Мурзилки и его заклятого врага – Ябеды-Корябеды. И на фоне их перипетий и различных баталий для детей в легкой и доступной форме описывались разные вещи, которые не всякий-то и взрослый в обычной форме бы понял. Например, строение атома. Как устроены атомы, как устроена Вселенная. То есть очень серьезные темы поднимались в маленьком детском журнале «Мурзилка», и они весьма сильно продвигали детей. Благодаря этому дети с семи – десяти лет уже знали, как устроен микрокосм, а как макрокосм. Сейчас детишки дальше своих компьютерных игрушек с шаталовом и убиваловом не видят вообще ничего. Но это проблема глобализации, общего отупления масс, с которой мы тоже боремся. Потому-то одна из задач йоги дважды рожденных – выход из этого отупения через пробуждение.

Так вот, однажды я прочитал «Мурзилку», и там оказалась очень интересная и новая на тот момент идея: что все – во всем. То есть все во всем – это то, что сегодня декларирует индуизм. А что во всем? То, что человек состоит из клеток, каждая клетка состоит из более мелких частиц, в каждой более мелкой частице есть атомы, а эти атомы состоят тоже из разных долей. И вот этот атом, он так же, как и вся Вселенная, состоит из позитронов, нейтронов, еще чего-то, что крутится, вертится. И получается, что один атом – это целая Вселенная. И мне тогда подумалось, раз мир бесконечен, то где-то в этой микро-Вселенной есть маленькие планеты Земля, и на каждой маленькой планете Земля живу маленький я. Вот так журнал этот заставлял детей думать, развивал их воображение, смекалку.

И как раз в те времена, будучи двенадцатилетним подростком, я как-то вышел уже из закрывающегося на ночь магазина с мороженым в руках и с подобными мыслями о мироздании в голове. В наступающей темноте я ел свое мороженое и смотрел на звезды. Напротив меня располагалась пятая зона, где зэки перекрикивались с какими-то людьми по нашу сторону забора, то есть теми, кто был на свободе и кто тут под этим забором как-то внезапно очутился, будто рой тараканов, вытряхнутых из старой кошелки с остатками еды. И эти люди перекидывали на зону через забор примотанные к электродам наркотики, водку в банках из-под проявителя или в резиновых грелках, еще там что-то. Из зоны к ним летели привязанные к камням и тем же электродам деньги, малявы разные, самодельные кнопари и другие всякие безделушки кустарного производства. Называлось это мероприятие перекидом.

Ну вот, значит, шли эти перекиды, перекрикивались зэки, было лето, у магазина бабки бойко торговали всякой там малиной, горохом, семечками жареными. Помню, стакан малины стоил двадцать копеек, стакан гороха – десять копеек, семечек – пять. Спички и сигареты тоже продавали – потому что магазин закрылся. Тут же кто-то кого-то крыл матом, кто-то кому-то в кустах уже юбку задирал, алкаши, с обезображенными от непросыхающей пьянки лицами, кучковались – допивали недопитое. И сам воздух здесь был настоян на сивушных ароматах вперемешку с запахами жареных семечек. В общем, все шло своим чередом, как и положено на рабочей окраине города, где я имел несчастье проживать.

И вот в какой-то момент ощущение собственной личности перестало для меня узко ограничиваться собственным телом, но стало обнимать окружающее пространство. Машины и люди на далеких от этого места улицах, казалось, тихо двигались по моей собственной отдаленной периферии. Корни растений и деревьев виднелись сквозь затуманенную прозрачность почвы, и я различал, как внутри их течет сок, видел, как у шатающихся вокруг местных шлюшек и пьяниц сочится по тысячам сосудов и сосудиков их кровь, как бьются отравленные алкоголем их сердца.

Все окрестности раскрывались передо мной; мое обычное плоскостное зрение сменилось на объемное и воспринимало все одновременно. Затылком я видел людей, гуляющих за много километров отсюда в центре города по сияющей неоном площади Ленина, видел плывущие по Оби теплоходы, взлетающие в звездное небо в бесконечно далеком аэропорту Толмачево самолеты. При этом я одновременно видел в сгущающихся сумерках и неторопливо бредущую в мою сторону какую-то рыжую собаку. Когда она дошла до закрытых дверей магазина, я видел эту собаку своими глазами как обычно, когда же она зашла за угол здания, я все еще ясно продолжал видеть ее сквозь толщу стен.

Все предметы, находившиеся в поле панорамного видения, мерцали и вибрировали, как быстро движущиеся кадры кинофильма. Мое тело, двор дома, деревья и лунное сияние вдруг неистово затрепетали, пока все не расплылось в светящееся море, в точности так, как кристаллы сахара, брошенные в стакан чая, растворяются при размешивании. Объединяющий свет перемешался с формами материализаций, эти метаморфозы открывали мне законы причин и следствий в творении.

Океан неведомого хлынул в мою мятущуюся душу. Усиливающееся панорамное зрение начало охватывать города, континенты, Землю, Солнечную и звездные системы, тонкие туманности и плывущие вселенные. Весь космос, мягко сияющий, как город, видимый ночью издалека, мерцал в бесконечности моего существа. Ослепительный свет за резко очерченными контурами земного шара несколько ослаблялся у самых дальних краев, где виднелось мягкое, неуменьшающееся сияние. Оно было неописуемо тонким, а планетарные картины были образованы из более плотного света.

Величественное распространение лучей, изливающихся из вечности, разгораясь в галактики, видоизменялось невыразимыми аурами. Снова и снова я видел, как созидающие сияния уплотняются в созвездия, а затем растворяются в полосы прозрачного пламени. Миллиарды миров переходили в прозрачное сияние, а затем огонь заливал небесные сферы. Состояния эти ритмично чередовались. В этот момент я не чувствовал самого себя – ни своих рук, ни глаз, ни тела. Мне казалось, что я растворился во всем этом.

В какой-то момент этого божественного состояния мое дыхание внезапно возвратилось в легкие. С почти невыразимым разочарованием я понял, что бесконечность и необъятность утрачены. Я снова оказался ограничен формой собственного тела, трудно приспосабливаемого к духу. Мне казалось, что я, словно заблудшее дитя, убежал из дома, из макрокосма, и заключил себя снова в жалком микрокосме.

Евгений замолчал. Я видел, как его глаза затуманились, и понял, что сейчас его здесь нет. Нет, не физически – он исчез с этого места на некоем духовном уровне. Я притронулся к его руке:

– Ты считаешь, что это и было пробуждением?

Евгений посмотрел на меня так, как смотрят из окна подходящего к перрону поезда на первого встреченного на платформе незнакомого человека:

– Нет, в тот раз я так не думал. Я решил, что я просто стоя заснул, так чудесно, хотя со мной до этого ничего подобного не случалось. Мне подумалось, что вот я очнулся и иду домой, полный волнующих переживаний. Но когда позже со мной еще дважды случилось подобное, я решил, что это все не случайно, и стал осмысливать картины увиденного.