Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин

Я должен всё узнать про эту красивую итальянскую богиню, эту Джульетту, мою Джульетту. Она – море тайн, которое пытается принести мне удовольствие, волна за волной.

– Джульетта, я умру за тебя, – шепчу я ей в ухо, но так, чтобы её не разбудить.

Глава 9

Мы говорим под заказанные макароны

Я жалуюсь на то, что я профессор. Но в этой работе есть одна хорошая вещь – постоянная штатная должность. Это привязывает к Университету так, как зубы мудрости корнями зацепляются за челюсть. Если у вас есть постоянная штатная должность, то вас сложно выгнать с работы, независимо от того, сколько проблем вы создаёте. Но тем не менее начальство, коллеги и студенты могут здорово портить вам жизнь. Если профессор не соглашается с их правдой, то они считают его или её плохим преподавателем. Коллеги могут сделать то же самое, а политкорректность – это последнее звено идеологического поводка, закрученного вокруг интеллектуальной шеи профессора.

Я преподаю по вторникам и четвергам. Так что в другие дни я свободен читать и писать, или болтать со студентами, а также подолгу обедать с друзьями. Именно поэтому я насвистываю, выходя из кабинета, чтобы направиться в ресторан «У Леонардо» и пообедать вместе с доктором Рутковским и доктором Х. Конечно, Джульетту тоже пригласили, но она отказалась, заявив:

– Это у мальчиков выходной. А девочке надо навёрстывать то, что вы, мальчики, уже успели сделать – свою карьеру.

Рутковский и доктор Х – звёзды в своих областях. И хотя я заработал определённую репутацию в общественных науках, когда дело касается неврологии, я признаю, что я в лучшем случае – оппортунист или эксцентрик. Светит солнце, и я позволяю своему разуму бродить так, как ему хочется. Я иду по университетскому городку, насвистывая, я польщён этим приглашением. Это честь для меня.

Я иду по неровной дорожке по направлению к ресторану «У Леонардо», и моё счастье начинает то подворачивать ногу, то поскальзываться. Я задумываюсь, почему они добры ко мне – потому что подозревают у меня болезнь Альцгеймера?

Поразительно, как рушится уверенность человека в себе по мере того, как начинает атрофироваться самоидентификация, даже если ваше предположение об этом ложно. Поразительно, как индустрии США, производящие ложь и незнание, смогли зародить сомнения о вреде сигарет, обоснованности глобального потепления или вреде лекарств для снижения веса. Я уверен, что это не только проблема США. Но я живу здесь. Я задумываюсь, сколько лжи живёт у меня в голове. Как мне узнать, не являюсь ли я жертвой алетофобии, болезни, главными симптомами которой являются лицемерие и ложь?

Когда я открываю тяжёлую красную дверь и захожу внутрь, то вижу в затемнённом холле доктора Х и доктора Рутковского. Они держат в руках бокалы с вином и о чём-то разговаривают. Они приветствуют меня, жмут руку и дружески хлопают по спине. Сам Леонардо ведёт нас к нашему столику. Это лучшее место, прямо перед камином, где большую часть года горит огонь, независимо от того, что на улице, дождь или солнце. Я задумываюсь, сколько деревьев уже сожрал этот камин.

Официант машет картой вин перед нашими носами. Рутковский отмахивается от неё.

– Сегодня нас скорее интересует количество, а не качество. Принесите две бутылки красного, которое в вашем ресторане подают в розлив. Этого достаточно.

Мы пьём уже по второму бокалу, когда официант приходит, чтобы принять заказ. Рутковский подносит меню близко к глазам, затем отводит руку подальше, пытаясь сфокусироваться. Наконец он с отвращением бросает его на стол. Слышен глухой звук удара.

– При здешнем свете хорошо скрывать морщины, но для чтения он никак не подходит. Даже со своими толстыми линзами, сидящими на моём большом носу, я не могу прочесть это чёртово меню. Я – уже жертва старческой дальнозоркости – я признаю это, чёрт побери! Я хочу спагетти с тефтелями, и проследите, чтобы они были лучше видны на тарелке, чем текст в меню!

Смеётся даже усталый официант. Доктор Х вообще игнорирует меню. Он колеблется между феттуччини[25] и равиоли перед тем, как побеждает феттуччини. Я заказываю то, что всегда заказываю у Леонардо, – лингуини[26] с соусом песто.

– Нам, недавним переселенцам, часто приходится терпеть унижения, – говорю я.

Доктор Х бросает на меня странный взгляд. Ему забавно.

– А вы, Пируз, ожидали, что для нас сделают исключение? И не преувеличивайте: вы ещё не стали членом нашего клуба.

Мы откусываем кусочки хлеба и ждём салат. В это время мы с доктором Х сравниваем засушливые равнины Аризоны и центральной части Ирана. Рутковский рассказывает нам, как много лет тому назад шесть недель ездил по Сахаре на джипе. К тому времени, как подают горячее, мы все уже немного пьяны. Я болтаю, как обезьяна.

– Даже хотя Дарвин был прав при жизни, теперь он неправ после смерти! – говорю я. – Неподходящие и несоответствующие подвергают опасности и угрожают пригодным и соответствующим, поскольку благодаря новой медицине дефектные гены выживают и размножаются. А антибиотики создают сопротивляющиеся лекарствам биоорганические молекулы, это ужас, который на нас не стал бы насылать даже Бог! И таким образом мы, дичь, ослабляем наши гены и усиливаем наших хищников! И мы душим Мать Природу. Во-первых, нас будет слишком много; затем нас не будет вообще, как на вечеринке в честь празднования Нового года.

Рутковский прекращает улыбаться.

– А как прекратить ослабление генетического фонда, Пируз? Эта тема – большой неполиткорректный щекотливый вопрос.

– Неважно, щекотливые вопросы или нещекотливые, чёрт побери эту политкорректность! – говорю я. – Дефектные гены есть у каждой расы, и от них нужно избавляться в каждой расе. Я не считаю, что можно указывать, кому пользоваться презервативом, а кому не пользоваться. Но для начала просвещение пар с наследственными болезнями должно стать всеобщим.

Когда я говорю эти вещи, то поглядываю на обедающих людей, которые смотрят на меня. Я знаю, что у меня слишком громкий голос, но я не могу повернуть ручку громкости у себя в мозге. Её замкнуло от вина и моего расстройства и разочарований. Но, всё ещё продолжая отвечать Рутковскому, я немного меняю тему – от того, во что я верю, к моему праву выражать свою точку зрения:

– Политкорректность, как болезнь, ослабляет иммунную систему свободы слова.

Доктор Х, старый наполовину индеец апачи, хиппи с ацтекской фамилией, всё ещё улыбается, хотя и мрачно.

– Ни у одного американца нет большего количества оснований жаловаться, чем у моих соплеменников. – Доктор Х разливает всем вино. – Пируз, вы слишком много ожидаете от этого пристрастившегося к кислороду, эгоистичного, одержимого мыслью об убийстве, самообманывающегося, запутывающего самого себя техно-животного, которое называется человеком. Неврология даёт нам окно, чтобы взглянуть на разум преступников и законных преступников типа политиков и бизнесменов. А кто является главным виновником или главной жертвой – неясно, и они могут постоянно меняться. Многие преступники сами были жертвами. Вспомните 11 сентября. Если не плохие гены, то какой жизненный опыт преступников привёл к этой ужасной трагедии?

Я наливаю вино всем, кроме себя. Мой бокал всё ещё полон.

– Да, я согласен. Но это трудно произнести. Боязнь правды хуже страха перед бомбами. Но мы не должны позволять страху не давать нам задавать вопросы о том, почему что-то случилось. Правда важнее мести.

Доктор Х качает головой, как маленькие пластиковые собачки, которых люди размещают у заднего стекла автомобиля.

– Вы абсолютно правы, Пируз! Послушайте материалистов, которые притворяются спиритуалистами, выступая по телевидению. Послушайте политиков, которые притворяются пророками…

– Людей бомбардируют ложью до потери чувств, с рождения до смерти таким образом, чтобы несколько разумов могли искусно управлять многими разумами, чтобы эксплуатировать их тела, – перебиваю я доктора Х.

Он улыбается и делает вывод:

– Значит, эти христиане, проповедующие «возлюби ближнего своего», становятся христианами, убивающими ближнего своего на другом континенте, как делали на этом континенте много лет назад, а затем прикрывают своё дурное дело, оборачивая его ложной историей.

– Правильно, – говорит доктор Рутковский, и на наших лицах появляются горькие улыбки. Он тоже качает головой. – Солдаты просто являются самыми очевидными убийцами, потому что вынуждены носить форму. Но мы все убийцы во всех войнах, которые ведутся во имя нас.

– Почему я сегодня не верю своим ушам, Питер! – восклицает доктор Х.

– Я тоже, Х. Я не могу поверить, что лишился разума из-за вина или он затерялся в этом камине, – говорит Рутковский.

– Я потерялся во всём, и я не могу верить ни во что! – говорю я хриплым голосом.

– Да здравствует сознательный гражданин, информирующий общество о нарушении законов и прав, убийца зла! – отвечает доктор Х.