История сионизма - Уолтер Лакер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Восточной Европе религиозно-национальная тоска по Сиону имела глубокие эмоциональные корни и представляла собой потенциальный мощный стимул для политического движения. Однако за пятнадцать лет, прошедших с момента выхода в свет «Автоэмансипации» Пинскера, не возникло никакого массового движения. Лишь разрозненные группы «Ховеве Сион» по-прежнему вели культурно-просветительскую и благотворительную деятельность да несколько мелких газет поддерживали мечты о национальном возрождении и возвращении евреев на родину. Два десятка колоний, основанных в Палестине с 1881 года, выжили, но по мере приближения к рубежу столетий становилось все яснее, что эти поселения не смогут послужить базой для массовой иммиграции. Старинный мессианский, мифический сионизм годился только для назиданий, но вдохновить массовое политическое движение ему не удалось. Если бы история его окончилась в 1897 году, то сейчас о нем бы вспоминали как об одном из вторичных сектантских утопических движений, в изобилии расплодившихся во второй половине XIX века; как о безуспешной попытке еврейского «рисорджименто», попытке перенести идеи Просвещения на почву иудейской религиозной традиции.
Таким образом, к 1896 году, когда на сцену вышел Теодор Герцль, сионизм находился в коматозном состоянии. Но всего через несколько лет ему предстояло преобразиться в массовое движение и реальную политическую силу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ТЕОДОР ГЕРЦЛЬ
В середине февраля 1896 года венские книготорговцы Брайтенштайны выставили на витрину маленькую брошюру под заглавием «Der Judenstaat» («Еврейское государство: Попытка современного решения еврейского вопроса»). Ее автором был журналист и драматург, хорошо известный жителям австрийской столицы, — Теодор Герцль. Запись в дневнике Герцля от 14 февраля гласит: «Сегодня вечером пришли мои 500 экземпляров. Когда я ввез на тележке эту кипу к себе в комнату, то испытал настоящее потрясение. Эта стопка памфлетов — решение в его осязаемой форме. Теперь моя жизнь может принять новый оборот». А на следующий день: «Между тем памфлет появился на книжных прилавках. Для меня жребий брошен»[48]. На момент опубликования памфлета Герцлю было тридцать шесть лет. У него уже вышло в свет больше десятка пьес и огромное множество статей. Он не первый год работал иностранным корреспондентом и завоевал солидную репутацию в своей области. Таким образом, его страхи и надежды были далеки от переживаний новичка, для которого публикация первой книги — событие вселенского масштаба. Просто эта новая книга сильно отличалась от всего, что Герцль писал раньше, и он был недалек от истины, предполагая, что идеи, сформулированные в этой небольшой брошюре, приведут к серьезному повороту в истории еврейского народа. Действительно, современный политический сионизм берет свое начало от публикации «Еврейского государства».
Герцль вовсе не пытался претендовать на какие-либо новые сенсационные открытия. Напротив, уже в самом первом предложении своей книги он объявляет: «Идея, которую я собираюсь развивать в этом памфлете, стара, как мир. Это идея реставрации еврейского государства… Я не открыл ничего нового в связи с еврейской ситуацией, как она запечатлелась в истории, и не обнаружил нового средства исправить ее». Публикация «Еврейского государства» удивила и потрясла коллег Герцля, знавших его как одаренного журналиста и талантливого эссеиста, способного состряпать короткий очерк о Лондоне, Бреслау или какой-нибудь испанской деревушке; как человека, умевшего с одинаковой легкостью писать об Анатоле Франсе и о «Книге джунглей», одним словом, как «литератора из кафе», но только не как идеолога. В своей новой книге он не просто затронул тему, которой не касался прежде: эта работа была написана в совершенно новом стиле, как будто ее создал другой человек. Краткие, ясные и убедительные формулировки «Еврейского государтва» не имели ничего общего с элегантным, пресыщенным, полуироничным стилем модного эссеиста. Следующие примеры поясняют сказанное: «В этом памфлете я не пытаюсь защищать евреев. Это было бы бесполезно. Все, что могли бы сказать в их защиту рассудок и чувства, уже сказано». Или — об антисемитизме:
«Еврейский вопрос существует до сих пор. Было бы глупо это отрицать. Это пережиток Средневековья, от которого цивилизованные нации, по-видимому, не могут избавиться, как ни пытаются… Еврейский вопрос сохраняется везде, где живет достаточно много евреев. Туда, где его нет, его привозят еврейские иммигранты… Я не считаю еврейский вопрос ни социальным, ни религиозным, хотя иногда он принимает такие формы. Это — национальный вопрос».
В этом памфлете современников Герцля больше всего шокировало заявление о том, что ассимиляция не удалась. Как ассимилированный еврей мог заявлять нечто настолько абсурдное? Ведь Герцль был редактором «Neue Freie Presse» («Новая свободная пресса») — одной из ведущих европейских газет. Он жил в Вене, а не в восточном гетто. И все же Герцль в своем беспощадном анализе положения евреев в Европе обнаружил, что по своей сути проблема, стоящая перед ними, — везде одна и та же:
«Мы повсюду искренне пытались слиться с народами, среди которых мы жили, стремясь при этом лишь сохранить веру своих отцов. Нам этого не разрешили. Вотще мы стараемся быть верными патриотами, иногда даже слишком верными; вотще мы жертвуем жизнью и имуществом наравне со своими согражданами; вотще мы стремимся возвеличить славу своей родины в искусствах и науках и ее богатство — в торговле и коммерции. В наших родных странах, где мы жили веками, нас до сих пор отвергают как чужаков. И зачастую это делают люди, чьи предки еще не появились на свет в то время, когда вздохи иудеев уже давно раздавались в этой стране. Большинство решает, кто «чужак»; это, как и все другие отношения между людьми, — вопрос власти… В этом мире — таком, каков он сейчас и каким, вероятно, останется еще неопределенное время, — сила одерживает верх над правом. Таким образом, нам не имеет смысла быть верными патриотами, какими были гугеноты, которых заставили эмигрировать. Если бы нас только оставили в покое… Но думаю, что нас не оставят в покое».
Подобные страхи высказывали прежде и другие авторы, но Герцль тогда об этом ничего не знал. Согласно записи
