Бом-бом, или Искусство бросать жребий - Павел Крусанов

Сторожиха встречала их уже у околицы. Должно быть, на улицу высыпала вся деревня — буколические мужики с огрубелыми обветренными лицами, мну-щие в руках выцветшие кепки, бабы в платках, про-стоволосые девки с гладкими загорелыми икрами, бе-логоловая от немеркнущего солнца детвора. Селяне кланялись Андрею с Катей, сокрушённо вздыхали и, как заведённые, с убитым видом повторяли: «Горюем, батюшка, скорбим безутешно».

Андрей остановился и открыто, с хозяйским чув-ством полной безнаказанности оглядел теснящийся на дороге люд. Сторожихинцы, почуяв важность ми-нуты, приумолкли. И тогда стал слышен ветер, тёп-лый, медленный и немного горчащий.

— Вижу, знаете уже. — Норушкин говорил не-громко, но твёрдо и внятно. — Ну что же, вот и я за-ступил.

— Знаем, знаем. Уже ходили в Ступино нын-че, — сказал широкогрудый крепкий старик с седой полубородой-полущетиной и слегка горбатым за-гривком. — В храме свечку ставили за упокой ду-ши Павла Платоновича и за вас молили Пресвятую Богородицу.

В толпе селян Андрей разглядел теперь и дикова-того пастуха, и Фому Караулова, которому, ввиду от-носительной и в определённой мере сковывающей новизны всех прочих лиц, кивнул персонально, как приятелю, чем, кажется, очень ему польстил.

— Вот что, — сказал Норушкин, — мне с вами де-ло надо обговорить. — И для весу добавил: — Важ-ное дело, первостатейное.

— Так пожалуйте — староста наш, Нержан Тихо-ныч, — указал пастух скомканной бейсболкой на от-весившего быстрый поклон старика с загривком. — С ним решайте, а уж мы, будьте покойны, в лепёш-ку… — Некоторое время пастух с подчёркнутой не-решительностью переминался с ноги на ногу, благо-даря этой демонстративной уловке оставляя за собой-бойбой право разомкнуть паузу, потом как будто бы решился: — Прощения просим, Андрей Лексеич, та-бачком не богаты?

— Тебя, брат, как звать? — с приветливой гос-подской миной спросил Норушкин.

— Обережные мы. А звать Степаном.

— Вот что, Степан… — Андрей полез в наплеч-ную сумку и вытащил пакет с сигарами. — На вот, себе возьми и остальным раздай.

— З-э, барин, вы уж сами… — Теперь Степан замялся-мм непритворно, без увёрток. — Нам из ваших — то рук принять куда как слаще…

Катя наблюдала сцену с неприкрытой оторопью. Вид у неё был такой, будто она сунула в плейер си-дишку «Prodigy», а в наушниках грянул старозавет-ный симфонический «Щелкунчик».

Когда Андрей раздал до умиления счастливым мужикам сигары, Катя тепло и влажно выдохнула ему в ухо: «Ты говорил — на дачу к другу…», но Ан-дрей в ответ только улыбнулся.

— Милости просим, Андрей Лексеич, окажите честь — ко мне в домишко, — как только вышли гос-тинцы, обратился к Норушкину не то изрядно суту-лый, не то и вправду немного горбатый староста.

Андрею было неловко, что он не подумал о по-дарках для сторожихинских девок, поэтому, до-вольствуясь первым приглашением, взял Катю за руку и потянул следом за почтительно оглядываю-щимся старостой, судя по корпуленции — вожаком местных ликантропов.

— Чернобыль какой-то… — Детка Катя с опаской косилась на цветущую у забора черёмуху.

Что могла она помнить и знать о Чернобыле? В ту пору в своём Ораниенбауме/Рамбове она ещё, поди, в песочнице производила куличи…

«Домишко» старосты оказался большой доброт-ной избой, срубленной из серых — полинялых от дождя и выцветших от солнца, — в полный обхват брёвен, с фасадом в четыре окна, оправленных в рез-ные — звериный стиль — наличники, с большим крыльцом под навесом на столбах и четырёхскат-ной, крытой по дранке толем, что было видно на кромке стрехи, крышей. По всему, строился дом ещё до войны, а то и раньше, но и сейчас, поставленный на бугристый фундамент из связанного цементом валунья, выглядел основательным, надёжным, веч-ным, да, собственно, таким и был.

На дворе среди пёстрых кур крутился вертлявый безголосый бобик, льстиво вилявший перед гостями не только хвостом, но и всем сухопарым задом; в дощатом загоне с опрокинутым корытом, похрю-кивая, рыли землю пятаками/рылами свиньи.

Пропустив Андрея и Катю вперёд себя в дом, ста-рик велел хозяйке, не по годам бойкой, с огнём в гла-зах бабе: «Что в печи, всё на стол мечи», после чего усадил гостей под образами.

В печи нашлись сполоснутые, только с грядки, огурцы, редиска, помидоры, сочащиеся на срезе искристой влагой стрелки лука, до одури душистые укроп и петрушка. Потом явилась деревянная вос-ковой желтизны солонка с крупной солью и гор-шок свежей, ещё не загустевшей до того, чтоб из неё, как из каолина, можно было лепить болванчи-ков, сметаны.

Когда хозяйка «метнула» на стол дымящийся чу-гунок молодой картошки, копчёную грудинку и миску жареных язей, Андрей не сдержался и достал из сумки оставшуюся бутылку мерло.

«Парадиз какой-то, — перенимая Катину повадку, подумал он, но тут же с несвойственным ему, вооб-ще-то, буквоедством поправился: — Нет, рай — это когда ты не знаешь, тепло тебе или холодно, одет ты или наг, сыт или в брюхе волки воют. Рай — это ко-гда у тебя нет того, что чувствует , когда тебе безо всего хорошо и ничего не нужно. Даже не так: рай — это когда ты знать не знаешь, что такое хорошо, потому что не с чем сравнивать». На этом педантизм его иссякнул/изошёл.

— Эта барская водица нам не годится, — приговор-кой встретил жест Андрея староста. Задубелое лицо его, непривычное, да и, пожалуй, не слишком приспо-собленное к улыбке, ласково оскалилось и слегка за-хрустело в тех неторенных местах, где пролегли све-жие складки.

«Как бишь его?.. Нержан Тихонович», — припом-нил Норушкин.

Староста встал и, мягко шлёпнув в сенях оторо-ченной каучуковой прокладкой дверью холодиль-ника, принёс в горницу объёмистую квадратную заткнутую куском сыра бутыль, при виде которой само собой, как туго колыхающийся серебристый пузырёк из торфяной озёрной воды, всплывало в памяти полузабытое слово «штоф».

— Злодейка наша, — представил бутылку хозя-ин. — На чесноке стояла, смородиновых почках, му-равьиных яйцах, змеином зубе, сливовой смоле и ещё кой на чём, что мы в секрете держим. И для веселья хорошо, и от хворобы всякой выручает. Злодейка на-ша — всем лекарствам мать. Отведайте.

Андрей отведал. Катя воздержалась, опаловыми пальчиками ущипнув поджаристого язька.

В груди Норушкина взметнулась пронизанная солнцем синяя волна и, накатив на сердце, отступи-ла. Градусов в «злодейке» было пятьдесят примерно семь.

С лилово-перламутровыми, чудесно промытыми внутренностями и сияющей под кожей в вездесу-щих капиллярах кровью Андрей приступил к делу:

— Я хочу купить в Побудкине свою же собственную землю, отстроиться и, Бог даст, обосноваться.

Староста замер на миг, и вдруг в горнице лопну-ла звонкая пиротехническая штучка:

— Андрей Лексеич! Да неужто?! Отец родной! Вот радость-то! Нельзя башню без пригляда дер-жать: хорёк какой-нибудь влезет, и на тебе — то пар-ламент горит, то дефолт, ититская сила!

В ушах Норушкина невесть откуда появилась гул-кая дымка — чёртово пойло! — так что он не пору-чился бы наверняка за адекватное осмысление услы-шанных в ответ слов и интонаций. Но Катя после подтвердила, что именно так — с восклицательными знаками — всё и было сказано, причём хозяйка и хо-зяин говорили хором.

Нержан Тихонович, смахивая с глаз счастливую слезу, заверил, что все бумажные вопросы и крюч-ки они уладят в уезде сами: автохтонам такие дела решать сподручнее — хоть понаслышке, но все (или почти все) здешние чиновничьи ухватки им извест-ны. А коль скоро понадобится присутствие Анд-рея — они известят.

Согласовав с Норушкиным кандидатуру стряпче-го, староста вызвал в избу Фому Караулова, которо-му велено было завтра спозаранку отправляться с барином в Новгород, чтобы оформить у нотариуса доверенность на ведение дел. Время шло к вечеру, сегодня они так и так не успевали.

— Как выясните цену земли, — предупредил Ан-дрей, — сразу дайте знать. Мне мигом деньги не со-брать.

— Господь с вами, барин, — раз в четвёртый уже за день героически осклабился староста Нержан/Не-смеян. — С нас одних недоимок, почитай, столько приходится, что хватит Крым у малорусов отку-пить.

— Крым возьмём не златом, а булатом, — пообе-щал Норушкин, внезапно ощутивший явный по-зыв зарычать, и великодушно махнул рукой — А недоимки прощаю.

Староста на время потерял дар речи и ожил лишь тогда, когда нащупал безотчётной рукой закупорен-ный сыром штоф.

Тут год не пей, два не пей, а за такое дело выпей…

И он плеснул жемчужной «злодейки» Андрею, решившей разделить судьбу Норушкина Кате, себе и благоухающему дымарём и прополисом новоис-печённому стряпчему Фоме.

Когда староста осведомился: не прикажет ли ба-рин баньку? — детка Катя взвизгнула от востор-га, предвкушая, на что Норушкин леденящим шё-потом заметил, что если она возжелает на полке разврата, это значит — у старичины просто никудышная баня.