Привороженные (СИ) - Анна Храмцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отдай ей зеркало, — прошептал он испуганно.
Ким мигом исполнил поручение и отошел на безопасное расстояние.
Напротив заходили ходуном сросшиеся воедино кусты, хрустели ветки под чьими-то то ли ногами, то ли копытами.
— Беги! — успел крикнуть Туйен, когда из-ниоткуда выпрыгнул разъяренный вепрь и направился прямиком на них, разрывая землю длинными и острыми клыками, разлетелись комья, сейчас и незваные гости на клочки разлетятся.
Мужчины истерично вопили и хаотично размахивая руками бросились наутек, оставив бедную немощную женщину на растерзание зверю.
Вепрь прошмыгнул мимо Евдокии, зацепив коляску клыком, она зажмурила глаза и мысленно прощалась с жизнью. Не так она себе смерть представляяа и никогда бы не подумала, что дожив до ста лет, погибнет от клыков дикого зверя. Хрюкая и пыхтя, вепрь понюхал влажным пятачком старушку, фыркнул и прыгнул в кусты.
Пару мгновений Дуня приходила в себя, отчаянно крестилась и благодарила всех святых за спасение. Глаза открыть боялась и лишь спустя какое-то время приоткрыла зрячий правый глаз и тут же закрыла, ослепленная светом, исходящим от волшебного зеркала.
— Ой-ой-ой, — всё причитала она и попыталась встать на ноги.
К ее несказанному удивлению встала почти без труда, чувствуя силу и молодость. Мельком взглянула на свои руки — ни морщин, ни темных старческих пятен, кожа, как у молодухи, белая и ровная, лишь мозолями на ладонях испорченная.
Евдокия боязно провела кончиками пальцев по шее и щекам — никакой дряблости. Дряхлая старуха вновь превратилась в молодую женщину, Дунька продолжала диву даваться. Вдруг зеркальный свет померк и в кромешной тьме дремучего леса увидела слабый огонек. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять и разгадать загадку — ведьма звала ее, как и тогда, восемьдесят лет назад.
Дуня бережно завернула зеркало в сукно и пошла на свет оконца. Пришел час расплаты, виновато опустив голову девица в одеждах старухи подходила всё ближе к избушке.
Свет от свечи колыхался и рисовал причудливые тени на стенах, освещая маленькую комнату и маня заблудших путников.
Евдокия неуверенной рукой постучала три раза, дверь сама отворилась. Дыхание сперло от ужаса, но она ступила на порог и робко остановилась у печки, где спиной к двери, скрючившись в три погибели, наматывала пряжу горбатая старуха.
— Добрый вечер, — не своим голосом поздоровалась вошедшая с хозяйкой.
Огонек свечи колыхнулся, хозяйка не оборачивалась, прекратив работу. А Дуньку бросало то в жар, то в холод.
— Ну что доярка, — прозвучал мерзкий голосок, — говорила же тебе — счастья не принесет краденая вещица.
— Прости меня глупую, — Евдокия искренне раскаивалась и жалела о своем поступке.
Со скрипом ведьма обернулась и уставилась своим ястребиным взглядом, заставляя бледнеть и чувствовать дурноту.
— Вот, забери зеркало, пожалуйста и сними ворожбу, — руки не слушались Дуню, боясь выпустить хрупкую вещь и разбить, она бережно опустила на пол.
— Положи, где взяла, — велела ведьма.
И воровка негнущимися ногами, осторожно и робко забралась на чердак, аккуратно ступая по прохудившейся от времени поверхности, поставила зеркало туда, откуда восемьдесят лет назад украла.
Вернулась, опустив низко голову, еще раз попросила:
— Прости меня и сними ворожбу.
Тишину нарушило жуткое и утробное хихиканье старухи, она довольно кивнула.
— За то, что усвоила урок, так и быть, — уже более ласково сказал ведьма и напоследок прошептала: — Сдуло ветром, унесло и не бывало.
Свеча погасла и ночь заполнила собой всё пространство. Евдокия прикрыла веки, а открыв, оказалась лежащей на земле, рядом валялась коляска. Переборов себя, всё же взглянула на свои руки, даже во тьме ночи, те выглядели старыми и дряхлыми. Злиться и сетовать на судьбу сил не находилось. Но как бы то ни было, проклятие снято, а это самое главное. Бабка Дуня гордилась собой, вот еще бы доползти до дома и закончить бренную жизнь в своей постели. Взяв волю в кулак, она заставила себя встать на ноги и подняла коляску, села в нее и медленно покатилась по тропинке, надеясь к утру выбраться из ведьминого леса.
Глава 32
Настя с разбегу хотела влететь во двор и закрыть перед носом провожатого калитку. Не тут-то было. Лонгвей ловко просочился и встал перед ней, продолжая пожирать глазами.
— Лонг, спокойной ночи, — попыталась она выпроводить привороженного. — Иди спать к себе, — и кивнула на кусты через дорогу.
Но тот не спешил в этот раз выполнять приказ своей богини и медленно подступал всё ближе. Настя изумленно пучила глаза, не понимая, что происходит и попятилась назад. Вскоре отступать было некуда — она уперлась спиной в стену, а Лонг почти касался губами ее лба.
— Позволь поцеловать тебя, Настин? — прошептал он страстно, глотая слюни.
— Нет, — неуверенно отказала Анастасия, чувствуя себя загнанной в ловушку.
— Твоё “нет” больше похоже на “да”, — хитрил Лонгвей, продолжая вести себя напористо и странно. — Ты совершенно не умеешь отказывать, я прав?
— Нет, — что делать: кричать, бежать или поддаться чарам?
— Позволь поцеловать тебя. Скажи “да”. Скажи “да”, — шептал он, гипнотизируя взглядом.
Вероятнее всего начинался побочный эффект ворожбы и привороженный терял последние крупицы рассудка, позволяя управлять низменным и пагубным страстям.
— Скажи “да”, — голос его становился куда-более требовательным. — Тебе понравится.
— Я приказываю тебе остановиться, — продолжая верить в свою власть над ним, велела Настя.
— Ты можешь приказывать мне всё, что угодно, но только не останавливай меня, прошу.
— Я тебя останавливаю.
Его глаза бешено вспыхнули, а рот непроизвольно оскалился в звериной улыбке.
— Ты желаешь совершенно другого, — доказывал он ей обратное. — Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал.
— Нет!
Анастасия оттолкнула его, Лонг перехватил ее руки в запястьях и прижал к груди.
— Слышишь моё сердце? Оно принадлежит тебе.
— Немедленно прекрати и отпусти меня. На самом деле ты меня не любишь, это всего лишь чары! Пойми это наконец! Посмотри, в кого ты превратился: живешь в кустах, не спишь, не ешь, а просто существует. Разве настоящая любовь превращает человека в животное? Нет, Лонг! Любовь делает нас лучше и не причиняет боли! Очнись, пожалуйста!
— Нет, Настин, ты ничего не понимаешь в любви. Отныне и навеки ты принадлежишь мне, а я тебе. Смирись с неизбежным и подчинись мне.
Он сжал ее горло и прошептал почти касаясь губ:
— Скажи “да”.
Затем повторял одно и то же, сжимая до хруста гортань и заставляя суженую хрипеть.
Непредсказуемое поведение привороженного полность выбивало из колеи, а древний механизм, именуемый инстинктом самосохранения, заставил парализованную от страха Настю
