В поисках Шамбалы - Эдвин Бернбаум

Практика иной калачакры использует божеств, чтобы открыть видение этого священного и вневременного внутреннего измерения времени. Например, йог представляет каждый месяц в виде возглавляющего его божества, окружённого примерно тридцатью спутниками — по числу дней в месяце. В результате этого восприятие времени радикально преображается: как конкретное божество, всякий день обретает божественное качество, причастное вечности. Божества времени ведут йога через иллюзии прошлого и будущего к реальности вневременного настоящего. На этом пути он начинает видеть их как разные проявления главного божества калачакры, воплощающего вневременность каждого момента. Через визуализацию этих божеств он на опыте познаёт ту тайну, что прошлое и будущее — лишь разные грани одного времени, которое происходит сейчас. Отождествляясь с божеством, которое управляет ими всеми, он в конце концов сам становится мастером времени.

В течение всей повседневной жизни, даже вне периодов формальной медитации, йог старается ощущать себя главным божеством-покровителем, а мир вокруг себя — мандалой, в которой обитает это божество. Этим он постепенно преображает своё физическое тело в духовное, способное воплотить самый внутренний ум, заключённый в его сердце. В своих визуализациях он производит капли особой энергии, наделённые импульсом к просветлению, которые медленно поглощают и заменяют его плоть и кровь. Этот процесс в конце концов создаёт неразрушимое алмазное тело просветления, в котором йог может освободить свой внутренний ум и пережить пустотность своей истинной природы. После того, как это произойдёт, внешне он может выглядеть прежним, будто он всё ещё состоит из обычной плоти и крови, но внутри он будет полностью преображённым. На высших этапах калачакры он оставляет даже эту визуализацию, божеств и мандалу, и осознаёт своё тождество с изначальным буддой, который за пределом всех форм.

Чтобы достичь этого предельного осознания, йог должен привлекать все доступные средства. В качестве такого средства он широко применяет соответствия между внешним, внутренним и духовным мирами его опыта. Пример этого мы видели в представлении внешней вселенной в виде мандалы божеств внутри тела и ума йога. В результате этого типа соответствий все географические особенности, особенно места паломничества, могут стать символом как внутренней, так и духовной реальности. В некоторых тантрических учениях гора Кайлас, например, символизирует позвоночник или центральный психический канал тела, также как и место пребывания божества-покровителя Чакрасамвары. Калачакра развивает эту систему соответствий в самой полной мере, и даже включает в неё время, делая божеств и внутренние процессы отражением внешних событий, таких как рост и убывание луны.

Тут и приобретает важность символизм Шамбалы. Царство расположено в мистической географии мира, которая естественно подходит к системе мистических соответствий. Тексты внешней калачакры дают положение Шамбалы в соотношении с Бодхгаей, местом просветления Будды, и горой Меру, центром вселенной. Оба этих места имеют очевидное внутреннее и духовное значение. В дополнение к тому, они описывают Шамбалу как священное место паломничества, где учение калачакры существует в самой чистой форме и где его легче всего практиковать. Следовательно, мы можем ожидать, что во внутренней и иной частях калачакры это царство соответствует чему-то особо важному. Учитывая это, мы перейдём к выяснению того, что же может символизировать Шамбала в мирах психического и духовного опыта.

6. ВНУТРЕННЕЕ ЦАРСТВО

Такой могущественный символ, как Шамбала, способен на нечто большее, чем просто обозначение какой-то скрытой истины или аспекта реальности — он может также действовать как окно, через которое открывается вид на то, что за ним. Если правильно к нему подойти, можно посмотреть прямо сквозь него и уловить проблеск того, что он символизирует. В такой момент, когда символ даёт внезапное озарение или вспышку интуиции, он в самом деле кажется прозрачным, как оконное стекло и открывает доселе скрытый вид, полный неожиданных глубины и смысла. Внезапно мы видим, как перед нами, как бы вдалеке, простирается содержание того, что он выражает. Символ даёт нам ощущение раскрытой обширной панорамы, простирающейся за пределы ограниченного горизонта того, что нам известно. В этой панораме можно найти и решение мирской проблемы, и мистическое переживание вселенной. Мы можем получить внезапное понимание того, как работает автомобиль, или, подобно английскому поэту Уильяму Блэйку, "увидеть мир в песчинке и небеса в цветке".1

Символы действуют так, устанавливая мысленные образы, которые пробуждают и направляют внимание более глубоких уровней ума. Используя в качестве путеводителя описание или представление символа, интеллект обостряется и, так сказать, ориентирует раму своего ментального окна, в то время как эмоции застекляют его стеклом верной прозрачности и правильного оттенка. Если физическое окно выходит в нужную сторону и достаточно чисто, оно может открыть тот вид, на который было рассчитано. Подобно этому, если интеллект и эмоции направлены на образ с должной ориентацией и ясностью, он может пробудить уровень осознанности, который смотрит сквозь этот символ на то, что он символизирует.

Занимательное свойство окна — в том, что оно вовсе не имеет никакого сходства с тем видом, который оно открывает. Если оно выходит в сад, то в нём будут видны, например, кусты и деревья, имеющие вид и цвет совершенно отличные от рамы и стекла — если конечно у стекла нет дефектов, искривляющих изображение, и примесей, придающих пейзажу, например, красноватый оттенок. Чем совершеннее окно, тем меньше своего оно привносит в тот вид, который через него открывается. Так и символ, дающий ясные и неискажённые прозрения, хотя помогает вначале направить наше внимание, вовсе не похож на то, что он открывает. Фактически, самые глубокие символы и не могут на это походить, так как реальность, которую они символизируют — за пределами всякой возможности представления в словах или образах. Всё, что они могут — служить окнами, открывающими виды, слишком богатые тонкой жизнью и подробностями, чтобы быть схваченными в неподвижных образах или описаниях. Хотя и будучи само неподвижным, окно может дать нам переменчивые виды облаков или деревьев, качающихся от ветра — пейзажи, полные движения. Аналогично и символы дают нам всё новые, меняющиеся прозрения в динамичную и живую природу вещей, позволяя видеть их такими, каковы они есть.

Сначала наше внимание склонны захватывать особенности самого окна — узор его рамы и его прозрачность, и если они достаточно красивы и интересны, мы созерцаем окно просто как рисунок на стене. Мы восхищаемся деталями рамы, тем, как искусно она сделана, прозрачностью и высоким качеством стекла. Мы рассуждаем о смысле этого рисунка — не изображает ли он чего? И поначалу мы уделяем мало внимания виду, открывающемуся за окном, или считаем его частью рисунка, не отличающейся от самого окна. Но через некоторое время мы замечаем, что вид движется относительно окна и похоже, имеет отдельный и более глубокий характер. Заинтригованные, мы всматриваемся в него под разными углами и видим вещи, которых раньше не было видно — новое дерево, нового человека, новое облако. Осознав природу и функции окна, мы больше не уделяем ему внимания и фокусируем взгляд на гораздо более интересном пейзаже, который оно открывает. Здесь мы уже не сознаём присутствие рамы и стекла и видим только то, что лежит за ними. Скрывшись из виду, окно стало едино с ним.

Это красивая аналогия нашего подхода к такому символу как Шамбала. Поначалу мы привлечены его поверхностной красотой и интригующей внешностью. Исследуя его более пристально и анализируя подробности, мы привходим к выводу, что это полный смысла знак или изображение чего-то иного. Поискав, что же он может представлять, и пытаясь разными способами объяснить его, мы распознаём в нём окно и начинаем в него смотреть. В процессе этого он становится прозрачным, теряет свои собственные черты и погружается в то, что он открывает. В конце концов мы перестаём даже видеть его окном — он стал един с тем, что символизирует. Открытый им вид преобразил символ в выражение самой реальности.

Для большинства из нас такие символы — лишь причудливой формы окна, покрытые занавесками и пылью. Из-за этого нам не удаётся распознать их такими, как они есть, и вместо этого мы рассматриваем их как знаки или картинки — непрозрачные узоры на стене. Чтобы использовать эти символы как окна, мы должны открыть занавески и протереть стёкла от пыли. Сделать это нам поможет хорошая интерпретация — она может объяснить символ так, что мы сможем посмотреть сквозь него и увидеть то, что он в действительности символизирует. Такая интерпретация должна быть нацелена на установку его в качестве окна в нашем уме, а не просто на анализ того, как он устроен. Если мы фокусируем слишком много внимания на раме и стекле окна, мы рискуем никогда не увидеть скрывающийся за ними вид. В своей интерпретации мы должны также избежать ловушки представления о том, что мы можем дать истинное объяснение того, что означает символ вроде Шамбалы. Его настоящее значение — в опыте прямого прозрения, который за пределами описания, а потому и за пределами возможности объяснения, которое неизбежно должно состоять из слов или других описательных знаков. Наша интерпретация, однако, может использовать объяснения, чтобы соотнести некий тёмный символ с другими, которые мы находим более прозрачными. Тогда с помощью того, что они открывают, мы можем посмотреть через него на то, что за ним скрывалось. Но если мы примем другие символы, к которым нас отсылает объяснение, за истинный смысл первого символа, то мы просто подменим один символ комбинацией других, ошибочно принятых нами за опыт действительного озарения. Так можно свести окно с видом к картинке, в которой нет ни глубины, ни сущности.