Чуть свет, с собакою вдвоем - Кейт Аткинсон

Отец Трейси — носил брюки, орудовал камерой — годами документировал их жизнь. Имел привычку ежегодно фотографировать рождественскую елку. Были и другие семейные снимки: открывают подарки, благопристойно пьют херес, хлопушки опять же, и кое-где елка отчасти видна — дуга мишуры, повисшая ветка, — но не «елка, только елка, и ничего, кроме елки». Не шутка, даже не острота.

Фотографии свалены в коробку у Трейси в дальней спальне — уже не поймешь, из какого Рождества взялось какое дерево, каждый год одни и те же тоскливые игрушки, только развешены чуть иначе, волхвов направляет не звезда небесная, а какая-то обшарпанная морская звезда, на кончиках веток пьяно покачиваются изнуренные гномы из мохнатой проволоки, вместо носов и глаз спичечные головки. После семидесяти отец перестал покупать елку. «Да зачем?» — сказала мать, когда Трейси заехала на Рождество. Для радости, для веселья, чтобы было красиво, подумала Трейси, — но поезд ушел.

Если провести археологические раскопки в коробке, найдется ли подсказка — отчего родители барахтались в унынии своей жизни с таким откровенным воодушевлением?

Найдет ли она в коробке юную себя, удивится ли, как далеко ушла, или расстроится оттого, что она, юная, теперь так далеко? Ронни Хилтон в «Спа-театре», у Трейси впереди целая жизнь. «Мельница в старом Амстердаме»[118]. «Передай посылку». Забавно, Трейси столько лет вычеркивала свое блеклое детство (туда ему и дорога), но, едва заимела ребенка, что-нибудь то и дело напоминает — осколки, щепки памяти. Треснуло зеркало.

— Нам пора. Давай сходим к озеру, уток покормим?

От пикника остались корки — все остальное Кортни подъела. Может, Трейси похитила кукушонка, великанье дитя. И жестоко расплатится — она представила, как девочка растет и растет, раздувается, заполняет собой машину, пустую комнату, весь дом, съедает все, что попадается на глаза, включая Трейси. Похищаешь ребенка, и он тебя губит — а ты слишком поздно поняла. Греческая трагедия, да и только. Несколько лет назад Трейси видела «Медею» в драмтеатре Западного Йоркшира. Африканская постановка; «Нигерийцы, точнее, йоруба»? — со знанием дела пояснил ее спутник. Опять ученый из «социального клуба одиноких». Напрашиваются вопросы насчет образованных. На пороге ее дома попытался ее полапать. Она оскорбилась — он что, думает, она уже до такой степени отчаялась? Двинула ему коленом по яйцам — вот тебе эмпирик. На этом ее отношения с клубом прекратились.

С Медеей, конечно, все не так, она убила детей, а не наоборот. Сюжет не пугал — такое происходит то и дело.

Утки потеряли аппетит — в парк явилось пол-Лидса, и все кидали равнодушной пернатой дичи огрызки белого хлеба. Под вечер придут крысы, пожрут размокшие объедки. Кортни не из тех, кто выбрасывает еду, — корки она съела сама.

Девочка подустала. Детей надо комплектовать колесами.

— Мороженого, а? — спросила Трейси.

Кортни показала «во!». Хочется подарить этому ребенку весь мир, но никакое мороженое на свете не зачеркнет Келли Кросс и все ужасы, что за ней стоят. Морожено, морожено, в мгновенье уничтожено.

Они пошли обратно по Солдатскому полю, у каждой рожок: у Кортни — клубничный, у Трейси — мятный с шоколадной крошкой. Потрошитель напал на двух жертв в Раундхее — одна выжила, другая умерла. Слепая удача. 1976-й и 1977-й. Через два года после убийства в Лавелл-парке. То убийство Потрошителю так и не пришили, но поневоле задаешься вопросами. Уилму Маккенн, его первую жертву, убили спустя всего полгода после того, как Аркрайт выломал в Лавелл-парке дверь, а Сатклифф охотился и прежде. Кто-то из заключенных сознался в убийстве Кэрол Брейтуэйт, а потом умер, рассказал Аркрайт. Удобный способ подчистить преступление.

— Трейси?

Ее размышления прервал тоненький голосок. Кортни впервые сама к ней обратилась. Трейси чуть не заплакала. Удастся ли научить девочку говорить Трейси «мама»? Каково это? Все равно что взлететь. Венди из «Питера Пэна», а рядом Динь-Динь. Две потерянные девочки.

— Пойдем, — сказала Трейси. — В Бэтли есть «Тойз-Ар-Ас». Прокатимся.

Возвращаться домой в Хедингли страшновато. Остаться дома одной с ребенком. Будто настоящий родитель. И как тут выживать? Непонятно. Трейси вспомнила про Янека. Нет, пока он там, домой, конечно, нельзя. Он будет смотреть на Кортни печальными польскими глазами, спрашивать, кто она такая, откуда взялась.

Следующей в списке задач значилась покупка внушительного запаса пакетов для использованных подгузников — пригодятся, когда хлынет неотвратимая лавина собачьего дерьма. Добропорядочный гражданин должен быть полностью экипирован. Готовясь обременить планету новой порцией мусора, надо было, наверное, проверить, разлагаются ли эти пакеты, но порой человеческим силам наступает предел.

Засим последовал визит к старомодному парикмахеру, которого Джексон заприметил возле «Бест-Вестерна», — ему требовалась трансформация, каковая и была достигнута стрижкой под машинку и горячим бритьем опасной бритвой; спустя полчаса Джексон вышел из парикмахерской безволосый, будто новорожденный ягненочек (или зэк). A boule à zero[119], как выразились бы в Иностранном легионе. Одна надежда, что никто не подумает, будто это из-за мужского облысения. Джексон в зеркале больше походил на Джексона, чем прежний Джексон, и Джексон перед зеркалом вздохнул с облегчением.

В парикмахерской собаке разрешили составить ему компанию, и пес сидел, пристально наблюдая за процедурой, словно запоминал, дабы потом внятно объяснить. Парикмахер оказался собачником, сказал, что «выставлял мопсов», и Джексону не сразу удалось расшифровать это заявление.

Кроме того, парикмахер показал, что собака умеет пожимать руки — «точнее, лапы», засмеялся он.

— Ну да, — сказал Джексон.

— У нас с собаками восемьдесят пять процентов общих генов, — сообщил парикмахер.

— Ну, у нас пятьдесят процентов общих генов с бананами, — ответил Джексон. — Вряд ли это имеет значение.

Тишком проносить собаку в разные заведения оказалось проще, чем Джексон предполагал; впрочем, нельзя сказать, что раньше он об этом задумывался. Поразительно, как часто с собаками куда-нибудь не пускают. Детей — не то чтобы он, само собой, возражал против детей, — так вот, детей пускают куда угодно, а собаки, как правило, ведут себя гораздо благопристойнее.

Следующая остановка — Центральная библиотека, где он прошерстил архивы «Йоркшир пост» за апрель 1975 года. В номере от 10 апреля нашлось искомое — отнюдь не на первой полосе. «Вчера во второй половине дня в квартиру в Лавелл-парке был вызван полицейский наряд, обнаруживший тело женщины, опознанной как Кэрол Брейтуэйт. Мисс Брейтуэйт подверглась жестокому нападению. По словам представителя полиции, тело пролежало в квартире некоторое время». Подпись — Мэрилин Неттлз. И всё — в последующие недели ни словечка о расследовании, никаких сообщений о дознании. Очередная женщина, выброшенная на помойку Женщина убита, убийца не призван к ответу — отчетливое эхо Джексоновой жизни.

Рюкзак на полу заерзал, будто вот-вот произведет на свет инопланетное существо. Изнутри донесся тихонький, приглушенный «гав», и в просвет молнии вылез собачий нос. Наверное, пора идти.

Даже с новым кодом телефон Трейси Уотерхаус оказался пустышкой — номер давно не обслуживается. Кто эта Трейси Уотерхаус — боевой конь, столько лет прошло, а до сих пор в строю? Весьма сомнительно.

Если Трейси Уотерхаус в 1975-м работала в полиции Западного Йоркшира, должны остаться записи, рассудил Джексон. А если не записи, может, ее помнят, хотя шансы, что кто-нибудь запомнил скромного констебля семидесятых, пожалуй, невелики. В те времена еще считалось, что женщины в полиции нужны, дабы чай заваривать и за ручку держать. «Жизнь на Марсе» — только вершина айсберга этого сексизма. Тот мир ушел и больше не вернется. (Сколько мужчин нужно, чтобы оклеить комнату обоями? — спросила Марли. Джексон подождал надменного финала. Четверо, если тонко их порезать. Ха-ха.)

Псу не сиделось, хотя он получил от Джексона полсэндвича и задрал лапу на несколько стен, а также на кривое и недоразвитое городское деревце. Много часов провел в заточении — наверное, мечтает нормально погулять. Людям с собаками в Лидсе гулять толком негде — в центре почти нет зелени.

Джексон решил, что, пожалуй, не стоит тащить пса в полицейский участок, и привязал его к столбу перед управлением полиции на Миллгарте, так чтобы животина находилась прямо на линии огня видеокамер над входом. Если сопрут пса, хотя бы останется запись.

— Считай, что я параноик, — сказал он собаке, — но в наше время никому доверять нельзя.

Уродливее здания Джексон в жизни не видал — построили в семидесятых, смахивает на крепость крестоносцев, чтоб враг и близко не подошел.