Отель «Затерянный рай» - Элизабет Олдфилд

— Нет еще, — сказала Касс. Она так благодарна ему за то, что он вернул ребенка! — Проходи.

— Спасибо. — Гиффорд прошел через крошечную прихожую в гостиную.

Комната с побеленными стенами была освещена рассеянным золотым светом настольной лампы. Деревянный пол устлан выцветшими хлопчатобумажными ковриками. Немногочисленная мебель состояла из обтянутого коричневым батиком плетеного дивана, двух кресел и низкого стеклянного кофейного столика. Прозрачные белые кисейные занавески закрывали окно, выходящее на маленький вымощенный дворик. Было заметно, что и мебель, и коврики, и занавески видали лучшие времена.

Касс жестом пригласила его сесть на диван, а сама расположилась в кресле.

— Что ты хотел сказать? — спросила она.

— Я должен объяснить, почему на твой вопрос о том, хочу ли, чтобы Джек рос на моих глазах, я ответил, что это не самая лучшая идея.

Касс скрипнула зубами.

— Извини, но я не... — начала она.

— Это все потому, что я... — Казалось, слова застревали у него в горле. Наконец он с видимым трудом выговорил: — Инвалид.

— Для Джека это не имеет значения, — нетерпеливо произнесла она.

— Может быть, для Джека — нет, а для меня имеет. Я подумал о том, как ему горько будет сознавать, что его отец хромой. Что ему недоступен обычный бейсбол. Что он не может приобщить его к разным видам спорта, как все другие отцы, и... это смутило меня. — Гиффорд усмехнулся. Он был отвратителен самому себе. — Я решил, что будет лучше, если я буду держаться на расстоянии и избавлю его от позора.

Она покачала головой.

— Гиф, он...

— Выслушай меня! Я подумал, что, раз не могу быть настоящим отцом для Джека — идеальным отцом! — лучше не буду отцом совсем. Хотя идеальных отцов не существует. Мой, безусловно, таковым не является, — мрачно сказал он. — Но потом произошли две вещи. На прошлой неделе ты сказала о том, что мне пора кончать с жалостью к самому себе и...

— Я не говорила этого!

— Смысл был такой. Это заставило меня задуматься. И я согласился с твоим мнением.

Она кивнула:

— С правильным мнением!

— Я понял, что это был заинтересованный, разумный взгляд на меня и на то, как я относился или не относился к своей инвалидности. Это первое.

— А второе? Что было вторым? — напомнила она, когда Гиффорд остановился.

— Сегодня я побежал! Впервые со времени катастрофы я забыл о своей ноге. Я забыл о несправедливости, по причине которой стал инвалидом, — и побежал!

— От отчаяния и благодаря силе воли, — сказала Касс.

— Да, но я смог! И смогу еще многое. Я могу стоять на своих собственных ногах, хотя они иногда и дрожат, — признался он. — Сегодня вечером я выздоровел и обдумал все заново. Я смирился с тем, что никогда не смогу быть таким проворным, как раньше. Понял, что, как ты сказала, я всегда буду инвалидом — до какой-то степени. Но это не мешает мне быть отцом для Джека, и я хочу быть ему отцом. Я хочу, чтобы он рос на моих глазах. Ты не против?

Касс вскочила с кресла и села рядом с ним на диван.

— Да, Гиф, да!

— Спасибо, — сказал он. — Раньше меня мучили мысли о том, что я многого не могу делать, но теперь... — Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал нежную кожу на запястье, где бился пульс. — Теперь я знаю, что нет ничего невозможного.

— И жизнь снова кажется тебе прекрасной?

Гиффорд улыбнулся и тепло посмотрел на нее.

— Жизнь кажется мне необыкновенно прекрасной, — тихо сказал он и наклонился вперед.

Эти слова смутно напомнили ей те, что были сказаны полтора года назад, когда они впервые занимались любовью. Касс насторожилась. Он собирался поцеловать ее, но его поцелуи всегда были очень опасными. От них она теряла голову. Но как сейчас она хотела этого! После всех несчастий и тревог она жаждала близости и успокоения, но...

— Ты мне небезразлична, — сказал Гиффорд, словно почувствовав ее сомнения и необходимость рассеять их.

— И ты мне, — сказала она.

Он улыбнулся и прижался губами к ее губам. Касс отбросила все сомнения. Обняв его за шею, она прижалась к нему. Их губы раскрылись, языки соприкоснулись, поцелуй стал глубоким. И лишь где-то далеко-далеко внутренний голос робко предупреждал, что наступит день, и придет раскаяние... Но Касс не стала прислушиваться к нему, она верила сейчас своим чувствам и своему телу. А они говорили о том, что ей нужен Гиффорд.

Всю усталость как рукой сняло. Касс беспокойно задвигалась. Легкая ткань футболки стала давить ей на грудь. Внутри начала пульсировать боль.

— Шелк, — сказал Гиффорд, проведя ладонью по гладкой коже ее бедер. — Ты сделана из шелка.

Он потянул край ее футболки вверх, на талию, к груди, и стянул через голову. Отбросив футболку в сторону, он пристально посмотрел на Касс своими серыми затуманенными глазами. Потом поднял руки и взял ее груди в ладони.

— Прекрасная, — прошептал он и бережно опустил ее на подушки. Прильнув к впадинке на шее, поцеловал нежную кожу. — Ммм, ты пахнешь так же прекрасно, как выглядишь.

Касс улыбнулась:

— Это детский гель для купанья.

— Плюс твой собственный аромат...

Он начал ласкать ее груди, медленно поглаживая большими пальцами соски. Она выгнула спину, закусила губу и застонала. Его руки двинулись вниз. Словно вспоминая притягательность ее тела, его пальцы скользнули по ее животу, бедрам, к треугольнику светлых волос.

Касс снова застонала.

— Я должен быть осторожным? — спросил он.

Она возразила:

— Я принимаю таблетки.

— Тогда я готов...

Но Касс подняла руки и оттолкнула его от себя.

— Ты был готов, когда пришел сюда? Ты был уверен в том, что я... не устою?

Гиффорд усмехнулся.

— Скажем так: я знал, что если не устою я, то не устоишь и ты. А шансы на то, что я не смогу устоять, были очень высоки. И я не хотел, чтобы мы во второй раз допустили ошибку.

— Ты такой... такой наглый! — заявила она.

— Это не наглость. Это реализм. И ты и я всегда нуждались друг в друге. Это неотвратимо. Это судьба. — Он снова опустил ее на подушки и поцеловал. — Да? — спросил он через мгновенье, когда они остановились, чтобы перевести дух.

— Да, — покорно согласилась Касс.

Гиффорд пытался сдержать себя, чтобы не накинуться на Касс слишком быстро, слишком жадно. Он уже испортил их отношения в прошлом и совсем не собирался ломать их сейчас. Он хотел, чтобы все продолжалось как можно дольше. Он хотел довести Касс до исступления. Хотел, чтобы она испытала глубочайшее удовлетворение.

Касс осмелела. Ее прикосновения стали дерзкими.

— Дорогая, — шептал он, отдаваясь ее ласке. И в какой-то момент она почувствовала, что он начинает терять контроль над собой.