Годы в седле - Иван Куц

Подоспел Габриш. Он поймал коня вельможи, обыскал убитых. В нагрудном кармане богача обнаружил массивную печать. Пока венгр занимался этим, Камалов заприметил в дворцовой стене незапертую калитку. Бывалый разведчик, Габриш сразу оценил важность  такого открытия. Усмирив злого жеребца, он помог Камалову взобраться на него и приказал во весь дух лететь с докладом к командиру эскадрона.

Танкушич немедленно помчался со своими конниками. Держа наготове гранаты, они осторожно нырнули в узкий проход. Дорожка привела в сад. Там под деревьями стояли на привязи лошади. Возле них было всего несколько человек.

Танкушич приказал командиру отделения Роличу скакать к командиру полка и доложить, что пограничники проникли за дворцовую ограду, а сам немедленно атаковал хоромы. Застигнутая врасплох наружная охрана подняла руки. Лишь несколько человек с криком «кизил аскер»[13] побежали к широкой мраморной лестнице. Их догнали и повалили прикладами.

В дворцовых помещениях поднялся переполох. Воспользовавшись этим, наши главные силы прорвали оборону противника с фронта и заставили его сложить оружие.

Я заинтересовался, кого же убил в переулке боец Камалов. Оказывается, это были начальник полиции и один из его верных слуг. Пленные офицеры рассказали, что минувшим вечером, когда на станции Кермине уже появились красные, бек в числе других знатных лиц пригласил переехать к себе и мир-шаба[14]. Тяжелый снаряд, угодивший в угол дворца, заставил «владыку ночи» забеспокоиться. Он не скрывал, что боится попасть в плен. На его совести было немало преступлений и против русских, и против своего народа.

На тот случай, если придется бежать, правитель поручил начальнику полиции подготовить лошадей и охрану. Мир-шаб хорошо знал все тайные входы и выходы. Были у него и ключи от секретной калитки. В последний момент он изменил своему владыке, посчитав, что удирать одному сподручнее...

В Кермине я особенно остро почувствовал справедливость нашей борьбы за освобождение трудящихся этого края от гнета эмира и беков. Неподалеку от богатых  палат мы обнаружили тюрьму. После роскошных покоев этот мрачный застенок воспринимался как преисподняя. Темная и низкая, похожая на погреб камера со щелью вместо окна источала зловоние. В ней можно только сидеть или лежать. Всю длину ее занимала деревянная колода с вырезами для шеи. В стене имелись тяжелые ржавые кольца. На них висели такие же цепи. Всего полчаса назад здесь томились узники. Их освободили наши бойцы.

Во дворе нашли глубокую сырую яму, обложенную кирпичом. Она не имела ни входа, ни выхода. Был лишь верхний люк. Через него спускали осужденных. Когда крышку открыли, в нос ударил такой спертый воздух, что все отшатнулись. На грязном, загаженном полу валялось человек десять арестантов узбеков. Один из них так оброс, что потерялся в волосах. Он не помнил, когда и за что был закован в цепи. Другие, хотя сидели значительно меньше, также были измождены и не могли держаться на ногах.

В бекском дворце разместился полевой штаб группы. Сюда стекались все данные о только что отгремевшем бое. Именно здесь я узнал печальную весть о гибели командира 2-го Интернационального кавалерийского полка Миклоша Врабеца.

К вечеру, после короткого отдыха, войска возвратились на станцию Кермине. Санитарный поезд увез раненных и убитых в Катта-Курган. Вскоре подошли вагоны и для нас. Первыми погрузились пограничники и наш дивизион. Вызвав меня к себе, Э. Ф. Кужело без лишних слов протянул телеграмму из штаба Туркестанского фронта. М. В. Фрунзе запрашивал, когда можно рассчитывать на прибытие под Старую Бухару 2-го Интеркавполка. Как только я ознакомился с текстом, Кужело дал копию уже отправленного ответа. В нем сообщалось, что кавполк уже грузится.

Подошел начальник полевого штаба С. В. Крыжин. Он рассказал о том, что удалось узнать о положении на фронте из оперсводки и от прибывшего с порожняком командира.

Кагано-Бухарская группа войск усилена частями 1-й армии. По приказу М. В. Фрунзе общее командование группой принял от И. П. Белова командарм  Г. В. Зиновьев. Ему удалось наконец добиться успеха под Старой Бухарой. Передовые части сегодня ворвались в город, но противник оказывает упорное сопротивление. Чтобы затруднить их продвижение по узким улицам, сарбазы поджигают дома, устраивают завалы и баррикады.

Я спросил, как воюет Самаркандская группа.

— Неплохо, — ответил Крыжин. — Тридцать первого августа освободила города Гузар и Чиракчи. Действующий самостоятельно седьмой Туркестанский стрелковый полк овладел городом и крепостью Карши. Трудовое население встречает Красную Армию с радостью. Народная революция ширится, набирает силы. Но ей надо срочно помочь. Потому-то Фрунзе и стягивает к столице ханства самые боеспособные части.

3

Старая Бухара не была полностью окружена; Противник удерживал в своих руках северную часть пригорода с прилегающими кишлаками. Эмир, несомненно, знал о том, что Старый Чарджуй, Каракуль, Хатырчи, Зиадин, Кермине, Китаб, Шахрисябз и ряд других городов ханства уже навсегда потеряны для него. Можно было ожидать, что Сеид Алимхан скоро попытается удрать.

Захвату эмира и его министров командующий Туркестанским фронтом М. В. Фрунзе придавал огромное значение. Крайне важно было не пропустить их за границу, где с помощью англичан эмир мог собрать всяческое отребье и возобновить борьбу за восстановление своего владычества. Кроме того, бегство Алимхана из города усложнило бы ход военных действий. Куда легче разгромить и принудить к капитуляции войска в осажденной крепости, чем бороться с ними в Зеравшанской долине или в горах Восточной Бухары.

Первый штурм столицы ханства не был удачным. Когда завязались упорные бои у южной окраины города, пришлось снять часть сил с флангов. Этим воспользовался противник. 31 августа часов в 5 вечера наша воздушная разведка обнаружила 16-верстную колонну конницы с обозом. Она следовала из Ситораи-Махоса  — летней резиденции Алимхана — на северо-восток. М. В. Фрунзе заподозрил, что там может находиться и эмир. Михаил Васильевич приказал перехватить бегущих. Для этой цели были вызваны войска из Кермине. Когда наш эшелон отправился в путь, мы еще не знали об этом распоряжении. Поэтому я очень удивился, услышав среди ночи на станции Кизил-Тепе команду «Выгружаться». Еще более странным казалось появление здесь командующего Самаркандско-Бухарской группы войск Д. Е. Коновалова и его полевого штаба.

С Каршинской степи дул сухой теплый ветер. Слабо мерцали станционные фонари. Предчувствуя близость каких-то важных событий, бойцы отряда молча выносили из вагонов оружие и выводили лошадей. Один за другим эскадроны уходили на северную окраину станционного поселка. На всякий случай я приказал Танкушичу подготовить к разведке полувзвод под командованием Попова-Кахарова и подыскать для него проводников из рабочих местного хлопкоочистительного завода. Сам же направился к домику начальника станции, где разместилось руководство Самаркандско-Бухарской группы. Оперативный дежурный доложил обо мне Д. Е. Коновалову, который что-то диктовал сидевшему за столом командиру. Дмитрий Ефимович поздоровался и попросил минутку посидеть. «Минутка» оказалась долгой, но я не пожалел об этом. Коновалов составлял донесение в штаб Туркфрокта о бегстве эмира из Старой Бухары в сопровождении сильного отряда. Достигнув Гиждувана, беглецы повернули на юго-восток. Сообразуясь с обстановкой, Д. Е. Коновалов по своей инициативе изменил первоначальный план их перехвата. Теперь он просил фронт утвердить его решение и поторопить застрявшие где-то эшелоны с курсантским полком.