Кислород - Саша Наспини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот за что я с самого начала полюбила Милан: здесь никому не интересно, кто ты, все торопятся по своим делам. Каждый – не более чем призрак в глазах другого. Уйма народу, который на самом деле никуда не спешит, но двигается быстрым шагом, неподвижно глядя в пространство. Я поняла душу этого города однажды утром, когда решилась выйти из квартирки и пройтись вокруг квартала. Много дней я не видела солнечного света, и он показался мне таким нежданным подарком, что даже я была ошеломлена. Я еще не привыкла к тому, что, несмотря на отсутствие Лауры, жизнь идет своим чередом. В какой-то момент я увидела тело человека, распростертое на земле, у маленького сквера. Человек лежал ничком, вытянув руки вдоль туловища ладонями вверх (эта подробность почему-то поразила меня), уткнувшись лицом в траву. Синяя ветровка, джинсы, теннисные туфли. «А вдруг он умер?» – подумала я. Вокруг не было видно ни бутылки, ни шприца. Мимо меня прошла пожилая дама с маленькой собачкой на поводке. Инстинктивным движением я указала ей на этого беднягу, но она, даже не взглянув на меня, продолжала идти дальше. Я застыла на месте и несколько секунд ничего не соображала. Словно каким-то чудом вдруг приобщилась к правилам жизни этого города, сроднилась с ними и должна была измениться под их влиянием. Я наблюдала за прохожими, молодыми и старыми, шагавшими по этой стороне улицы. Некоторые ничего не замечали, их мозг не зафиксировал никакой аномалии. Но гораздо больше впечатляло поведение тех, кто аккуратно обходил неподвижное тело, можно сказать, перелетал через него. Как будто на асфальте валялся пластиковый пакет или раздавленный окурок. Один прохожий остановился, чтобы по-другому повязать шарф. Он мельком, искоса глянул на тело, затем сосредоточился на своем занятии; в первый раз узел не получился, он стал его переделывать, теряя драгоценное время. Я подумала об этом, когда вышла из кабины автомата, сообщив, куда следует: «Мне хотелось бы жить здесь». Казалось, я попала в мир психопатов, созданный специально для меня: ведь у меня было только одно желание – чтобы на меня не смотрели.
То же самое сейчас происходит с Лаурой. Оторвав взгляд от монитора, я вижу, как она торопливо пробирается вдоль витрины кафе. Кладу на стол деньги и выхожу.
В первые дни я не могла говорить с ней, приходилось заставлять себя. Это было словно выблевывать камни. Я стучалась к ней. «Войдите», – говорила она. Я приоткрывала дверь. Показывала поднос с чаем и печеньем. Она улыбалась. А у меня – мурашки по коже.
Она читала книги Даниэле. По утрам я замечала, что на стеллаже образовалась еще одна прореха. Развлечение для недалекого человека: истории про полицейских инспекторов и сыщиков, которые наводят порядок и передают злодея в руки правосудия. Лаура поглощала это чтиво с вечера до утра, не оставляя на страницах ни пометок, ни загнутых уголков. Она словно пролетала сквозь них. «Как ты?» – спрашивала я, стоя на пороге. «Хорошо», – отвечала она безразличным тоном марсианки.
Когда я дала ей мобильник, то испытала шок: она умела им пользоваться.
Дона приходил к нам в гости. «Это нормально», – говорил он. Он давал нам объяснения и подсказывал профессиональные приемы, чтобы найти подход к Лауре. Изо дня в день он выстраивал ее психологический профиль, основываясь на деталях, обнаруженных в ее камере пыток. Так мы узнавали гнусную подоплеку появления лекций, которые распространялись на YouTube, – лекций, благодаря которым моя дочь стала специалистом во многих областях знания. Если я входила в ее комнату, ей было достаточно легкого движения головы, чтобы сбросить правый наушник. Нажав пальцем на клавишу, она останавливала видео или песню. «Тебе не холодно? Хочешь, принесу одеяло?» Ее взгляд говорил мне: «Я провела большую часть жизни, сидя в железной клетке, и летом и зимой». А голос отвечал: «Мне хорошо». Как только я закрывала дверь, мне на телефон приходил смайлик.
Я слежу за ней с той же целью, с какой раньше старалась затеряться в чреве большого города: чтобы постичь некую закономерность. Лаура останавливается перед витринами, украшенными к Рождеству; она исследует Милан и ведет себя при этом как непредсказуемое и неуправляемое существо. Вначале я думала: «Она нарочно дает себя заметить. Проверяет, на какое расстояние ей надо уйти, чтобы оторваться от слежки». Потом я обнаружила, что она мне лжет: говорит, будто всю вторую половину дня провела в парке, а на самом деле прошла по городу полтора десятка километров, не придерживаясь какого-либо маршрута. Я не могла усомниться в показаниях шагомера: их подтверждали мои натруженные суставы. Порой она усаживалась на скамейку, причем всегда в наушниках. Слушала музыку, разглядывала людей. Фотографировала небо, лужи, многоэтажки. Потом ныряла в метро и поднималась на поверхность где-нибудь на окраине. Или садилась в трамвай. Ходить за ней по пятам было тяжело. Всякий раз, когда я представляла себя на ее месте, это было как удар под дых: я понимала, что вела бы себя точно так же. Неприкаянная душа, которая носится по лестницам, с бьющимся сердцем выскакивает из вагона на случайной станции красной линии метро. Иногда я останавливала какого-нибудь прохожего, спрашивала, который час. Так я спасалась от паники: видела лицо человека, обменивалась с ним взглядом, слышала его речь. Часто я оказывалась за столиком бара, давала себя напоить. А потом просыпалась неизвестно где, неизвестно с кем, измученная и разбитая.
Лаура снова замкнулась, проходят годы, но ничего не меняется. Это как наркотик; человек напрягает все силы и заставляет себя воздерживаться, но в какие-то периоды неизбежно срывается.
Первым делом она отправляется в путешествие по городу. В метро сидит, опустив голову, или просто закрыв глаза. отгородившись от всех музыкой, которую слушает по телефону. Когда поезд останавливается, она нагибается, чтобы не видеть название станции. Бывает, достает книгу и читает. А потом вдруг ни с того ни с сего вскакивает и выбегает из вагона. Поднявшись наверх, шагает куда глаза глядят. Заходит в какой-нибудь бар и запирается в туалете. Она может просидеть там час, пока кто-нибудь не постучит в дверь и не спросит встревоженным голосом, в чем дело. Часто она в свое оправдание разыгрывает комедию, говорит, что замок заклинило и ее
