Вот люди - Аркадий Сахнин

Одна из улиц резко отличается от всех соседних. Здесь делают и продают салаты из цветов. На тротуарах длинными рядами сидят, поджав под себя ноги, женщины, и возле каждой — горы лепестков. Они режут лепестки на низеньких столиках, посыпают какими-то травами, укладывают в плоские тарелочки. Когда подходит покупатель, обливают приготовленное соусом, и люди тут же едят. На всей улице стоит аромат цветов.

Чем ближе к центру города, тем чище кварталы, ярче витрины магазинов. А дальше типичный европейский город со сверкающими рекламами, богатыми домами, фешенебельными гостиницами. Здесь тоже идет торговля и кипят страсти. Здесь торгуют англичане, японцы, американцы, индусы. Десятки банков ежедневно финансируют крупнейшие сделки на каучук, олово, рис, копру.

Возле входа в «Гонконг-банк» мы увидели первого валютчика. Красная чалма, черная борода, черные вразлет брови, черные, сверлящие вас глаза.

— Чейндж? — обратился он к нам, показывая веером сложенные деньги разных стран. Он продает и покупает валюту.

Возле «Шанхай-банка» маленький рыжий человек подмаргивает нам, быстро-быстро говорит:

— Америкен доллар тэйк, гив! Бери, давай! Франк, рупий, марк, фунт тэйк, гив!

Чем ближе к центру, тем больше спекулянтов валютой. Они хорошо одеты, но очень по-разному, В дорогих европейских костюмах, в шотландских юбках, в китайских халатах, в шортах. Чейндж! Чейндж! Чейндж! Тэйк, гив! Все они спекулируют валютой, и все по-разному. У входа в универсальный магазин стоит человек, ни на кого не глядя и не умолкая, повторяет:

— Чейндж, чейндж, чейндж… — точно маятник.

Рядом с ним его коллега, который никого не пропускает. Он хватает нас за руки, сует деньги.

— Чейндж! — властно требует он.

Третий что-то шепчет на ухо, и трудно от него отстраниться. Доверительно берет за локоть, доверительно, как союзник, подмаргивает и шепчет. Я не понимаю, что он говорит, но мне кажется: «Наконец-то вы пришли, я ведь только вас и ждал. Идемте за угол, и вы все получите, я все для вас устроил».

Валютчики стоят рядом целыми стайками, но не мешают друг другу, не конкурируют. Здесь строгий расчет на характер потребителей. Один ни за что не подойдет к такому, как «маятник», а другой именно такого ищет.

Сто пятый день идет забастовка, начатая мелкими служащими полиции, к которой присоединились два универмага и несколько учреждений. На заборах, на стенах зданий — призывы, с резко выделяющимся словом «страйк». Забастовщики митингуют, ходят по улицам с транспарантами, с жестяными копилками — собирают пожертвования. Большая группа женщин идет по центру проезжей части дороги и несет плакат: «Остановить жен полицейских-штрейкбрехеров».

Забастовщики требуют «человеческого отношения» к себе полиции и увеличения заработной платы. И всё это как-то естественно вписывается в городской пейзаж. Ничего удивительного нет: в городе постоянно кто-то бастует.

Мы решили посмотреть знаменитый сад тигрового бальзама, или, как его чаще называют, тигровый сад. Что касается тигров, то их здесь нет и в помине. Сада тоже нет. Есть немыслимое нагромождение гор, пещер, гротов, сделанных из разного стройматериала и окрашенных в бесчисленное количество цветов. Тигровый сад занимает огромную территорию. Это несколько сот сказок и народных преданий, изображенных в скульптурных группах. Вот река из бетона, выкрашенная в голубой цвет. Плавают, сплетаются в смертельной схватке фантастические чудовища и рыбы. А рядом в сказочном челне дива, которую выслеживает из кустов юноша. Дальше — бетонное море. Страшные рыбы напали на корабль и поедают людей. Мы обошли меньше четвертой части сада, а я уже насчитал сто двадцать подобных скульптурных групп, в каждой из которых от двух до тридцати фигурок. Целый склон горы занимает «бой белых и черных мышей», в котором около ста фигурок длиною в метр каждая. Здесь и самый «бой», и «санитары», и «лазарет», и «штаб».

В тигровом саду несметное количество «птиц» самых разных раскрасок, величины и видов. «Птицы» на пагодах, на деревьях, на «ледниковой лаве», в кустах.

Большое место занимают виды экзекуций и казней, существовавших когда-то в Китае.

Конечно, все эти фигурки с натяжкой я называю скульптурой, ничего общего с искусством это не имеет. Но сад — сооружение уникальное, и оно передает в сказках и преданиях целую эпоху из жизни народа.

К порту мы подъезжали, когда начало темнеть. Кварталы, где на тротуарах ночуют бездомные, уже затихали. Здесь под стенами домов спят и одиночки и целыми семьями вместе с детьми и стариками. Фонари едва-едва освещают перекрестки. Неожиданно наш шофер так резко затормозил, что раздался визг на всю улицу. Ругаясь, водитель выскочил. Почти под самыми колесами лежал человек с ребенком.

Шофер стал кричать на него, почему улегся на проезжей части, а не как люди, на тротуаре.

Приподнявшись и прикладывая к груди руки, бездомный униженно объяснял:

— Сэр, извините, мой ребенок очень болен, извините, на тротуаре под стенами нечем дышать, а тут воздух от движения машин…

На следующий день рано утром на борт поднялся человек средних лет, в европейском костюме. Он рассказал, что русские всё больше покоряют сердца людей в его городе, что полет Валентины Терешковой привел всех в восторг, и в знак этого ему хочется хоть что-то приятное сделать советским морякам. К сожалению, ничего достойного столь героических людей сделать он не в состоянии, но такая малость, как экскурсия по городу, вполне в его силах. Благо, у него есть как раз свободное время в эти дни, есть машина, пусть не очень шикарная, но всё же достаточно большая и удобная.

Он широко улыбнулся и, должно быть заметив нерешительность на лице Фомина, быстро добавил:

— О нет! Никакого бизнеса. Просто покажу город, который так понравился вашему знаменитому земляку Вертинскому, что он написал свой знаменитый романс «В бананово-лимонном Сингапуре». Помните? — И он снова улыбнулся.

Я внимательно слушал этого человека. В его поведении не было ничего сомнительного, и я не понял, почему Фомин отказался от его предложения. В других странах мы осматривали достопримечательности городов в сопровождении местных жителей и на их машинах. Почему же в тех случаях Фомин не отказывался?

Когда посетитель спускался по трапу, нас поманил пальцем в сторону один из малайских грузчиков и начал что-то быстро объяснять. К нему тут же присоединилось ещё несколько докеров, и, наконец, мы поняли: очень плохой человек. Пусть русские будут с ним осторожны. Он агитировал не грузить русский пароход.

Видно, не с добрыми мыслями звал он нас в машину. Но как же определил это Фомин? Чутье подсказало? Но что такое чутье? Есть ли оно?

Был у Фомина такой случай. «Славгород», где он раньше служил, оказался первым советским теплоходом, пришедшим в канадский порт Монреаль. В порту произошло всё, что обычно происходит в любой стране, когда впервые там появляются люди нового мира. О подходе судна писали газеты, швартовку передавали по радио и телевидению, тысячи монреальцев прошли через судно. Кинооператоры, корреспонденты, репортеры — одним словом, полный комплект. И полный список давно надоевших морякам вопросов: «Может ли девушка, не состоящая в комсомоле, выйти замуж? Когда в СССР начнут выпускать холодильники?», и всё в этом роде.

В каюте Фомина побывало много людей. Один из них обратил на себя особое внимание. Коммунист, большой друг Советского Союза, он радостно жал руки, от души приветствовал советских людей. Он хорошо знал о наших успехах и не мог сдержать радости, доказывая, как далеко мы оставили американцев в освоении космоса. Немного смущаясь, попросил на прощание оказать ему две любезности. Во-первых, угостить рюмкой русской водки, о которой он столько слышал, но никогда не пробовал, а во-вторых, дать на память брошюру с речью товарища Хрущева на съезде партии.

Анатолий Георгиевич охотно выполнил первую просьбу. Вторая тоже казалась совершенно естественной — материал отнюдь не секретный, и едва ли были причины отказать.

Но что-то удержало Фомина. Неуемный восторг гостя по поводу достижений нашей Родины? Нет. Он много раз слышал на Западе восторженные слова о Советском Союзе. Характер просьбы? Тоже нет. Во всех странах мира люди проявляют большой интерес к выступлениям главы Советского государства. Покрытые бесцветным лаком ногти? Но что же в этом плохого?

Как только обиженный гость, выпив водку, ушел, несколько человек набросились на Фомина: почему отказал? Единственный довод — на обложке был штамп: «Танкер «Славгород» — всем показался неубедительным. А вскоре выяснилось следующее.

Для экранов телевидения снимали не только швартовку судна. Ещё до его прихода была передача с явным антисоветским душком. В заключение сказали, что хотя это торговое судно, но коль скоро оно советское, значит обязательно везет с собой пропаганду. Телезрителям обещали предоставить возможность самим в этом убедиться. Выяснилось также, что тип, приходивший на судно, никакой не коммунист и не друг Советского Союза, а один из бойких репортеров, державших пари, что «надует» русских: и водки у них напьется и «пропаганду» добудет.