Добро пожаловать в будущее - Виталий Вавикин

Это был труп мужчины лет сорока. Его грудная клетка была зашита, части черепа скреплены степлером. Люди говорили, что он смотрел на ассистента патологоанатома и пытался разлепить зашитые губы, желая что-то сказать. Люди говорили, что он вышел на улицу, увидел солнечный свет и умер. Говорили, что ассистентка пустила струю, патологоанатом отрезал с испугу трупику ребенка голову, а семья восставшего трупа отказывается теперь хоронить его. Ужас и смехотерапия. Каждый мог найти что-то свое. Но находились и те, кто говорил, что труп сорокалетнего мужчины выкрали из морга подростки, пока патологоанатом и его ассистентка ублажали друг друга в соседней комнате. Говорили все, кроме патологоанатома и его ассистентки. Ни он, ни она не помнили, как проводили вскрытие этого трупа. Ни он, ни она не могли найти разумного объяснения и не знали, куда делся труп, когда вся эта история закончилась.

– Может быть, он снова ушел? – сказала ассистентка, вспоминая безголового петуха старухи Мамбо.

– Куда ушел? – спросил патологоанатом, глядя в пустой холодильник.

– Куда-нибудь, – пожала плечами ассистентка, помолчала пару минут и предложила отправиться в клинику, где стирают воспоминания, чтобы избавиться от этого кошмара…

Вспышка…

Глава пятьдесят третья

Поздний вечер. Ханна. Ужин на двоих. Пара оргазмов. Пара сигарет.

– Если я дам тебе отдохнуть, ты сможешь еще раз?

– Нет.

– Мой муж тоже не мог.

– Я знаю. Я видел это в твоих воспоминаниях. – Бирс выпускает к потолку струю синего дыма, спрашивает о художнике.

– У отца нет его воспоминаний, – говорит Ханна.

– Почему?

– Я думаю, потому что художник никогда не стирал себе воспоминания.

– Тогда познакомь меня с ним.

– Он не будет мне рад. – Ханна затягивается сигаретой, спрашивает, как долго Бирс собирается продолжать свои поиски. – Ты ведь не знаешь, что ищешь. Где гарантия, что после художника ты не захочешь встретиться с кем-то еще?

– Ты не хочешь, чтобы я работал над этой статьей?

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Я останусь до утра.

– Я имею в виду другое. – Ханна заглядывает Бирсу в глаза, говорит, что он нравится ей как мужчина, но ей не нравится то, чем он занимается и что исследует. – Я не понимаю этого. Даже ради статьи. Писать можно и о чем-то другом.

– Ты боишься?

– Нет, – Ханна улыбается. – Просто мне кажется, что ты меня используешь.

– Ты видела мои воспоминания.

– Я могла что-то упустить. Могла что-то не понять… – на ее губах застывшая улыбка. – Иногда все бывает так сложно. Особенно с мужчинами.

– Художник тоже был сложным?

– Скорее странным, – Ханна хмурится. – Если я познакомлю тебя с ним, что будет после между нами? Как сильно все изменится?

– Почему ты думаешь, что должно что-то измениться?

– Не знаю. Всегда что-то меняется. Через день, через месяц, через год. Со всеми, – она мрачнеет, тушит сигарету, поворачивается на бок и, засыпая, обещает, что завтра вечером познакомит Бирса с художником. – Если это так для тебя важно, – говорит Ханна. Она ждет, что Бирс возразит, но он молчит.

Утро. Завтрак в доме Ханны. Рабочий день. Брина. Обед в одиночестве. Затянувшийся ремонт печатного станка. Вечер. Ханна. Трущобы внутреннего города. Дом художника. Стук в дверь. Приветствия. Смущенные взгляды.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – говорит Ханна. Художник смотрит на нее, и Бирсу достаточно этого взгляда, чтобы понять – этот неудачник все еще влюблен в Ханну.

Он вспоминает картину с Ханной, которую видел во время переносов сознания – сначала глазами Брины, затем самой Ханны. Почему тогда дом художника представлялся ему другим? Светлым, чистым, почти воздушным. А в действительности это лишь убогое нагромождение камня и стекла. Неужели художник не мог построить ничего лучше? Даже здесь, в этом не самом благополучном квартале внутреннего города. Воспоминания оживают. В особенности воспоминания Ханны, которые видел Бирс. Ее чувства, переживания – рваные, непоследовательные всплески. Бирс смотрит, как Ханна уходит. Художник провожает ее взглядом.

– Кажется, у вас есть что сказать друг другу, – говорит художнику Бирс и пытается разобраться в воспоминаниях Ханны, которые видел, чтобы понять, переспали они с художником до того, как он нарисовал ее маслом, или после. Бирс хмурится, и в голове появляется новая мысль: «А что если у них вообще не было секса?»

– Тебе нужна картина? – спрашивает художник.

– Мне нужны воспоминания. – Бирс проходит в жилую комнату. Художник не возражает.

Он чуть выше среднего роста, худощав. У него длинные волосы и резкие, словно вырубленные из камня, черты лица. Бирс думает, что в чужих воспоминаниях художник почему-то выглядит немного другим, словно на его облик влияла чья-то субъективность.

Бирс проходит в центр комнаты, оглядывается. Мольберт у окна пуст. На других шести незаконченные картины: грубые, неудачные, бесчувственные. Большие окна открыты, но запах художественных красок уже пропитал этот маленький, замкнутый мир.

– А где картина с Ханной? – спрашивает Бирс. Художник смотрит на него и молчит. – Я бы хотел посмотреть на нее. – Бирс подходит к дивану. – Она позировала здесь, верно?

– Ты видел ее воспоминания?

– А ты нет?

– Это было давно.

– Но было, – Бирс улыбается и начинает рассказывать о внешнем городе, о забытых друзьях художника. – Адио. Эну.

– Я их почти не помню.

– Но они часть твоей жизни. Ты часть их жизни. – Бирс просит его нарисовать старых друзей. Художник смотрит на него как на идиота, но от денег не отказывается. – Можешь сделать карандашом, – говорит Бирс. – Можешь сделать небрежно. Так, чтобы не возникало сомнений – человек дошел до грани.

– Твои деньги, – сдается художник.

Он берет чистый лист бумаги и планшет, берет карандаш, хмурится, заглядывая в свое далекое прошлое, делает первые штрихи, наброски. Линии кажутся Бирсу совершенно бессмысленными.

– Нарисуй мне отчаяние, – говорит он. Художник кивает. – Нарисуй бой барабанов.

Бирс садится в старое потрепанное кресло, просит художника нарисовать надежды и страхи. Художник кивает. Ему плевать. Он уже нарисовал в своей жизни все, что мог. Все остальное он рисует за деньги.

– Расскажи мне про Ханну, – просит Бирс, неожиданно становясь серьезным.

– Ты хочешь, чтобы я рисовал или рассказывал? – спрашивает художник.

– А сколько будет стоить рассказ? – спрашивает Бирс.

Художник молчит. Молчит слишком долго. На его лице ничего нет. Эта картина уже никогда не оживет. Его лицо навсегда останется бездыханной маской.

– Ханна говорила, что ей нравились твои картины, – говорит Бирс. – Ханна говорила, что ты любил ее…

Бирс ждет ответа. Художник смотрит на него, смотрит на рисунок, который рождается под его рукой.

– Ханна говорила, что из вас могла бы получиться хорошая пара, – продолжает Бирс, надеясь оживить эту бездыханную маску на лице художника. – Ханна говорила, что ей было хорошо с тобой. Ханна…

– Я продал ее, – говорит художник. Брови Бирса ползут вверх.

– Продал кого? Продал Ханну?

– Продал картину с Ханной. – Художник показывает ему свой рисунок. Показывает лица Адио и Эну на белом листе. – Похожи на настоящих?

– Ты скажи. Это ведь твои друзья.

– Но видел их последним ты. Пусть и в воспоминаниях. – Художник берет затирку.

Бирс рассказывает о типографии. Говорит, что скоро в этом городе будет настоящая газета.

– Хочешь работать в типографии? – спрашивает он.

Художник качает головой.

– Понимаю, – говорит Бирс, закуривает синтетическую сигарету, смотрит на уродливые картины в мольбертах, начинающие раздражать его. – Зря продал картину с Ханной.

Бирс вспоминает Эну, вспоминает Адио, вспоминает все эти потерянные жизни и судьбы, которые видел в последние дни, и хочет сделать что-то хорошее.

– Кому ты продал картину? – спрашивает он художника. – Хочешь, я ее выкуплю и верну тебе?

– Не хочу. – Художник продолжает рисовать. Его лицо – неподвижная маска безразличия.

– Тогда я выкуплю картину для Ханны, – говорит Бирс.

– Кажется, ее выбросили, – говорит художник. – Новая хозяйка познакомилась с Ханной и решила, что держать дома картину с обнаженной подругой не самый лучший способ сохранить брак.

– А что дальше? – спрашивает Бирс. – Удалить своему мужу воспоминания об этой картине? Удалить воспоминания себе? – он пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривой и натянутой. – Эти клиники по изменению воспоминаний не дают мне покоя, – признается Бирс.

Он рассказывает художнику о Розмари: как и почему она отказалась от своих воспоминаний. Рассказывает о Серджио, который после года совместной жизни с Розмари тоже отправился в клинику, чтобы стереть свои воспоминания. Художник слушает, продолжая рисовать.