Чернобыльская молитва - Светлана Алексиевич

Что нужно? Ответить на вопрос: способна ли русская нация на такой глобальный пересмотр всей своей истории, как оказались на это способны после второй мировой войны японцы? Немцы? Хватит ли у нас интеллектуального мужества? Об этом почти не говорят. Говорят о рынке, о ваучерах, чеках... Мы в очередной раз выживаем. Вся энергия уходит на это. А душа брошена... Тогда зачем это все? Ваша книга? Мои бессонные ночи? Если жизнь наша, как чирк спичкой? Здесь может быть несколько ответов. Примитивный фатализм. И могут быть великие ответы. Русский человек всегда хочет во что-нибудь верить: в железную дорогу, в лягушку (нигилист Базаров), в византийство, в атом... А теперь вот - в рынок...

Булгаков в "Кабале святош": "Всю жизнь грешила. Актрисой была". Сознание греховности искусства. Безнравственности его природы. Заглядывание в чужую жизнь. Но оно, как сыворотка зараженного, может стать прививкой чужого опыта. Чернобыль - это тема Достоевского. Попытка оправдания человека. А, может быть, все очень просто: войти в мир на цыпочках и остановиться у порога?! Этот божественный мир..."

Александр Ревальский, историк

Монолог о том, как маленькая жизнь беззащитна в великое время

Не спрашивайте... Не буду... Не буду об этом... (Подумав). Нет, я могу с вами поговорить, чтобы понять... Если вы мне поможете... Только не надо жалеть, не надо утешать. Самое больное... Без смысла так страдать нельзя, столько передумать нельзя. Невозможно! Невозможно! (Срывается на крик). Эту резервацию, этот лагерь... Этот чернобыльский мир... Его невозможно охватить нашим знанием, нашими чувствами. Как же тогда найти смысл? Скандируют на митингах... В газетах пишут: Чернобыль развалил империю, он излечил нас от коммунизма... От подвигов... Подвиг - это слово, которое придумало государство... От... Но у меня ничего больше нет, ничего другого, я выросла среди таких слов и таких людей. Все исчезло, эта жизнь исчезла. За что удержаться? Чем спастись? Без смысла так страдать нельзя. (Молччит). Одно я знаю, что никогда не буду счастливой...

Он приехал оттуда... Несколько лет был, как во сне, как в бреду.

"Нина, как хорошо, что у нас двое детей. Они останутся."

Рассказывал и рассказывал.

Я запоминала...

Посреди деревни - красная лужа. Гуси и утки ее обходят.

Мальчишки-солдаты, разутые-раздетые. Лежат в траве. Загорают. "Вставайте, черти, а то - погибнете!!" Они: га-га!

Смерть уже всюду, но серьезно не воспринимается.

Эвакуация... У старой, как она сама, хаты, стоит на коленях бабка с иконой. Голосит: "Детки, никуда я не пойду со своего угла. Не кину. Заберите грошики, что мне дали. За хлевок насчитали, за коровку... А кто мне за мою жизнь заплатит? Моя жизнь - ноченька черная. В войну двух сынов убили, лежат тут на могилках. Два сынка.... А разве это война? Сейчас - война? Тучки белые плывут... Яблоньки белые цветут... Никто на нас не напал. Не стреляют. Все вокруг свои. Свои люди. Разве это война?" И никто ей не может ответить: стоит полковник, который руководит эвакуацией, стоит кто-то из райкома партии. Местное начальство. Никто еще не знает, что это - война. И называется она Чернобыль.

Сама я не расспрашивала. Понимала его, понимала душой, действовали какие-то совершенно другие органы. Наше знание - наше одиночество. Это одиночество... Я хотела у вас спросить... Я хотела сказать, что боюсь искусства об этом... Об ужасе... Мне часто кажется... Мне в другой раз так невмоготу, что я знать этого не хочу. Ненавижу вспоминать! Ненавижу! (Снова срывается на крик). Когда-то... Когда-то я завидовала героям. Тем, кто участвовал в великих событиях, был на переломе, на перевале. Так мы тогда говорили, так пели. Песни красивые были. Мечтала! Примерялась! Жалела, что не родилась в семнадцатом или сорок первом... А теперь рассуждаю по другому: я не хочу становиться историей, жить в историческое время. Моя маленькая жизнь сразу становится беззащитной. Великие события сметают ее, не заметив. Не разглядев. (Задумывается) После нас останется один Чернобыль, он останется вместо нас. Вместо истории.

"Нина, как хорошо, что у нас с тобой двое детей. Они останутся".

Рассказывал и рассказывал.

Я запоминала...

Голуби, воробьи.... Аист.... Аист бежит-бежит по полю, хочет взлететь. А взлететь не может...

Люди ушли, в домах остались жить их фотографии.

Едут по брошенной деревне и видят картину - как в сказке: сидят на крыльце старик со старухой, а вокруг них бегают ежики. И их так много, как цыплят. Без людей в деревне тихо, будто в лесу, ежики перестали бояться, приходят и просят молока. И лисы, рассказали им, прибегают, и лоси. Кто-то из ребят не выдержал: "Я же - охотник!" "Что ты!! Что ты!! - Замахали руками старики. - Зверей трогать нельзя! Стрелять нельзя! Мы с ними породнились". Одна семья - люди и весь остальной живой мир...

Он знал, что умрет... Умирает... И дал себе слово - жить только дружбой и любовью. Работала я в двух местах, одной моей зарплаты и его пенсии нам не хватало, попросил: "Давай продадим машину, она не новая, но что-то же за нее нам дадут. Побудь дома. Я больше посмотрю на тебя". Звал друзей... Приезжали жили подолгу у нас его родители... Что-то он понял... Что-то он там понял о жизни, чего раньше не понимал. Слова у него появились какие-то другие...

"Нина, как хорошо, что у нас с тобой двое детей. Они останутся".

Задам вопрос:

- Ты думал о нас? О чем ты там думал?

- Я видел мальчика, он родился через два месяца после взрыва. Дали имя Антон. А все звали Атомчик.

- Ты думал...

- Там всех жалко. Даже мошку жалко, и воробья. Пусть все живут. Пусть мухи летают, осы жалят, тараканы ползают... Даже таракану не хочешь делать больно...

- Ты...

- Дети рисуют Чернобыль... Деревья на картинах растут вверх корнями. Вода в реках красная или желтая. Нарисуют и сами плачут...

Я хочу понять... Но что я хочу понять? Сама не знаю... (Незаметно улыбнулась). Его друг сделал мне предложение... Еще когда мы учились, в студенчестве он за мной ухаживал. Потом женился на моей подруге, потом развелся. Сделал мне предложение: "Будешь жить королевой". У него магазин, у него шикарная квартира в городе, у него дом за городом. Я думала... Я думала... Пока он не пришел пьяный: "Никак героя не забудешь!?" Ха-ха. "Он поехал, а я отказался. Я живу, а он - памятник". Ха-ха. (Срывается на крик). Выгнала! Выгнала!! "Дура! Живи на свою учительскую зарплату, на свои тридцать долларов". Живу... (Успокоившись). Иногда появляются странные мысли, иногда я думаю, что Чернобыль меня спас, он заставил меня задуматься. Душа расширилась...

Он рассказывал и рассказывал.

Я запоминала...

Тучи пыли... Трактора в поле... Женщины с вилами... Дозиметр щелкает...

За проволокой. Зона. Людей нет, и время движется иначе... День длинный-длинный... Как в детстве...

К ним приезжали артисты. Поэты. Стихи читали. Пугачева перед ними выступала. В поле. "Если вы не уснете, я буду петь, мальчики, вам до утра". Она называла их герояим.

Все называли их героями... (Плачет). Без смысла так страдать нельзя. Без знакомых слов... Даже без медали, которую ему дали... Лежит дома.... Оставил сыну.... Одно я знаю, что никогда уже не буду счастливой...

Нина Ковалева, жена ликвидатора

Монолог о физике, в которую все мы были влюблены

"С юности я имел привычку все записывать. Когда Сталин умер - что происходило на улицах, о чем говорили. И Чернобыль я записывал с первого дня, знал, что пройдет время и многое забудется, безвозвратно исчезнет. Так это и случилось. Мои друзья, они были в центре событий, физики-ядерщики забыли, что тогда чувствовали, о чем говорили со мной. А у меня все записано...

В тот день... Я, заведующий лабораторией Института ядерной энергетики Академии наук Беларуси, приехал на работу, институт наш за городом, в лесу. Чудесная погода! Весна. Открыл окно. Воздух чист, свеж. Удивился: почему-то сегодня не залетают синички, которых я прикормил за зиму, вывешивая за окном кусочки колбасы. Нашли поживу повкуснее?

А в это время на нашем институтском реакторе паника: дозиметрические приборы показывали рост активности, на воздухоочистительных фильтрах она поднялась в двести раз. Мощность дозы возле проходной - около трех миллирентген в час. Это очень серьезно. Такая мощность допускается как предельная в радиационно опасных помещениях при работе не более шести часов. Первое предположение - в активной зоне разгерметизировалась оболочка одного из тепловыделяющих элементов. Проверили - норма. А, может, перевозили контейнер из радиохимической лаборатории и так тряхнули по дороге, что повредили внутреннюю оболочку, загрязнили территорию? Попробуй теперь отмой пятно на асфальте! Что же случилось? А тут еще по внутреннему радио объявили: сотрудникам не рекомендуется выходить из здания. Между корпусами стало пустынно. Ни одного человека. Жутковато. Необычно.

Дозиметристы проверили мой кабинет: "светит" стол, "светит" одежда, стены... Я встаю, у меня нет желания даже садиться на стул. Вымыл голову над раковиной. Посмотрел на дозиметр - эффект налицо. Неужели это все-таки у нас, ЧП в нашем институте! Утечка? Как теперь дезактивировать автобусы, которые развозят нас по городу? Сотрудников? Придется поломать голову... Я очень гордился нашим реактором, я изучил его до миллиметра...