Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник) - Эдуард Асадов

Нытики и зануды

Ненавижу я всяких зануд и нытиков,Отравляющих радость за годом год,Раздраженно-плаксивых и вечных критиковНаших самых ничтожных порой невзгод!

Люди строят завод, корпуса вздымают,Люди верят сквозь трудности в свой успех.А зануда не верит. Он больше знает.А зануда зарплату и жизнь ругает.А зануда скулит и терзает всех.

Как досадно бывает подчас в дороге,Где шагают ребята в жару и стынь!Все устали, и все натрудили ноги,А бранится и стонет за всех один.

Он скрипит, он по ниточкам тянет нервы:Жмет ботинок… Когда же мы отдохнем?И рюкзак-то тяжел, и не те консервы,Да и тем ли идем вообще путем?!

И с такой он душой о себе хлопочет,Будто жизнью иною, чем все, живет:Есть и пить только он ведь один и хочетИ один только в мире и устает.

Да, один устает и один страдает,Всюду самый хороший порыв губя.Лишь одно его в жизни не утомляет –Это страстно любить самого себя.

Ну скажите на милость: когда, зачемКто-то выдумал нытика и зануду?Ведь они, будто ржавчина, есть повсюду,Пусть немного, а жизнь отравляют всем.

И неплохо б их ласково попросить:– Да ступайте вы, право, к родимой маме!Не скулите! Не путайтесь под ногами!Не мешайте всем людям хорошим жить!

Ах, как же я в детстве любил поезда…

Ах, как же я в детстве любил поезда,Таинственно-праздничные, зеленые,Веселые, шумные, запыленные,Спешащие вечно туда-сюда!..

Взрослые странны порой бывают.Они по возможности (вот смешно!)Верхние полки не занимают,Откуда так славно смотреть в окно.

Не любят, увы, просыпаться рано,Не выскочат где-то за пирожкомИ не летают, как обезьяны,С полки на полку одним прыжком.

В скучнейших беседах отводят души,Ворчат и журят тебя всякий часИ чуть ли не в страхе глядят на груши,На воблу, на семечки и на квас.

О, как же я в детстве любил поездаЗа смех, за особенный чай в стакане,За то, что в квадрате окна всегдаПроносятся кадры, как на экране.

За рокот колес, что в ночную поруБаюкают ласковей соловья,За скорость, что парусом горбит штору,За все неизведанные края.

Любил за тоску на глухом полустанке:Шлагбаум, два домика под дождем,Девчонка худенькая с ведром,Небо, хмурое спозаранку.

Стог сена, проселок в лесной глуши…И вдруг как-то сладко вздохнешь всей грудью,С наивною грустью, но от души:Неужто же вечно живут здесь люди?!

Любил поезда я за непокой,За вспышки радости и прощанья,За трепет вечного ожиданьяИ словно крылья бы за спиной!

Но годы мелькнули быстрей, чем шпалы,И сердце, как прежде, чудес не ждет.Не то поездов уже тех не стало,Не то это я уж теперь не тот…

Но те волшебные поездаУмчались. И, кажется, навсегда.

Распростилась, и все…

Распростилась, и все. Никаких вестей!Вдруг ушла и оставила мне тоску.И она, будто волк, у моих дверейСмотрит в небо и воет все «у-у» да «у-у-у».

Кто наивен и сразу навек влюблен,Стал бы, мучась, наверное, подвывать.Я ж в людских ненадежностях закален.И меня, вероятно, непросто взять.

Нет, тоска, не стремись застудить мечту!И чтоб ты не копалась в моей судьбе,Я веселые строки тебе прочтуИ само озорство пропою тебе.

Ты смутишься, ты хвост трусовато спрячешьИ отпрыгнешь, сердясь, от моих дверей.Нет, со мной ты уже никогда не сладишь.Отправляйся-ка лучше обратно к ней!

Ведь она ж безнадежно убежденаВ том, что ей абсолютно и все проститсяИ что, как ни держала б себя она,Я – при ней. И всегда приползу мириться.

И теперь вот, когда, торжество тая,Будет ждать она гордо подобной встречи,Все случится не так: а приду не я,А придет к ней тоска в одинокий вечер.

И уж ей-то тоски не суметь пресечь.Гневно встанет и вдруг, не сдержавшись, всхлипнет.Что ж, не зря говорят: «Кто поднимет меч,Тот потом от меча от того и погибнет!»

Старый «газик»

Вокруг поляны в песенном разливеКак новенький стоит березнячок.А в стороне, под липой, говорливоТугой струей играет родничок.

Гудят шмели над заревом соцветий…И в эту радость, аромат и зной,Свернув с шоссе, однажды на рассветеВорвался пыльный «газик» городской.

Промчался между пней по землянике,В цветочном море с визгом тормознулИ пряный запах мяты и гвоздикиГорячим радиатором втянул.

Почти без воскресений, год за годом,Дитя индустриального труда,Мотался он меж складом и заводом,А на природе не был никогда.

И вот в березах, будто в белом зале,Стоял он, ошарашенный слегка,Покуда люди с шумом выгружалиПрипасы и котел для пикника.

Кидали птицы трели отовсюду,Вели гвоздики алый хоровод,И бабочка, прекрасная, как чудо,Доверчиво садилась на капот.

Усталый «газик» вряд ли разбирался,Что в первый раз столкнулся с красотой.Он лишь стоял и молча улыбалсяДоверчивой железною душой.

Звенели в роще песни над костром,Сушились на кустарнике рубашки,А «газик», сунув голову в ромашки,Восторженно дремал под ветерком.

Густеет вечер, вянет разговор.Пора домой! Распахнута кабина.Шофер привычно давит на стартер,Но все зазря: безмолвствует машина.

Уж больше часа коллектив взволнованныйСклоняется над техникой своей.Однако «газик», словно заколдованный,Молчит, и все. И никаких гвоздей!

Но, размахавшись гаечным ключом,Водитель зря механику порочит.Ведь он, увы, не ведает о том,Что старый «газик» просто нипочемИз этой сказки уезжать не хочет!

О романтике

Многоцветно и радостно слово – романтика.В нем звенит что-то древнеантичное: антика,И солидный роман умещается в нем,И хохочет веселое слово – ром.

Кто же должен романтиком в мире зваться?Да скорее всего, вероятно, тот,Кто способен воистину удивлятьсяБлеску речки, рассвету, цветам акаций,Где другой не оглянется и пройдет.

Кто умеет (и это ему не лень),Улыбнувшись, извлечь вдруг из сердца краскиИ раскрасить вам будни в такие сказки,Что становится праздником серый день.

Кто до смертного дня убежденно веритВ души звезд или дерева вздох живой,Кто богатство не золотом в мире мерит,А улыбками, нежностью, добротой.

И не сложит романтика крыл тугихХоть в огне, хоть бы даже у черта в пасти,Ведь она – достояние молодых,Ведь она – удивительный ключ от счастья!Юность – славная штука! Да вот беда,Говорят, она слишком уж быстротечна.Пустяки! Кто романтиком стал навечно,Тот уже не состарится никогда!

Двадцатый век

Ревет в турбинах мощь былинных рек,Ракеты, кванты, электромышленье…Вокруг меня гудит двадцатый век,В груди моей стучит его биенье.

И, если я понадоблюсь потомКому-то вдруг на миг или навеки,Меня ищите не в каком ином,А пусть в нелегком, пусть в пороховом,Но именно в моем двадцатом веке.

Ведь он, мой век, и радио открыл,И в космос взмыл быстрее ураганов,Кино придумал, атом расщепилИ засветил глаза телеэкранов.

Он видел и свободу и лишенья,Свалил фашизм в пожаре грозовом.И верю я, что именно о немПотомки наши вспомнят с уваженьем.

За этот век, за то, чтоб день егоВсе ярче и добрее разгорался,Я не жалел на свете ничегоИ даже перед смертью не сгибался!

И, горячо шагая по планете,Я полон дружбы к веку моему.Ведь как-никак назначено ему,Вот именно, и больше никому,Второе завершить тысячелетье.

Имеет в жизни каждый человекИ адрес свой, и временные даты.Даны судьбой и мне координаты:«СССР. Москва. Двадцатый век».

И мне иного адреса не надо.Не знаю, как и много ль я свершил?Но если я хоть что-то заслужил,То вот чего б я пожелал в награду:

Я честно жил всегда на белом свете,Так разреши, судьба, мне дошагатьДо новогодней смены двух столетий,Да что столетий – двух тысячелетий,И тот рассвет торжественный обнять!

Я представляю, как все это будет:Салют в пять солнц, как огненный венец,Пять миллионов грохнувших орудийИ пять мильярдов вспыхнувших сердец!

Судьба моя, пускай дороги круты,Не обрывай досрочно этот путь.Позволь мне ветра звездного глотнутьИ чрез границу руку протянутьИз века в век хотя бы на минуту!

И в тишине услышать самомуГрядущей эры поступь на рассвете,И стиснуть руку дружески ему –Веселому потомку моему,Что будет жить в ином тысячелетье.

А если все же мне не сужденоШагнуть на эту сказочную кромку,Ну что ж, я песней постучусь в окно.Пусть эти строки будут все равноМоим рукопожатием потомку!

Именем совести