Десантура-1942. В ледяном аду - Алексей Ивакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Боли не было. Было так сладко, так счастливо, что… что слезы текли сами собой. Юрка, сильно испугавшись, утешал ее, гладил по мокрым щекам, целовал, шептал всякие глупости. Самая нежная ночь в году, самая короткая. Самая сумасшедшая. Русские женщины – самые целомудренные в мире. Слишком короткие ночи летом. Слишком холодные – зимой. Но только не сегодня, только не сегодня.
– Хороший мой, иди ко мне…
– Иди сюда, шлюха! – Немец нагнул ее, навалив голой грудью на стол, залязгав пряжками за спиной. Потом навалился телом, прижав к клеенчатой скатерти. Она услышала табачное, зловонное дыхание, открыла глаза и… Увидела брошенный кем-то тесак, с налипшими на него кусочками тушенки. Свиной? Говяжьей? Она схватила этот тесак и молча ударила себя в низ живота, пробив самую нежную свою плоть. Тесак пробил ее и воткнулся в самое вонючее немецкое место.
Убивали ее долго. Сначала просто пинали, потом вытащили на мороз, отрезали тем же тесаком груди, завернули руки за спину и так подвесили. Потом…
А она улыбалась беззубым ртом.
Она вернулась в ту ночь – с двадцать второго на двадцать третье июня. Мама утром не ругалась, когда Вера провожала Юрку на фронт. Мама плакала. Как плакала и в октябре, когда Вера ушла добровольцем. Говорила, что у войны не женское лицо.
Мама была права.
У войны не женское лицо. У нее вообще нет лица.
У войны страшная, кровавая, жестокая харя.
19
– Конечно, мы знали, Николай Ефимович! Ваши частоты нам были известны. Шифры тоже мы читали легко. Увы для вас, к счастью для нас!
– Это да, для вас к счастью… – ответил Тарасов.
– Что же произошло дальше, господин подполковник?
– Во время операции под Доброслями майор Гринёв был легко ранен. После чего был эвакуирован в тыл.
– Вы видели его?
– Нет. Об этом на совещании Латыпову и мне доложил комиссар двести четвертой Никитин. Сам же Гринёв так и не появился.
– Кстати, как вы, господин подполковник, относитесь к институту комиссаров?
– Отрицательно. В армии в основу должен быть положен принцип единоначалия. Если приказ командира может кто-то отменить – это не армия. Это балаган. Хорошо, если у командира с комиссаром взаимопонимание. Но… Этого сложно добиться, понимаете, Юрген?
– Конечно, лично я вижу в институте комиссаров элемент контроля коммунистами над армией, – фон Вальдерзее флегматично жевал бутерброд с ветчиной. – Насколько я понимаю, Сталин так и не доверяет Красной Армии после процессов тридцатых?
– Это вы, герр обер-лейтенант, у Сталина и спросите…
– Еще спросим, господин подполковник, еще спросим…
Тарасов едва сдержал ухмылку:
– Юрген, но вермахт тоже находится под контролем НСДАП? Не так ли?
– Нет. Не так. Конечно, у нас есть политические руководители – они следят за поддержанием национал-социалистического духа, но моей работой из политиков никто не руководит.
– Юрген, вы уверены?
Фон Вальдерзее аж поперхнулся ветчиной:
– Интересно, кто из нас допрашиваемый? Итак, почему ваш военный совет принял решение уйти под Игожево?
Тарасов вздохнул…
* * *Раздавленные неудачей в главном бою всех операций, десантники разбредались по своим шалашам. А в штабе шел горячий спор. Что делать дальше?
Немцы уже обнаружили расположение лагеря – сегодняшняя атака полевого госпиталя подтвердила это. Понятно, что это была разведка боем. Но отсюда следует, что промедление подобно смерти. Необходимо сниматься и уходить. Но куда уходить, имея на руках двести раненых, из которых половина – тяжело? Тащить на себе? КУДА??
– Гринёв! Тварь! Ты где был, где был? – Тарасов вскочил с березовой чурки, заменявшей стул, когда комбриг-двести четыре вошел в штабной шалаш.
– Подполковник, успокойтесь! – крикнул на него Латыпов.
А Гринёв побледнел и схватился за раненое плечо. Несколько картинно, правда, как показалось Мачихину. Гринёва поддержал его комиссар – Никитин.
– Вы слова подбирайте, Тарасов, – почти крикнул Никитин. – Видите, Георгий Захарович ранен!
Гринёв, поморщившись, сел за дощатый стол. Потом он погладил себя по плечу и бесцветным голосом начал:
– Бригада попала на замаскированные огневые точки – вкопанные танки. И кинжальный фланговый огонь крупнокалиберных пулеметов…
– Положить десантников зазря? Увольте! – рявкнул на Тарасова Никитин.
– Была бы моя воля – уволил бы в расход, товарищ полковой комиссар! Доклады тут не надо докладывать. Надо приказы выполнять!
– Спокойно, подполковник. Все же двести четвертая имеет боевой опыт – и Болград с Кагулом в Молдавии, и бои с белофиннами в составе Пятнадцатой армии, – остановил Тарасова Латыпов.
– А эти тут при чем? – презрительно кивнул в сторону Гринёва и Никитина Тарасов. – Они что, были там?
– Ефимыч, спокойнее… – шепнул ему Мачихин.
А дневальный подбросил еще одну охапочку дров в печку-чугунку. Она защелкала, затрещала, и чайник снова забурлил кипятком.
– Еще раз говорю! – встал Латыпов. – Полеты будем разбирать дома. Давайте решать. Что? Делать? Дальше?
Полковник раздельно, почти по слогам, произнес последние слова:
– Шишкин, доложите обстановку.
– Южный берег реки Явонь немцами сильно укреплен. Дзоты. Закопаны танки. Окопы в полный профиль. Вдоль берега дорога Демянск – Старая Русса. По дороге курсируют бронетранспортеры. В лесистых участках – дозоры по пять-семь солдат. Саму дорогу постоянно чистят мирные жители из Демянска, Доброслей, Игожево и других населенных пунктов. Разведка обнаружила, что в Игожеве расположен штаб восемьдесят девятого полка и семьсот седьмого штрафного батальона. И какой-то генерал…
– Это когда Малеев там генерала обнаружил? – удивился Латыпов.
– Позавчера еще, товарищ полковник! – ответил майор Шишкин. – Лежали в засаде, наблюдали, как старик в штанах с лампасами зарядку делал. Взяли ефрейтора из дозора, но тот помер случайно, прежде чем о генерале рассказал.
– Случайно? – засмеялись командиры.
– Перестарались, – буркнул начштаба. – Виновные наказаны.
– Как? – спросил Латыпов.
– Трое суток гауптической вахты с отсрочкой приговора до окончания операции, – продолжил Шишкин. – В Демянске же, как минимум, два батальона пехоты, плюс полк СС дивизии «Мертвая голова», плюс шесть батарей ПВО у аэродрома… Считаю целесообразным выступать на Игожево.
«Если идем под Игожево – это шанс Гринёву отвертеться от ответственности…» – подумал Мачихин и посмотрел на своего комбрига.
– Демянск нам сейчас не взять, – внезапно сказал Тарасов. – Моральный дух в бригаде – ниже бруствера. Голодные, истощенные, ни одного полноценного победного боя. И вот еще… Что штаб фронта скажет по поводу изменения плана?
– Самодеятельности не будет, – отрезал Латыпов.
– Это хорошо, – буркнул Тарасов и, не удержавшись, покосился на Гринёва. Тот сделал вид, что не заметил намека. Только потер плечо и поморщился.
– Если штаб фронта добро не даст, атакуем Демянск всеми силами с юго-запада, – Латыпов тоже сделал вид, что ничего не заметил.
Добро было получено.
Через час.
Еще через час десантники вышли из лагеря в сторону деревни Игожево. Первым шел батальон под командованием капитана Жука. Батальон должен был оседлать дорогу Демянск – Старая Русса и создать коридор для прохода всей бригады на юг. Усилили его пулеметной ротой и ротой разведки.
А с полевого аэродрома эвакуировали еще пятнадцать человек.
* * *Коридор пробить удалось. Небольшой – шириной всего восемьсот метров.
И ждали подхода бригады, отбивая одну атаку за другой. На дороге уже горел немецкий танк и три бронетранспортера. Поле было усеяно фрицами. Приданные первому батальону разведчики даже умудрились взять в плен немца, оказавшегося шарфюрером из дивизии СС «Мертвая голова». Ну или «Тотенкопф», если хотите.
Немец был здорово напуган, когда его допрашивали – злые, небритые, осунувшиеся лица русских не обещали ничего хорошего. Выяснить у шарфюрера удалось немного. Атаки здесь немцы не ожидали. Более того, надеялись, что советские десантники уйдут обратно, в болото, где их можно будет блокировать и уничтожить. А тут неожиданный бросок русских там, где их не ждали. Но теперь эсэсовцы подтягивают резервы, силами до одного полка. И ждать их нужно с минуты на минуту.
Поэтому комбат Иван Жук грязно ругался на связь и требовал от радиста вызывать и вызывать штаб бригады. Но Тарасов не отвечал.
На мат Наташа не реагировала. Уже привыкла. И когда немца расстреляли, тоже была спокойна. Просто не обратила внимания на сухой, негромкий выстрел пистолета. А может, и просто не услышала, привыкла к стрельбе.
– Небо светлеет… – опять ругнулся Жук. – День ясный будет, скоро фрицы авиацию кинут.
– Кердык нам тогда, капитан, – спокойно посмотрел на восток комиссар батальона Куклин. – Но без приказа отходить не имеем права.
