«Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма - Виктор Шнирельман

Любопытны рассуждения А. де Бенуа о расизме. Ведь именно он во второй половине 1970-х гг. призвал крайне правых отказаться от термина «раса», заменив его «этнической группой», хотя это и не привело к полному отказу интеллектуального центра Новых правых, Ассоциации по исследованию европейской цивилизации (GRECE – Groupes de Recherches et d’études pour la Civilization Européenne), от использования социобиологической лексики[626]. Показав, что в науке нет полного единства по вопросу о существовании или отсутствии рас как объективных категорий, Бенуа фактически дискредитирует науку, намекая на недостоверность ее построений, так как, во-первых, научные концепции время от времени кардинально меняются, а во-вторых, в своих суждениях ученые не свободны от влияния политики и идеологии[627]. По его словам, наука не способна предоставить решающие аргументы, способные доказать или опровергнуть расовые представления. Это ему нужно для того, чтобы восстановить в правах бытовое представление о расах как о безусловной физической реальности. Мало того, проделав эту операцию, он заявляет о генетической обусловленности ментальных структур и поведенческих моделей, в чем, на его взгляд, нет никакого расизма.

Далее, он утверждает, что различия неизбежно означают неравенство, но указывает, что последнее имеет комплиментарный характер (иными словами, он стоит на позициях органической школы, и не случайно термин «органическое» то и дело встречается в его риторике. – В. Ш.). Отдавая должное концепции Тагиеффа о «дифференциальном расизме», он ставит ее под сомнение на том основании, что она, на его взгляд, основана на сомнительных подозрениях, а не на конкретных фактах. Отвергая какие-либо обвинения в расизме, он прибегает к софистике, утверждая, что абсолютных культурных различий быть не может, так как в таком случае различия теряли бы свой смысл. Это помогает ему утверждать незыблемость различий и призывать к борьбе за их сохранение. За это и должны, на его взгляд, бороться «противники расизма»[628]. При этом под «расизмом» А. де Бенуа, подобно другим Новым правым, понимает позицию, настаивающую на ассимиляции иммигрантов. Однако, как бы ни относиться к этой позиции, к расизму она никакого отношения не имеет[629].

Свою позицию А. де Бенуа называет «дифференциальным антирасизмом»[630]. Показательно, что проблему культурных изменений и взаимодействий он изящно обходит. Нет в его построениях и места для индивидуальной воли, кроме как воли к восстановлению исконного органического порядка![631] Бенуа заявляет, что по своей сущности каждый человек есть плоть от плоти той культуры, в которой он родился. Какие-либо общечеловеческие ценности для Бенуа не существуют; они, на его взгляд, есть плод тоталитаризма[632]. Нельзя не отметить также, что корни расовой концепции он находит в Ветхом Завете[633]. В конечном итоге все его рассуждения выливаются в лаконичную формулу: «Расизм – это не что иное, как отрицание [культурных] различий». И он готов приложить все свои силы для борьбы с ним[634].

Таким образом, основную опасность французские Новые правые видят в мультикультурализме, который, на их взгляд, угрожает культурной гомогенности доминирующего населения. Отвергая плюрализм внутри общества, они готовы всячески поддерживать различия между обществами[635]. С этой точки зрения стремление уберечь локальные культуры от «разрушительного влияния» массового наплыва иммигрантов, якобы угрожающих местной идентичности, рассматривается ими как благородное и правое дело[636]. Именно это отличает современный «новый расизм» в странах Западной и Центральной Европы, и именно этим руководствуются во Франции Ле Пэн и его Национальный фронт[637], а в Северной Италии – Ломбардская лига во главе с Умберто Босси[638]. Какое-либо смешение культур, не говоря уже о смешанных браках, признается всенародным бедствием, и выдвигается требование поставить ему мощный заслон. Естественно, иммигранты должны вернуться в места своего прежнего проживания, что якобы соответствует их собственным интересам. Ведь, исходя из этой доктрины, они по своей природе не способны к ассимиляции, и в новой стране им грозит вечная участь чужаков.

Все это было четко сформулировано в манифесте Новых правых, одним из главных авторов которого был А. де Бенуа. Там иммиграция рассматривалась как негативное явление равным образом и для иммигрантов, и для местного населения – первые оказываются оторванными от своей культурной среды, а вторые остро ощущают угрозу резкой смены привычного культурного окружения. Поэтому наряду с Ле Пэном[639] Новые правые стоят за ограничение иммиграции при расширении сотрудничества со странами третьего мира во имя их индустриального развития[640]. В то же время они призывают французское государство к приданию инокультурным общинам правового статуса и разграничению гражданства и национальности[641].

Правда, еще совсем недавно расово разнородное или поликультурное общество представлялось им нежизнеспособным, и мечты о нем должны были быть навсегда оставлены. Полагая, что у каждой этнической общности имеется свое «биосоциальное ядро», они призывали к сохранению расовой однородности и настаивали на несовместимости разных этносов. Поэтому многорасовое общество рассматривалось ими как «вызов европейской цивилизации», грозящий ее «этнокультурной гомогенности»[642]. Соответственно, осуждались и межэтнические браки. Зато воспевались традиционные индигенные культуры, сохранившие свою самобытность; пропагандировалось свойственное им язычество, а иудеохристианство обвинялось в стремлении стереть с лица земли всю ее неповторимую культурную мозаику. Глобализации противопоставлялась «культурная экология»[643]. Оторванность от исконной культурной среды воспринимается с этой точки зрения как безродность, ведущая к потере творческих способностей. В этом Новые правые находят идейную поддержку в философском учении Мартина Хайдеггера[644]. Их идеалом служат органические автономные общины живущего на своей земле коренного населения, сохраняющего семейные традиции и избегающего уродливых космополитических мегаполисов[645]. Любопытно, что в ряде европейских стран все эти аргументы подхватываются не только крайне правыми и неонацистами, но и левыми – коммунистами и социал-демократами[646].

Поворот французских Новых правых от смягченного биологического расизма («биополитики») к культурному произошел в конце 1970-х гг., когда в их риторике заметно возросла роль антихристианства. Христианство отождествлялось с чужеродной идеологией, навязанной исконной индоевропейской Европе, и обвинялось в стремлении нивелировать различия, обезличить людей путем введения полного социального равенства и установления империалистического тоталитарного режима[647]. Например, во время проходившего в Париже в декабре 1979 г. XIV национального коллоквиума Ассоциации по исследованию европейской цивилизации тогдашний ее генеральный секретарь Пьер Вьяль[648] со всей страстью обрушился на «монотеистический тоталитаризм», возникший, по его мнению, 4000 лет назад «где-то между Месопотамией и долиной Иордана». Для него любой монотеизм был идентичен тоталитаризму, и он возводил идею тоталитаризма в Европе к приходу туда христианства[649]. Оно обвинялось, в частности, и в том, что якобы в ходе секуляризации создало основу для демократии, социализма и марксизма. Решительный отказ от всего этого сомнительного наследия расценивался как «революционный традиционализм» или «консервативная революция». Звучал призыв к созданию «второго язычества», якобы идеально соответствующего духу Европы[650]. Во второй половине 1970-х гг. активисты Ассоциации действительно пытались возрождать языческие календарные обряды и вводили в свою субкультуру языческую символику[651].

Речь, разумеется, не идет о полном восстановлении веры в языческих богов. Все это – метафорическая риторика, призванная обосновать право на культурные различия языческим мировосприятием, придать жизнеспособность прошлому и объединить его с будущим, возродить героическую и аристократическую концепцию человеческого общества, связать мораль с эстетикой и отвергнуть библейский дуализм вместе с либерализмом[652]. Новые правые отрицают не только реальный эгалитаризм, но даже миф об эгалитаризме. Разнообразие они понимают как природное неравенство и выдают его за естественное состояние человечества. Для этого им и нужен языческий политеизм, придающий разнообразию, т. е. неравенству, необходимое идеологическое обоснование[653]. Недавно Г. Фай и П. Вьяль озвучили такого рода идеи на расистской конференции, собиравшейся в Москве. Там они говорили о необходимости сплочения Севера против Юга и о создании Евро-Сибири как сообщества «белых народов», объединенных общей индоевропейской генетической основой и древними языческими верованиями[654].

Фактически эти рассуждения близки идеям итальянского фашистского философа Юлиуса Эволы, называвшего важным моментом «фашистского расизма» положение о том, что «расу нельзя сводить к одной лишь биологической целостности». Ему особенно импонировала «раса души и рассудка», восстававшая против любого равенства[655]. А его теоретическая концепция базировалась на трех китах – метафизике дуализма и иерархии (идея Традиционализма), философском обосновании империи и кастовых различий, а также циклическом историческом подходе, говорившем о неизбежном взлете и падении «органических» цивилизаций (в этом он опирался на идеи Шпенглера и Генона). Это означало корпоративный принцип в экономической жизни, кастовость социальной структуры, превосходство мужчины над женщиной и, наконец, «духовный расизм» в этнических взаимоотношениях. В этих своих рассуждениях Эвола черпал вдохновение, в частности, из индийской ведической литературы, которой он увлекался в 1920-х гг.[656]