Уилт - Том Шарп

Уилт покачал головой.

— Вы знаете, инспектор, — сказал он, — мне вас жаль, честное слово. Вы не способны разглядеть правду, даже если она у вас прямо под носом.

Инспектор поднялся и вышел из комнаты. — Эй, ты, — обратился он к первому же попавшемуся детективу, — иди к нему и задавай этому поганцу вопросы, и не останавливайся, пока я не скажу.

— Какие вопросы?

— Любые. Какие в голову придут. Не переставай спрашивать его, зачем он засунул надувную пластиковую куклу в яму. Спрашивай снова и снова. Я его расколю, этого урода.

Вернувшись в свой кабинет, он бросился в кресло и принялся думать.

13

Тем временем в техучилище сержант Ятц сидел в кабинете мистера Морриса.

— Извините, что я вас опять беспокою, — сказал он, — но требуется уточнить кой-какие детали насчет этого Уилта.

Заведующий гуманитарным отделением устало поднял глаза от расписания. Он безуспешно пытался найти кого-нибудь вместо Уилта для группы каменщиков. Прайс не годился, потому что у него занятия с механиками, а Уильяме не согласится. Он и так накануне ушел домой с расстройством желудка на нервной почве и пригрозил, что вообще откажется подменять любого, кто в его присутствии, хотя бы упомянет группу каменщиков еще раз. Оставался только сам мистер Моррис, и он был согласен, чтобы сержант беспокоил его сколько его душе угодно, лишь бы не идти на занятия к этим чертовым каменщикам.

— Располагайте мной, — сказал он с любезностью, которая представляла любопытный контраст с его загнанным видом. — Какие детали вас интересуют?

— Только общее впечатление о человеке, сэр, — сказал сержант. — Какие-нибудь странности?

— Странности? — мистер Моррис на минуту задумался. Если не считать безропотную готовность год за годом преподавать в самых ужасных классах, мистер Моррис никаких странностей за Уилтом не знал. — Наверное, можно считать немного странной его фанатическую приверженность «Повелителю мух», но я сам никогда..

— Подождите минутку, сэр, — прервал его сержант Ятц, торопливо записывая что-то в блокнот. — Как вы сказали, «фанатическая привязанность»?

— Я имел в виду…

— Мухам, сэр?

— «Повелителю мух». Это книга такая, — сказал мистер Моррис, сознавая, что вряд ли стоило об этом говорить. Полицейские казались не слишком большими ценителями всех тех изысков литературного вкуса, который он привык считать признаком интеллигентности. — Надеюсь, я не сказал ничего лишнего.

— Разумеется нет, сэр. Все эти маленькие детали позволяют нам понять, как работает ум преступника.

Мистер Моррис вздохнул. — Должен сказать, что когда мистер Уилт пришел к нам из университета, мне и в голову не могло прийти, что такое может случиться.

— Конечно, сэр. А мистер Уилт никогда плохо не отзывался о своей жене?

— Плохо? Бог мой, да нет. Да и нужды не было говорить. Ева говорила сама за себя. — Сквозь окно он посмотрел на работающую бурильную машину.

— Значит, по-вашему, миссис Уилт была не очень симпатичным человеком?

Мистер Моррис покачал головой. — Ева была ужасной женщиной.

Сержант Ятц облизал кончик своей шариковой ручки.

— Как вы сказали, «ужасной», сэр?

— Боюсь, что так. Она как-то посещала мои вечерние занятия по элементарной драме.

— Элементарной? — переспросил сержант и сделал соответствующую запись.

— Да, хотя в случае с миссис Уилт больше бы подошло определение стихийная. Она так экспансивно играла все роли, что была далека от убедительности. Ее Дездемона — это было нечто, такое трудно забыть.

— Она была импульсивной женщиной, вы это хотите сказать?

— Давайте лучше скажем так, — заметил мистер Моррис. — Если бы Шекспир написал пьесу так, как ее интерпретировала миссис Уилт, то задушенным бы оказался Отелло.

— Понятно, сэр, — сказал сержант. — Вы имеете в виду, что она не любит черных.

— Не имею представления о ее взглядах на расовую проблему, — сказал мистер Моррис. — Я говорил о физической силе.

— Сильная женщина, сэр?

— Очень, — ответил мистер Моррис с чувством.

На лице сержанта отразилось искреннее недоумение.

— Как-то странно, что такая сильная женщина дала себя убить Уилту и не оказала большого сопротивления, — сказал он задумчиво.

— Я в это тоже не могу поверить, — согласился мистер Моррис. — Более того, это говорит о том, что Генри обладает фанатическим мужеством, чего я никогда в нем не подозревал. Наверное, в тот момент он обезумел.

Сержант Ятц ухватился за эти слова.

— Значит, вы серьезно считаете, что он был не в своем уме, когда убил свою жену?

— В своем уме? Кто же в своем уме убьет жену и бросит ее тело…

— Я хочу сказать, сэр, — перебил сержант, — не считаете ли вы мистера Уилта сумасшедшим?

Мистер Моррис заколебался. У него в штате было немало психически неуравновешенных людей, но ему вовсе не хотелось это афишировать. С другой стороны, не исключено, что таким признанием он поможет бедняге Уилту.

— Да, я думаю, можно так сказать, — в конце концов сказал Моррис, у которого было доброе сердце. — Очень даже сумасшедший. Сержант, между нами, любой человек, согласившийся учить таких кровожадных молодых негодяев, как у нас в училище, не может быть полностью нормальным. Только на прошлой неделе Уилт ввязался в перепалку с наборщиками и получил удар в лицо. Я думаю, это сказалось на его поведении в дальнейшем. Надеюсь, вы сохраните все, что я вам сказал, в строжайшей тайне. Я бы не хотел…

— Разумеется, сэр, — сказал сержант. — Ну, не буду вас больше задерживать.

Он вернулся в полицейский участок и доложил о своих успехах инспектору Флинту.

— Совершенный псих, — провозгласил он. — Так он считает. Он высказался вполне определенно.

— В этом случае он не имел права держать ублюдка на работе, — сказал Флинт. — Он должен был уволить мерзавца.

— Уволить? Из училища? Вы же знаете, учителей нельзя уволить. Надо сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы тебя уволили.

— Например, укокошить троих. Ну, что касается меня, то они могут получить этого мерзавца назад.

— Вы хотите сказать, он еще держится?

— Держится? Да он перешел в контратаку. Сначала он довел меня до нервного истощения, а теперь Болтон умоляет, чтобы его заменили. Больше не может выдержать напряжения.

Сержант Ятц почесал голову.

— Понять не могу, как ему это удается, — сказал он. — Всякий подумает, что он невиновен. Хотел бы я знать, когда он попросит адвоката.

— Никогда, — сказал Флинт. — Зачем ему адвокат? Если бы на допросе присутствовал адвокат и лез с советами, я бы давно вытянул из Уилта правду.

С наступлением ночи в проливе Ил ветер усилился до восьми баллов. Дождь барабанил по крыше каюты, волны били в правый борт, и катер все больше и больше утопал в иле. В каюте было накурено, а атмосфера накалена. Гаскелл достал бутылку водки и пил. Они играли в слова, чтобы скоротать время.

— Так я себе представляю ад, — заявил Гаскелл, — быть запертым с парой сапфисток.

— Что такое сапфистка? — спросила Ева.

Пораженный Гаскелл вытаращил на нее глаза. — Вы что, не знаете?

— Ну, я слышала что-то про остров…

— Дремучая вы наша, — сказал Гаскелл. — Надо же быть такой наивной. Сапфистка это…

— Джи, прекрати, — перебила Салли. — Чей ход?

— Мой, — сказала Ева? — И…М…П… получается Имп.

— О…Т…Е…Н…Т… получается Гаскелл, — сказала Салли.

Гаскелл еще разочек приложился к бутылке. — Черт побери, во что мы играем? В слова или в откровенность?

— Твой ход, — сказала Салли.

Гаскелл поставил Д…И…Л…Д вокруг буквы О. — Попробуй, размер подходит?

Ева посмотрела на него осуждающе.

— Нельзя употреблять собственные имена, — сказала она. — Вы же не дали мне употребить Сквизи.

— Ева, детка, дилдо вовсе не собственное имя. Это такая вещь. Суррогат пениса.

— Что?

— Ладно, проехали, — сказала Салли. — Теперь твой ход. — Ева посмотрела на свои буквы. Ей надоели эти постоянные указания, и, кроме того, ей хотелось знать, что такое сапфистка. И суррогат пениса. Наконец она составила слово Л…Ю…Б…О…В…Ь вокруг буквы О.

— У любви как у пташки крылья, — сказал Гаскелл и поставил Д…И…Д… к уже имеющимся Л.

— У вас два одинаковых слова, — заметила Ева. — Дилдо уже было.

— А этот другой, — сказал Гаскелл, — с усиками.

— Какая разница?

— Спросите Салли. Это у нее пенисомания.

— Ах ты, жопа, — сказала Салли и составила слово «педик» вокруг буквы Д. — Это про тебя.

— Ну, что я говорил? Игра в откровенность, — сказал Гаскелл. — Да здравствует правда!

Ева составила слово «верный», Гаскелл написал «шлюха», а Салли ответила словом «псих».